Геворкян: И тут поставили камеры.
Малыхина: И Путина к березкам в голубой рубашке.
Песков: Камеры у нас всегда с собой. Просто была такая ситуация, когда нужно было показывать все, чем занимается руководство. Поэтому моя коллега Наташа Тимакова обеспечила съемку там. У меня здесь стоял и грохотал автобус, там — дизель-генератор, а там — самолет заведенный. И мы пошли к березкам, встали, чтобы не так шумно было, и у березок сняли.
Геворкян: А может быть ситуация, когда вы, условно, говорите: «Владимир Владимирович, давайте сейчас не будем раздеваться у доктора»? А он говорит: «Буду». Может ли быть ситуация, когда вы говорите: «Лучше все-таки для картинки этого не делать», — а он говорит: «Я сам знаю, что делать»?
Песков: По крайней мере, не только я, но и многие из тех, кто работает вместе с ним, в этом, наверное, их обязанность, — высказывают какие-то рекомендации. Он или прислушивается, или нет.
Монгайт: Я хотела бы рассказать историю из личной биографии…
Песков: Чьей?
Монгайт: Своей. Когда я работала на телеканале «Культура», внутри компании нам рекомендовали в авторских программах, исключая новости, стараться не показывать Владимира Владимировича Путина. Потому что он может обидеться. Скажите, на что он обижается? Он обидчивый?
Песков: Ровно так же, как и все люди. Знаете, если не критика, а оскорбление — он обижается по-человечески. На критику никогда.
Монгайт: А вы его бережете от критики?
Песков: Нет. Поверьте, нет. Показываем все: и самое обидное, и самое конструктивное.
Геворкян: Дима, а почему он так обижен на Ходорковского? Прямо какая-то личная…
Песков: Потому что Ходорковский — преступник. Он сидит в тюрьме.
Геворкян: Ну, мало ли — преступник. Путин про него говорит с неподдельной страстью.
Песков: Я не знаю, с какой страстью. Он о нем говорит как о преступнике, который сидит в тюрьме.
Макеева: К вопросу о биографии. Можно я у вас о личной биографии полюбопытствую?
Песков: Ходорковского?
Макеева: Вашей. Но если вы можете рассказать что-то про Ходорковского, что до сих пор не произносилось, — welcome.
Песков: Больше того, что всем известно, я не знаю.
Макеева: Каким образом произошел значимый поворот в вашей биографии в 2000 году, когда вы, будучи до этого первым секретарем российского посольства в Турции, сразу перешли на работу в администрацию президента? Насколько я знаю, в Германии вы не работали, в Ленинграде не родились, не учились…
Песков: По-немецки не говорю. Дзюдо не умею. И лабрадора у меня нет.
Макеева: Как вы познакомились с Путиным, или кто вам сделал это предложение?
Песков: Вы знаете, я получил приглашение в администрацию еще при президенте Ельцине. Как работника меня пригласил Алексей Алексеевич Громов.
Макеева: Как состоялось ваше знакомство, как он вас в Турции рассмотрел?
ПЕСКОВ: ОН БЫЛ В ТУРЦИИ, ГДЕ ГОТОВИЛ ВИЗИТ БОРИСА НИКОЛАЕВИЧА ЕЛЬЦИНА. Я БЫЛ ДИПЛОМАТОМ, ПРИКРЕПЛЕННЫМ К НЕМУ КАК К БОЛЬШОМУ КРЕМЛЕВСКОМУ НАЧАЛЬНИКУ.
Геворкян: А вы были первым секретарем посольства? Чистым или с погонами?
Песков: Чистым абсолютно.
Геворкян: А я вычитала в западных СМИ, что между 1994-м и 1996-м вы закончили школу разведки.
Песков: Все-таки раскрыли.
Геворкян: Это правда или нет?
Песков: Нет. Я работал в Москве в Министерстве иностранных дел. Так я и очутился секретарем. Но пока я собирался… дело в том, что работа в МИДе такая жизнеобразующая: командировка, Москва, центральный аппарат, командировка, центральный аппарат. Поскольку у меня еще и узкая специализация, география достаточно маргинальная, все было в принципе расписано далеко вперед. И когда я получил это предложение насчет администрации президента, мне показалось, что это что-то жуткое. Я чуть не умер, пока принимал решение, очень было страшно.
Монгайт: Почему казалось, что жуткое? А что оказалось в результате? Здорово?
Песков: Да.
Монгайт: А почему?
Песков: Очень интересно. Это школа жизни, которая, наверное, пригодится всегда и везде и которую нигде больше не получишь. Но чтобы ее пройти, мидовская школа оказалась абсолютно незаменимой. Даже у нас в информационных службах работает очень много выходцев из Министерства иностранных дел.
Таратута: Я опять хочу сменить тему. Дмитрий Сергеевич, когда и как вы узнали то, что мы все услышали на съезде, а именно — что премьер Путин, скорее всего, может стать президентом страны, а президент Медведев…
Песков: Нет, сначала, что президент Медведев возглавит список, а потом…
Таратута: А вы в какой последовательности узнали?
ПЕСКОВ: Я СНАЧАЛА УЗНАЛ ИЗ ВЫСТУПЛЕНИЯ ПУТИНА, ЧТО ОН ПРЕДЛАГАЕТ, ЧТОБЫ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ СПИСОК ВОЗГЛАВИЛ МЕДВЕДЕВ. Я УЗНАЛ ВМЕСТЕ С ВАМИ. Я НИЧЕГО НЕ ЗНАЛ АБСОЛЮТНО.
