Впрочем, индийский хан на всякий случай велел, «чтоб они от вас пошли назад до Росийского государства в целости и никакие бы над ним, послом, порухи не было. И велеть бы ему, послу, из казны жалованья денег 2000 рупьев выдать и, выдав, велеть ево отпустить».
Касимов намек понял, распродал в Кабуле своих порченных влагой соболей и царские подарки, на полученные деньги и премиальные две тысячи рублей выкупил около сорока русских пленных и вернулся в Москву. По большому счету — безрезультатно. Московский государь (уже Федор Алексеевич), надо сказать, на индийскую отписку, похоже, обиделся, и в 1688 году уважил просьбу русских купцов, жалующихся на неправедную конкуренцию со стороны индусов. Все индийские гости были из Москвы высланы и торговать им отныне дозволялось только в Астрахани.
Не увенчалось успехом и упоминавшееся уже посольство Семена Маленького, отправленное юным Петром. Нет, до Индии они добрались и даже получили аудиенцию у шаха Аурангзеба. Видать, подозрительный Могол все-таки навел справки и из списка побирушек Россию исключил. Он даже выдал Маленькому шахский фирман о праве на беспошлинную торговлю в Индии. Но впрок все это не пошло, на обратном пути, в Шемахе, умер и сам Маленький, и племянник его Аникеев. До Москвы через несколько лет добрался только слуга Андрей Семенов, который уже появлялся на страницах этой книги. С Семеновым всплыла большая проблема — он, если не кривить душой, оказался человеком редкой бестолковости. Его расспросный лист просто кишит всякими «про то не ведает» и «а по какой цене — не помнит». Оживился подросший мальчик на побегушках только когда речь зашла про действительно интересное — про слонов.
«А по средам и пяткам носят ево в мечети, в носилках за стеклами, по осьми человек, а перед ним водят слонов ево воинских, на которых зделаны чердаки деревянные осьмиугольные, а привязываются к ним подпругами. А в тех чердаках сидят по 3 и по 4 человека ево дворовых людей, одни с трубами, з бубнами, а иные з знаменами, а на иных слонах седла. А позади слонов заводные кони в уряде, а позади коней царь и дети ево царевы, затем полатные люди на носилках же, затем служилые люди, конница».
Слоны с чердаками и слоны с седлами. Поэзия!
Но самое главное — посольство Маленького мало того что после множества мытарств (включая нападение арабских пиратов с захватом трех стрельцов — что с ними стало в Аравии, интересно?) пробралось в Индию не через Бухару, а через Персию, так еще и часть пути проделало «водной дорогой» по Индийскому океану от гавани Бендер-Аббас до Сурата.
Сухопутный путь в Индию так и не был найден. Одна надежда оставалась на Бековича.
Вот к нему и вернемся.
Глава 7Три твердыни
В Астрахани кабардинский князь пребывал в отличном настроении — от царя ему последовало полное одобрение и награда, выданы неограниченные полномочия и цель всего их грандиозного «предприятия» — поход в Хиву — ныне была близка как никогда. Оптимизма прибавляли и благоприятные известия: еще в Москве Черкасский встретился с одним из своих агентов, которые — может помните — еще на заре всей этой затеи были посланы в Хиву и Бухару. Вернувшимся агентом был астраханский житель Тебей по прозвищу Китая (судя по прозвищу — кипчак), оказавшийся прирожденным шпионом. Тебей побывал в Хиве, Бухаре, Самарканде и Балхе, добыл толковые сведения о связях бухарцев с Индией (в частности, совершенно правильно донес, что путь из Бухары в Индию идет через земли воинственного народа «ауган»). Но, самое главное, этот Тебей Китаев, как его называли русские, выяснил, что в горах близ Самарканда добывают золото, более того — сумел пробраться на этот прииск и добыть образцы золотоносного песка. Позже Тебей разузнал об еще одном прииске, начал искать подходы к нему, но здесь уже «засветился», был схвачен бухарцами и брошен в зиндан за то, как сам объяснял, «будто я езжу осматривать их места». Из земляной ямы его вытащил влиятельный родственник, и Китаев решил не испытывать судьбу, и пустился в обратный путь. Однако при возвращении он обнаружил еще одно интересное место, где добывали «голубой камень лажбар (лазурит), из которого краску делают» и опять ухитрился попасть на рудник и добыть образцы.
Подтвержденные сведения о том, что золото в Средней Азии добывают гораздо ближе Яркенда, были настолько важными, что Бекович направил агента прямиком к Петру Первому, который тогда находился в Померании, присовокупив настоятельную просьбу о награде агенту. И заодно запросил царя — остается ли яркендское золото, с которого, собственно, все и началось, по-прежнему актуальной задачей для экспедиции. Петр лично расспросил удачливого разведчика («Речи расспросные Тебея прозванием Китая» дошли до наших дней) и ответил Бековичу: «Что же до посылки ко Иркети, и буде вам можно будет — то пошли, буде же нельзя — оставить мочно».
