ПОЭТОМУ — ЭТО МОЕ ГЛУБОЧАЙШЕЕ УБЕЖДЕНИЕ — ТАК ИЛИ ИНАЧЕ НЕ СУЩЕСТВУЕТ ВЕКОВ, ОБДЕЛЕННЫХ ХУДОЖНИКАМИ. КАЖДЫЙ ВЕК РОЖДАЕТ ЧТО-ТО НОВОЕ В ИСКУССТВЕ.
Мы с тобой — люди искусства, я — человек искусства, и только об этом я, к сожалению, а может, и к счастью, могу, пусть кургузо, рассуждать.
И последнее. Я все время это повторяю. Дэвид Боуи в очень старом интервью сказал — я примерно передаю суть, — что когда-то, в 60-е годы, мы верили, что полетим к далеким планетам, мы бредили Вселенной, мы бредили космосом. Но, к сожалению, все закончилось банальным мобильным телефоном. И я понимаю, что он имел в виду.
Козырев: Возвращаясь к этому образу спирали… Смотри: Андрей Макаревич, близкий друг всей твоей жизни, высказывает отличную от общепринятой точку зрения. Не только власть, но и общество объявляет его национал-предателем, и вслед за этим у него один за другим рушатся концерты. Арбенина попала под замес, потому что просто, выступая в Киеве, сказала: «Я приехала вас поддержать. Извините, что приехала одна, что другие музыканты за мной не последовали». И у нее подряд снимаются все концерты. Это же то же самое винтилово…
Сукачев: Нет.
Козырев: Почему никто из этого самого пресловутого рок-н-ролльного братства в такой ситуации не посчитал нужным их поддержать?
Сукачев: Я сам из этого рок-н-ролльного братства, и давай-ка я тебе отвечу. Андрей Макаревич. Мое отношение к Андрею, действительно, личное. Семнадцатилетним мальчишкой я увидел «Машину времени», видел, как они репетируют. И в этом есть моя судьба, и моя жизнь сложилась таким образом, каким сложилась. Я увидел «как», я увидел «что» и понял, каким путем мне идти, как делать музыку, как к ней относиться, как вообще это должно выглядеть. А до семнадцати лет мы были слепыми щенками, чудными и замечательными.
И дальше я с Андреем в жизни сталкивался, и он всегда производил на меня очень большое впечатление, всегда. Помимо того, что он большой музыкант и большой поэт, замечательный писатель, чудесный художник, человек очень широкий в этом смысле, — он потрясающе тонко мыслящий человек.
С ним интересно просто разговаривать, он замечательный собеседник, его даже хорошо слушать. Но есть «но». Мы ведь все просто люди, и иногда мы делаем роковые, трагические ошибки, которые касаются нас лично. Эти ошибки непоправимы. Возвращаясь к Андрею — во мне есть такая тихая печаль.
МНЕ ВДРУГ ПРИШЛО В ГОЛОВУ, ЧТО МЫ БЫЛИ МОЛОДЫ И НАМ КАЗАЛОСЬ, ЧТО НЕТ НИЧЕГО БОЛЕЕ ТЯЖЕЛОГО, НЕЖЕЛИ ПОТЕРЯТЬ ЛЮБОВЬ. И Я В ЭТО ОЧЕНЬ ВЕРИЛ. А ТЕПЕРЬ Я ПОНИМАЮ, ЧТО НЕ ТАК СТРАШНО ПОТЕРЯТЬ ЛЮБОВЬ ДЛЯ ЧЕЛОВЕКА, СТРАШНЕЕ ВСЕГО ПОТЕРЯТЬ УВАЖЕНИЕ. И ПОТЕРЯ ЭТА, БЕЗУСЛОВНО, У АНДРЕЯ ЕСТЬ.
И с тобой, и со мной разговаривают разные люди об Андрее. (Со мной вообще разговаривают люди разных социальных слоев, профессий и так далее, как-то так сложилось, что ко мне люди могут подойти и, как с товарищем, поговорить.) Насколько честен Андрей? Безусловно, честен. Потерял ли он мое уважение? Нет. Люблю ли я его по-прежнему? Да, конечно, у меня только одна жизнь, я не могу отрывать от себя куски любви. Понимаешь, да? Вы все в моей жизни, вы — мой мир.
