Она ставит поднос с двумя тарелками перед Пашей, но вот только он не обращает внимания на еду, что на него не очень-то похоже. Он смотрит на нее серьезно, без привычной смешинки в глазах. Всего за каких-то несколько минут они полностью поменялись местами.
– Так что?
– В смысле? – не понимает Маруська. Она садится напротив друга и тщательно вытирает ложку об салфетку.
– Что ты думаешь о том, чтобы сходить со мной на свидание?
– Ты же мне только что замуж предлагал, – криво усмехается богиня, а сама понимает, что все ее внутренности постепенно превращаются в желе от одной мысли о том, что Паша хочет сказать.
– Так, Метелкина, давай, как говорит препод по инглишу, «ван степ эт э тайм». – И после небольшой паузы он вновь повторяет свой вопрос, только теперь в нем гораздо больше смысла за скобками: – Так что?
Маруська неторопливо откладывает ложку в сторону, отодвигает поднос к окну и протягивает вперед раскрытые кверху ладони. Паша сначала не знает, что с ними делать, а затем осторожно накрывает ее миниатюрные ладошки своими так, как во время затмения Луна может ненадолго загородить Солнце.
– Я не та, кто нужна тебе.
Ему остается только клишированное:
– Почему?..
– Не пойми неправильно. Ты отличный друг и даже больше, чем друг… Но есть много вещей, которых ты обо мне не знаешь и, поверь мне, не захочешь знать.
– У тебя и там татуировка?
Он пытается обратить все в шутку, но не выходит.
– Люди рядом со мной умирают. – И она говорит это так серьезно, что он почему-то верит.
Пройдет меньше недели, прежде чем он, вероятно, забудет ее окончательно. Не вспомнит ни ее лица, ни голоса, ни даже имени. Порой по ночам она будет сниться ему – в красивом тяжелом платье, только вот образ с каждым разом будет все бледнее, пока наконец не исчезнет навсегда.
Но это не значит, что они больше никогда не встретятся.
· 18 ·Кровь мою пьют, кости мои жгут
Дарья больше не дергается, встречаясь со своим отражением в зеркале. Она хладнокровно отмечает покрасневшие глаза, синяки цвета воды на дне озера Байкал и взъерошенные короткие волосы. Последняя деталь вообще делает ее какой-то похожей на злодейку из блокбастера – не хватает только штанов из латекса и блестящего револьвера. Ни дать ни взять Мила Йовович из «Обители зла». Правда, та ведь не злодейка и дальше первых двух частей Дарья не смотрела.
Чудовище внутри тоже смотрит на Дарью в зеркале. Впервые за долгое время их сосуществования Дарья слышит в голове его тихий голос, ровный, как у оператора в службе поддержки:
«А ты знаешь, что видит бог, когда смотрит в зеркало?»
Дарья не пугается, как испугалась бы раньше: с криком, слезами, отчаянной молитвой, – а просто вздрагивает от неожиданности, словно кто-то внезапно трогает ее за плечо. «А! Это ты?» – и на лице расплывается улыбка узнавания.
Она сплевывает в раковину излишки зубной пасты, и пузырчатая масса грустно утекает в водосток.
– И что же? – спрашивает она.
Недаром говорят: человек привыкает ко всему. Не всегда может смириться, но привыкнуть – может. Может привыкнуть к смертельной болезни, потере близкого человека, отсутствию конечности. Да, это будет трудно, да, поначалу даже захочется прекратить все, и побыстрее, но если это чувство удастся перебороть, то через какое-то время вновь начнешь просыпаться по утрам, вставать с кровати, пить кофе и жить, как жил раньше. Так и Дарья: сначала ей была противна одна только мысль о том, что внутри нее поселилась какая-то посторонняя сущность, но сейчас ей почти все равно. И оно это тоже чувствует.
«Чёрта, конечно же», – не без удовольствия отвечает монстр на собственную загадку.
– Ага, понятно.
«Да ничего тебе не понятно. – Этот кто-то внутри явно очень сильно раздражен. – Говорю же, бог, который смотрится в зеркало, – это дьявол».
– И что? – отвечает Дарья своему отражению, а затем вновь принимается мусолить щеткой во рту. Последнее, что должно беспокоить ее сегодня вечером, это несвежее дыхание, но почему-то даже на свидание с неизведанным ей хочется прийти в полном параде. Платье, и то уже приготовлено и висит на дверце шкафа в ожидании хозяйки. Алое не как кровь – как огненный закат, после которого только ночь.
«Ну тогда больше не проси меня о помощи», – ворчит существо внутри и сворачивается где-то в районе почек, как уставший котенок.
Еще некоторое время Дарья чистит зубы, затем набирает в рот ополаскиватель ярко-малинового цвета и некоторое время перегоняет колючую жидкость от щеки к щеке, а затем вытирает рот тыльной стороной ладони. Взгляд вновь цепляется за отражение в зеркале, и она замирает.
Внезапная догадка молнией озаряет ее, и Дарья уже не может удержаться от искренней улыбки. Она чувствует, как чудовище внутри одобрительно шевелится, щекоча область в районе желудка. Только теперь она невольно задается себе вопросом… Чудовище ли?