Таратута: То есть вы о решении тандема узнали, как и мы, на съезде?
Песков: Конечно.
Таратута: А как вам кажется, когда они договорились?
Макеева: Дмитрий Сергеевич, вы над нами, по-моему, издеваетесь.
Монгайт: То есть вы настолько не приближены к центру решения вопросов?
Песков: Если вам кто-то говорит, что он знал заранее, — он вам врет. Я вам врать не могу.
Малыхина: Боитесь? Пресс-секретарь — это как личный доктор, он все знает о здоровье. Мне кажется, что вы все-таки…
Песков: Был один посол в Турции, который меня учил, молодого дипломата. Он сказал: «Никто не может заставить дипломата врать, но и никто не может заставить его рассказать всю правду до конца».
Монгайт: Скажите, но вы хотя бы удивились, если вы узнали тогда же, когда и мы?
Песков: Да. Честно скажу, я не думал, что это будет сейчас, так рано.
Геворкян: Тогда сколько людей принимали решение? Один, два, десять человек?
Песков: Два, конечно.
Макеева: Ничто не может заставить дипломата рассказать всю правду.
«НИКТО НЕ МОЖЕТ ЗАСТАВИТЬ ДИПЛОМАТА ВРАТЬ, НО И НИКТО НЕ МОЖЕТ ЗАСТАВИТЬ ЕГО РАССКАЗАТЬ ВСЮ ПРАВДУ ДО КОНЦА».
Монгайт: Мы все узнали, страшно удивились, начали звонить родственникам. А вы кому-нибудь позвонили? Жене: «Ты знаешь, кто будет?»
Песков: Если честно, нет. Я даже никому не звонил. Я был ошарашен вместе со всеми. Поскольку мы были вместе с коллегами из Кремля, то стали сразу какие-то процедурные вопросы обговаривать: о кампании, что, как.
Геворкян: Вам же комментировать потом надо было. Вы даже с ним не обсудили это?
Песков: Что комментировать?
Геворкян: Ну как, потом вам же задают вопросы.
Макеева: Ведь это и степень доверия. Вам же доверяют, я так полагаю? Или наоборот, настолько не доверяют, чтобы никому, никому не сказать?
Песков: Понимаете, есть установка по умолчанию: сморозил глупость, ошибся и сказал не то — на выход. Иногда лучше молчать.
Таратута: Дмитрий Сергеевич, хорошо, вы узнали и услышали эти слова со всеми. Сейчас вам кажется, что президент и премьер договорились о том, что эти слова прозвучат?
Песков: Понимаете, я же не политолог.
Малыхина: При этом вы сказали, что не ожидали так рано.
Песков: Да. Мне казалось, что это должно произойти все-таки ближе к выборам.
Малыхина: Почему?
Песков: Я имею в виду, наверное, раскрытие президентской интриги. А что касается того, когда они договорились, — я не склонен здесь как-то пытаться что-то копать и анализировать, потому что, собственно, Путин, когда выступал, уже сказал: «Мы достаточно давно, года три-четыре назад, договорились».
Геворкян: За все эти годы разговор двух людей не вышел наружу?
Песков: Да.
Геворкян: Вы знаете, я вспоминаю фильм — вы наверняка его видели, называется «Западное крыло». Там одна из героинь — пресс-секретарь президента, и в том случае, когда журналисты задают ей вопрос и она не знает на него ответ, — это катастрофа. У нас нет этой проблемы. Но вы бы там стояли и отвечали на вопросы каждый день, а иногда два раза в день. И поэтому нам так сложно поверить, что даже вы, кому потом предстоит выйти к прессе и все-таки ответить на вопросы наших коллег…
Песков: Понимаете, это тот случай, который не нуждается в особом комментировании. Для нас это очевидно — заниматься мозговым штурмом, чтобы это ни значило.
Геворкян: Ну как? Дима, мы с вами встретились в одном кафе. Помните, вы сидели со своими ребятами из института, а мы с Аней Качкаевой. Вы же ходите в обычные рестораны, кафе, как и мы все. Я провела здесь неделю, и вам хочу сказать, что за всеми столами вокруг…
Песков: Идет обсуждение.
Геворкян: «Он возвращается», «Зачем он возвращается?» Атмосфера его возвращения абсолютно не та, которая была в 2000-м, абсолютно не та, которая была в 2004-м. Есть фактор усталости: 12 лет, как он на публике, — много. Вы это чувствуете, вы об этом думаете? Или вы сидите за своей белой и красной стеной и просто не понимаете, что витает в воздухе?
Песков: Нет белой стены. Там абсолютно прозрачная чугунная ограда.
Геворкян: Есть здание, есть должность, есть кресло.
Макеева: Чугунная — ключевое слово.
Песков: Действительно, в Москве можно достаточно часто сейчас услышать слова: «Зачем он возвращается?» Действительно, многие говорят о брежневизации Путина — при этом говорят люди, которые вообще ничего не знают про Брежнева.
Монгайт: А в чем принципиальное отличие, в возрасте?
Песков: Знаете, Брежнев — это не знак минус для истории нашей страны, это огромный плюс. Он заложил фундамент экономики, сельского хозяйства и так далее.