Она редко водит машину, хотя права получила едва ли не сразу после школы. Мать неодобрительно цокнула языком, когда увидела под окном коммуналки двойник машины, которую когда-то водила она сама. Без отца авто стало как-то без надобности, вот и продали за копейки, а куда деньги потом делись, никто и не помнит.
Наконец телефон оживает, и Лиза даже не сразу понимает, что происходит. Она судорожно цепляет на ухо гарнитуру, боясь, что любовник передумает.
– Ты где пропадаешь? – шипит она сквозь неплотно сжатые зубы.
Денис расслаблен и на провокации не ведется, впрочем, как и всегда. В каком-то смысле он похож на луковицу: плачет только тот, кто пытается снять с него все многочисленные маски и одежки, а ему самому – хоть бы хны.
На вопрос, конечно же, не отвечает.
– Знаешь, где Гатуринский монастырь? – неожиданно спрашивает он.
– Еще бы не знать, – хмыкает Лиза, – это все равно что диабетика спросить, где ближайшая аптека.
Столько нечистой силы, сколько там, нет ни в одном месте в Москве, а этот город, уж поверьте, притягивает все неживое, как магнит. Причина проста: когда-то давно на территории монастыря погиб пономарь, причем при исполнении. Скорее всего, зазевался или кто-то окликнул – а может, и недруг подкараулил – вот головой о здоровенный колокол и ударился.
Ман, конечно же, был тут как тут. Маны – это такие не видимые человеческому глазу сущности в белых колпаках, которые покорно следуют за всеми пономарями в ожидании несчастного случая. Очень редко, но такие все-таки происходят – и тогда терпеливые колокольные маны получают в свое распоряжение весь монастырь и через колокол теперь могут зазывать любую нечистую силу. В Гатуринском монастыре и шагу нельзя ступить, не наткнувшись на кого из Теней или мелких бесов. В каком-то смысле, Лизина родня, только вот ей с ними как-то не по себе – в такой компании невозможно забыть о своей истинной природе.
– Он как раз попадает в радиус, понимаешь? Перун там всех под ноль выжжет.
Лиза ежится. Вот так он и с ней поступит, когда ему надоест с ней играть. Щелкнет пальцами – и она рассыпется черным пеплом, разлетится по пыльному городу, смешается с тяжелым людским дыханием.
– Я рада.
– Скажи, да? – Он вроде бы разговаривает с ней, а сам где-то далеко-далеко, мысленно уже помогает придерживать ворота Беловодья. – Ты занята сегодня? Давай на нашем месте после восьми…
– Не могу, – резко перебивает Лиза, – появилось кое-какое дельце.
Там, по ту сторону реальности, Денис замирает, и становится понятно, что в этот момент у него в голове постепенно начинают крутиться шестеренки. Лиза как наяву видит его напряженную крепкую шею, сгустившиеся брови, едва заметно сжавшиеся губы. Микроизменения, которые делают его из простого смертного того, кем он является на самом деле.
– Не можешь. – Он не спрашивает – утверждает.
Ритмичное цоканье поворотника сопровождается сигналом от машины справа.
– Куда прешь, овца?! – слышит Лиза даже сквозь поднятое стекло. – Ишь, понакупали прав и катаются! Где твой хахаль, который тачку тебе купил?! Сама-то ни кожи, ни рожи…
Дальше слова растворяются в дорожном шуме, превращаются в отдельные звуки и мимолетные образы: вот пузатый мужчина в кепке торопливо вылезает из машины, вот его глаза удивленно расширяются, когда он понимает, что Лиза с ним никаких разговоров вести не собирается. Всего через мгновение она уже у следующего светофора.
– Да, – продолжает она прерванный невежливым водителем разговор, – буду занята весь вечер.
Между ними такое впервые: недомолвки, недосказанности, секреты. Она всегда была для него как открытая книга, а теперь он и заголовок может с трудом прочитать. Еще чуть-чуть – и он, как земные мужчины, будет не замечать ее, проходить мимо, рефлекторно окидывать взглядом среднестатистическое женское лицо и тут же забывать. По иронии судьбы Денис единственный, на кого Лиза всегда по-настоящему хотела произвести впечатление, и единственный, на кого сила материного кулона не действует. Он видит ее настоящую, и это дает ему ту власть, которую ни одна женщина не хочет давать ни одному мужчине.
– Осталась всего пара недель, ты ведь не забыла? – напоминает Денис, но они оба только об этом и думают: тут захочешь – не забудешь.
– Конечно. Ладно, все, мне пора. Целую.
Вопреки традиции Лиза отключается первой, на долю секунды наслаждаясь тем, какой отвратительной она сейчас себя чувствует. Мерзкой, пакостной девицей, у ног которой весь мир.
Конечно, за эту маленькую вольность придется поплатиться, но это будет позже, а сейчас она та, кем всегда мечтала быть: обычная девушка с обычными проблемами.
И сейчас к огромному списку своих неприятностей Лиза собирается добавить еще одну. Она по-жирафьи вытягивает шею, чтобы припомнить, за каким именно забором расположен нужный ей дом, но в этой небольшой подмосковной деревне все постройки на одно лицо: типовые домики болотно-зеленого цвета с обвешанными цветными занавесками верандами.