– Что видит бог, когда смотрится в зеркало? – запоздалым эхом повторяет загадку Дарья и крепко прижимает мокрую ладонь к зеркальной поверхности. Женщина по ту сторону улыбается ей в ответ и точно так же протягивает руку, полностью повторяя каждое движение Дарьи.
Казалось бы, это должен быть один и тот же человек, но вот теперь своим новым острым зрением Дарья замечает совсем крошечное отставание. Обычный человек не обратил бы внимание, а вот внимательный мальчик восьми с половиной лет – вполне.
– Олег! – Голос слегка выше, чем Дарье хотелось бы.
Сын сидит в гостиной и увлеченно перебирает мелкие детальки пазла. На коробке изображен результат – урбанистический пейзаж из стекла и бетона на фоне «Подковы», словно копьем рассекающей хмурое небо. Наверное, Денис с работы притащил прототип.
Дарья опускается на корточки рядом с сыном, но тот ее как будто не замечает. Он настолько сосредоточен, что у него между бровями можно разглядеть небольшую складку. У Дарьи она тоже появляется, когда та слишком сильно чем-то обеспокоена.
– Олежек, – негромко зовет мальчика Дарья, – где Артур?
– Не знаю, может, в комнате, – говорит Олег, не глядя на мать.
Очертания ребенка уже начинают тускнеть. Он как картинка с проектора в комнате, где включили свет. Краски уже не такие яркие, линии уже не такие реальные.
А ведь они с Артуром даже не попрощались.
Эти дети нужны были ей как некая гарантия качества жизни. Она всегда думала о них как о продолжении себя, как о тех, кого можно любить и о ком можно заботиться. Только вот оказывается, что на самом деле она всегда была единственной, ради кого они существовали.
– Олег, посмотри на маму, пожалуйста, – просит она, чуть не плача.
Мальчик смотрит на Дарью с легким раздражением, каким всегда одаривают дети своих родителей, когда те отвлекают их от очень важного, по их мнению, дела.
Всматриваясь в лицо сына, Дарья не видит там себя – она видит только Дениса. Те же голубые глаза – чуть более яркие, чем встречаются обычно, те же темно-русые волосы. Этот маленький человечек не ее уменьшенная копия – он копия того, кто его создал.
Она обнимает Олега так крепко, что еще чуть-чуть – и хрустнули бы кости. Целует детскую макушку, слезами орошает полупрозрачное уже тельце.
– Я все равно буду любить тебя. Всегда-всегда, – улыбается Дарья сквозь слезы. От макияжа, который она наносила добрый час, уже ничего не осталось – только черные дорожки упрямо ползут по щекам в пустоту.
– Я знаю, – не по-детски серьезным голосом отвечает Олег.
Она еще не готова принять, что его больше нет. Даже так: что его никогда не было. Смятые простыни, разбросанные по комнате игрушки, маленькие ботиночки в коридоре – это все ведь реально. Или нет?
Не сразу Дарья понимает, что обнимает пустоту. Она открывает заплаканные глаза и с трудом различает в полутьме собранные кусочки пазла. Вот закатное небо, а вот вершина высоченного здания в форме буквы «П».
Макияж, конечно же, приходится наносить заново.
В ее сердце пусто. Оно бьется рвано, быстро, но оно больше не бьется ради тех вещей, в которые она верила раньше. Платье чуть колется из-за многочисленных блесток, но выглядит потрясающе. Отражение в зеркале, уже не стесняясь, вертится перед ней в своем собственном темпе.
– Подожди, перестань, – раздражается Дарья, пытаясь нанести помаду, такую же красно-алую, как и наряд.
Удивительно, но руки почти не дрожат.
Когда звонит телефон, Дарья рефлекторно нажимает «ответить» и подносит смартфон к уху:
– Да.
– Дарья, это Маруся. Простите, пожалуйста, я сегодня не смогу. Прям совсем-совсем не смогу. У меня есть приятель, Пашка, очень хороший мальчик. Хотите, я его попрошу? Он очень ответственный, вы мне поверьте…
– Сегодня можешь не приходить. – Слова даются легче, чем ожидалось, но каждый звук все равно иглой впивается в сердце. – И завтра.
– А, мальчики у бабушки? – догадывается девушка.
В ее голосе слышится явное облегчение. Наверняка собралась куда-нибудь в клуб, или куда там сейчас молодежь ходит?
– Да-да, у бабушки. Прости, Марусь, мне срочно надо бежать.
Не дождавшись ответа няни, она сбрасывает звонок и вслепую набирает номер матери. Когда они в последний раз разговаривали вообще, уже и не помнит. Может, в мае, может, еще раньше.
Она бы могла принять, если бы трубку вообще никто не взял, но на другом конце провода механический голос быстро ее отрезвляет:
– Такого номера не существует, или номер набран неправильно. Пожалуйста, повторите попытку…
Дарья не дослушивает до конца и со злостью швыряет телефон на диван. Ну вот, в этом мире, похоже, ничего реального не осталось.
А потом на нее накатывают воспоминания. Пенящейся соленой волной подминают под себя, лишают кислорода и упрямо затягивают туда, куда ей возвращаться не хочется.
– …Мам, мы плетемся, как черепахи.
Голос матери сухой, почти без эмоций, но, как тонкая корочка льда на дороге, в любой момент готов треснуть и обнажить отчаяние.