Козырев: В чем же его ошибка?
Сукачев: Его ошибка состоит в том, что, пожалуй, он поддался, он потерял нюх. Он, наверное, — я говорю «наверное», — не знал, что его могут просто подставить, что любое доброе дело может быть истолковано как угодно. Это первое. Второе — с тем, что происходило в то время на Украине, с убийствами людей прежде всего, каждый из нас не согласен. Задача искусства — не быть с кем-то, а быть со всеми одновременно.
ДЭВИД БОУИ В ОЧЕНЬ СТАРОМ ИНТЕРВЬЮ СКАЗАЛ — Я ПРИМЕРНО ПЕРЕДАЮ СУТЬ, — ЧТО КОГДА-ТО, В 60-Е ГОДЫ, МЫ ВЕРИЛИ, ЧТО ПОЛЕТИМ К ДАЛЕКИМ ПЛАНЕТАМ, МЫ БРЕДИЛИ ВСЕЛЕННОЙ, МЫ БРЕДИЛИ КОСМОСОМ. НО, К СОЖАЛЕНИЮ, ВСЕ ЗАКОНЧИЛОСЬ БАНАЛЬНЫМ МОБИЛЬНЫМ ТЕЛЕФОНОМ. И Я ПОНИМАЮ, ЧТО ОН ИМЕЛ В ВИДУ.
Ты спрашиваешь: «Почему же вы не говорите?» Но это не значит, что мы об этом не думаем. Что такое поддержка или отсутствие поддержки? Ведь все может встать с ног на голову, говоришь ты, — и это не инстинкт самосохранения. Может, я не очень сейчас понятно для зрителя говорю, но это очень серьезные вещи. Хотел ли этого Андрей или не хотел, он был награжден всеми президентами нашей страны, звание народных артистов и самые высокие награды нашей страны получил и Андрей, и группа «Машина времени»… Соответственно, когда сэр Пол Маккартни прибыл в Москву, вся страна видела, что рядом с президентом нашей страны Владимиром Владимировичем Путиным с одной стороны сидит Андрей Макаревич, а с другой стороны сидит Юрий Лужков. В огромной, разнообразной стране люди испытывали чувство гордости. И для этих людей Макаревич — это огромное имя, это человек гигантского масштаба. И это было оценено и первым президентом Советского Союза, и первым президентом России, и вторым президентом России, и третьим президентом России. На днях рождения Андрея Макаревича всегда присутствовали его друзья, которые работают в Кремле. Андрей находится (или находился, прошу прощения, не знаю, как это теперь) на очень высоком уровне, и знал очень много вещей, которые, я, конечно же, не знал, и наверняка не знаешь и ты. В этом смысле взгляд народа на Андрея устремлен очень сильно.
И когда на Украине начались эти события — очередной Майдан, не было еще крови, не было еще беркутовцев на коленях, не было еще сожженных людей в когда-то любимой нами Одессе, — странным образом начались процессы консолидации именно русских.
И ВСЕ ГОВОРИЛИ: «МЫ ЗА УКРАИНУ, ЧТОБЫ НЕ БЫЛО ВОЙНЫ». И ПО-ПРЕЖНЕМУ КАЖДЫЙ ИЗ НАС ЭТОГО ХОЧЕТ. ХОТЯ, НАВЕРНОЕ, ВСЕГДА НАЙДЕТСЯ ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ХОЧЕТ ВОЙНЫ.
И выступление Андрея в этой колонне явилось первой красной тряпкой для быка, который стал просыпаться от спячки. И ты видел в интернете, и я видел, что Андрей шел под пацифистскими лозунгами, и я это прекрасно понимаю. Но были красно-черные знамена «Правого сектора», были лозунги против существующего президента. И, в общем, это была провокация для огромного количества людей. И это был первый шаг для Андрея. Дальше, к сожалению, произошли те шаги, которые для Андрея стали необратимыми. Мы с тобой говорили об историческом процессе и так далее. Огромная ли это личная потеря для Андрея? Безусловно. Легко ли ему сейчас? Очень тяжело. Жалко ли мне его как человеку человека? Безусловно. Но я с этим ничего не могу поделать, потому что огромное количество людей он просто оттолкнул от себя, вычеркнув их из поля своего зрения, а это миллионы. Это роковая ошибка Андрея.