У одной из таких веранд Лиза замечает ящик с пустыми бутылками. Вот оно.
Она паркуется, как придется. Все равно здесь ни у кого нет машины – разве что корова пройдет мимо, хвостом зеркало заденет, но тут уже ничего не поделаешь. Судьба.
Та, другая Лиза, это место помнит очень хорошо: и сырой запах подвала, и душистое сено в сарае. Бывало, если лето выдавалось особенно жарким, можно было спать прямо там, укрывшись флисовым пледом по самые уши, чтобы комары не закусали. Она помнит, как присасывалась к банке парного молока и пила, пока в легких не заканчивался воздух. Когда-то давно летних каникул маленькая Лиза ждала больше, чем Нового года.
А теперь что? Куда делись розовые кусты у порога? Почему земля даже не голая, а одета, как привокзальная нищенка, – в полузасохшие сорняки? Такое чувство, что кто-то взял пипетку и втянул все краски, оставив только тусклые и приглушенные очертания былого величия.
Что-то смачно хрустит под туфлей. Лиза делает шаг назад и видит, что нечаянно наступила на зеленый осколок, скорее всего, из-под пивной бутылки. Теперь вместо стекла под ногами крошево из несбывшихся надежд.
– Лиза, ты?
Отец стоит на пороге, и на первый взгляд кажется, что он ничуть не изменился, разве что борода стала чуть реже. Он по-прежнему носит клетчатые рубашки поверх футболок и старые мешковатые штаны. Офисный костюм у него раньше тоже был, но он выпрыгивал из него, едва переступал порог дома, будто боялся, что одежда проглотит его с головой, прожует и выплюнет только самые крупные кости.
В уголке рта зажата дешевая сигарета. Отец смотрит на дочь чуть рассеянно, по-кротовьи щурится и, видимо, пытается осознать происходящее.
– Да, пап. У тебя все хорошо?
Лиза спокойно целует отца в щеку и проходит мимо него в дом.
– Ты бы хоть предупредила, что приедешь, – бормочет мужчина у нее за спиной. – Я б пряников купил с клюквой, какие ты любишь.
– Спасибо, пап, но мне ничего не надо.
А сама морщится, точно лимонов наглоталась. Может, девушка внутри нее когда-то и любила клюквенные пряники, но вот Мира их ненавидит всей душой. Если когда-нибудь ей в голову придет покончить с собой, то лучше способа не придумаешь: наглотаться пары килограммов таких пряничков – и выноси готовенькую.
– Ты, это, по делам или как?
– Да так, навестить. Давно не заезжала к тебе.
Единственная комната завалена хламом до такой степени, что о наличии окна, выходящего на задний двор, можно только догадываться. Старая одежда, грязные тарелки, свезенные когда-то на дачу за ненадобностью безделушки – все это превратилось в здорового монстра с тысячей рук и миллионом глаз. Лиза кожей чувствует, как бесчисленные Тени пялятся на нее из-под сломанной мясорубки и старых толковых словарей. Им здесь особенно уютно.
«Ну что, сестра, как поживаешь?» – спрашивают они без слов, и любопытство их вполне искреннее. Лиза делает вид, что ничего необычного в куче старья не замечает.
– Я тут, в общем, чего приехала… – Рукой проводит по пыльному радиоприемнику, пальцами оставляя серые разводы. – Ты помнишь, маме как-то гарнитур дарил бриллиантовый?
Отец пытается засмеяться, но не выходит – тут же заходится влажным, больным кашлем. Кулаком пытается прикрыть рот, но это скорее отголоски былых манер, нежели реальное желание сдержать кашель.
– Что она там, жива еще? – наконец спрашивает он, справившись с собой. – Все еще ходит в эту свою секту или совсем кукушкой полетела?
«Полетела. Тронулась. Поехала. Поплыла», – хочется ответить Лизе. Только вот если она признается отцу, что мать до сих пор считает, что ее дочерью завладел дьявол, то получить ответ на интересующий ее вопрос не получится.
– Да так, нормально все. Так что с гарнитуром?
Отец плюхается на жесткий диван-кровать, и тот ноет под неслабым весом мужчины. Он закидывает голову назад, принимается рассматривать серый потолок и считать невидимые звезды.
– А что с гарнитуром? – тихо говорит он скорее самому себе, нежели Лизе. – Иногда думаю, из-за него все и началось. Только сейчас уже поди разберись, что случилось на самом деле. Я это… Лизун, в общем, такое дело, не покупал я этого гарнитура.
Лиза застывает статуей самой себя.
– Как не покупал?
Она поднимает взгляд на отца, но тот не смотрит на нее в ответ. Он весь где-то там, в далеком прошлом, пытается найти ту самую точку невозврата, после которой уже нельзя было ничего исправить.
– Ездил я как-то в командировку в небольшой городок Салехард. Это на севере России. Я, кстати, родом ведь почти оттуда, из деревни километрах в пятидесяти, так что поехал, можно сказать, с удовольствием. Сейчас так, если подумать, можно сказать, это судьба была. – Желтая кожа лба прорезается частыми и глубокими морщинами. – Нас тогда послали зачем-то инженерам местного рыбоконсервного помочь. Я уж и не помню, что мы там делали. В общем, я там встретил женщину. Краси-и-ивую!.. – На мгновение отец, ка