Козырев: Я прервал тебя на том, что ты хотел о Диане Арбениной сказать.
Сукачев: Да, о Дианке. Ты совершенно прав, я понимаю, что там были тысячи, тысячи людей, и она женщина, она сказала эти слова от чистого сердца. Но нет кагэбэшника, который звонит, отменяет концерты. Это, правда, глупости. Это не так. Все-таки я знаю промоутеров в стране, как и ты знаешь, и самых лучших. Дианка — чудная, прекрасная, я ее обожаю, прямо не знаю, как я ее обожаю. У нее будут сейчас, насколько я знаю, концерты в Москве.
Козырев: Только что был в «Крокусе», да.
СУКАЧЕВ: ТЕМ БОЛЕЕ. МЫ, КОГДА ИДЕМ СЛУШАТЬ РОК-КОНЦЕРТЫ, НЕ МОРДУ ИДЕМ БИТЬ, МЫ ИДЕМ ЛЮБИТЬ ДРУГ ДРУГА. ВОТ И ВСЕ.
Козырев: Хотел задать тебе еще один непростой вопрос. Я прочитал этим летом о впечатлениях, которые ты вынес из посещения Саласпилса и бывшего концлагеря. Я видел твое плохо сдерживаемое неприятие реставрации нацизма, которая происходит в некоторых балтийских республиках.
Сукачев: Она происходит, да.
Козырев: И ты неоднократно говорил, что ты — из поколения людей, которые никогда никакого оправдания…
Сукачев: Никогда и ни при каких условиях.
Козырев: Твой близкий друг и соратник Иван Охлобыстин сказал, цитата: «Я бы этих всех живьем в печку запихал». Он имел в виду — геев. Это не вырвано из контекста, опубликовано на всю страну, и он еще неоднократно это подтвердил. Это ли не нацизм? И как ты со своим другом-нацистом общаешься?
Сукачев: Совершенно он никакой, конечно, не нацист. Мне трудно апеллировать. Когда Ваня произнес вот это, я приехал к нему. Это же, по-моему, летом было. Я ехал мимо, позвонил, заехал чаю попить. И вот Ванька: «А! На меня, Гарыня…» Он прям интернетный такой, правда: 100 тысяч его прочитало, 200 тысяч. И ведь он специально это делает. И он говорит: «А я вот такое сказал. Там уже 300 тысяч хотят меня убить, 200 меня хотят повесить». И я сижу и говорю: «Да, странно то, что ты произнес». И что-то такое Ванька сказал. Я говорю: «Ты знаешь, мне пришла очень странная мысль сейчас в голову. Ты знаешь, какой-то колоссальный процент гомосексуальных связей среди приматов. Это точно совершенно, но я не помню, сколько процентов. А как ты к этому относишься?»
Нет, конечно. Ну, ребята, Иван — никакой не фашист, Иван — патриот России, и всегда им был. Иван — человек отважный, отвагу свою он много раз в жизни доказывал. Ну, как доказывал? Он был на войне и не жалел свой жизни.
Козырев: Мы же помним, с чего начался Третий рейх — с преследования гомосексуалистов, а потом пошли преследования евреев, а потом никого не осталось.
Сукачев: Я тебя огорчу — так и начнется Третья мировая война.
Козырев: Значит, Иван — буревестник Третьей мировой войны.
СУКАЧЕВ: НАЧНЕМ С ТОГО, ЧТО НИКТО В ПЕЧКАХ У НАС НИКОГДА НЕ ЖЕГ, НО В СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ СУЩЕСТВОВАЛА ПРЕСЛОВУТАЯ СТАТЬЯ ЗА МУЖЕЛОЖСТВО. ОДИН ИЗ ЛЮДЕЙ, КОТОРЫЙ ВЫСТУПАЛ ЗА ЕЕ ОТМЕНУ, — ТВОЙ ПОКОРНЫЙ СЛУГА.
Надеюсь, что я сделал когда-то свой вклад в отмену статьи такого рода. Давай Ивану посвятим целую передачу, я с удовольствием приду.
Козырев: Я просто ставлю себя на место своих многочисленных самых разных друзей и понимаю, что значит для них такая фраза.
Сукачев: Я думаю, что он в очередной раз провоцирует.