Расторопного агента Бекович собирался взять с собой в экспедицию в Хиву, резонно полагая, что проверенный человек, к тому же владеющий не только русским, но и всеми азиатскими языками будет там более чем кстати. Но увы — не случилось. Летом Китаев неожиданно умер, о чем Бекович и сообщал императору: «Которой астраханской житель Китаев к нашему величеству послан был с пробами золота и краскою, оной умре, о чем немало сожалел, понеже зело надобен был в ваших делах с нами быть».
Это была первая, но не последняя неприятность.
Вообще, создается впечатление, что прибывшее примерно тогда же странное, мягко говоря, письмо Петра о «струсах и казеариусах» оказалось каким-то страшным вирусом безумия. Экспедиция, бывшая до сих пор едва ли не образцом разумного и успешного выполнения высочайших поручений, пошла вразнос. Понеслась, как легковушка с пьяным водителем, утопившим на разбитой деревенской дороге педаль газа в пол. Все начали вести себя странно, делать откровенные глупости, собачиться из-за пустяков и, невзирая ни на какие советы и уговоры, упрямо гнать дело к фиаско.
Войско для похода собралось в Астрахани только к началу осени. В распоряжении Бековича оказалось три полка пехоты общей численностью в три с половиной тысячи человек: один полк собрали в Астраханской губернии, два других пришли из Казани и Азова. Основу кавалерии составили казаки — полторы тысячи яицких под командой атамана Бородина и полтысячи гребенских атамана Басманова. Казачьи сотни были усилены драгунским полком майора Франкенберга, набранным из пленных шведов. Точнее, как замечал еще историк Миллер, франкенберговские драгуны были даже не шведами, а немцами, навербованными королем Карлом в силезских землях. И если природным шведам, захваченным под Полтавой, полагалось хоть какое-то содержание, то немцы-наемники не получали ничего. Поэтому они с превеликой охотой завербовались на казенный кошт в поход в неведомую приличным европейским людям Бухарию.
Морская команда насчитывала более 200 человек, но профессиональных моряков было мало, две трети матросов составляли новобранцы из солдатских детей, возглавляемые четырьмя офицерами и штурманом Брандом. Штурман, кстати, несмотря на свою фамилию, был не немцем, а природным калмыком, служившим в молодости у голландского купца, у которого и позаимствовал фамилию. Наконец, в войске Бековича было и несколько добровольцев из астраханских дворян, среди которых выделялся близостью к начальству уже знакомый нам князь Салманов. Старый перс, похоже, решил — если уж пошел фарт, почему бы не поставить на счастливый номер еще раз.
Казалось бы, Бекович, наученный горьким опытом первой экспедиции, должен был понимать всю опасность выхода в Каспийское море осенью, но упрямый кабардинец, оставив кавалерию в Астрахани дожидаться его возвращения, объявил отплытие. В конце сентября свежепостроенная флотилия из 69 судов вышла в море, возглавляемая флагманской шнявой «Петр», на которой находился князь Черкасский. В начале октября они достигли мыса Тюк-Караган, где к экспедиции уже привычно присоединился Ходжа Нефес. И здесь последовала первая неожиданность — князь повелел строить на знаменитом месте торга с туркменами крепость, названную им «Святой Петр». Гарнизоном в ней оставался казанский полк под командой подполковника Хрущева. Люди начали роптать — торговать на этом мысу было еще можно, но вот жить — весьма проблематично. Тюк-Караган представляет собой огромную песчаную косу, практически лишенную растительности. Главная проблема была с водой — вода в выкопанных колодцах уже через сутки становилась соленой и горькой, поэтому рыть колодцы приходилось едва не через сутки, отчего люди быстро выбивались из сил. Но Бекович никаких возражений слушать не стал, и приказ свой подтвердил.
От мыса Тюк-Караган Бекович отправил два посольства. В Хиву сухим путем по проторенному туркменами караванному пути пошли астраханские дворяне Иван Воронин и некий Алексей по прозвищу «Святой». Им было вручено письмо к Кулун-баю, визирю и военному министру хана, а главной задачей поставлено наладить добрые отношения с хивинцами с одной стороны, и сообщать Бековичу обо всех важных событиях в Хиве — с другой. В Бухару же был отправлен подпоручик Давыдов, но он, чтобы сократить расстояние, должен был отправиться туда не из туркменских земель, а из персидского города Астрабад. Доставить его туда морем Бекович велел поручику Кожину.
Дело в том, что отношения Кожина и Бековича, мягко говоря, не заладились. Они сцепились еще после аудиенции у Петра, когда Бекович отказался отдать Кожину написанные императором «инструкции к действиям» поручика. Дальше взаимная неприязнь только усиливалась, и сейчас Бекович был рад случаю избавиться от своего зама.
Кожин с Давыдовым отчалили, а через пару дней и флотилия двинулась дальше, оставив Хрущева с солдатами обустраиваться на гиблом берегу. Но караван судов, пройдя немногим более ста верст, сделал неожиданную остановку в заливе Бехтир-лиман. Здесь Бекович повелел заложить вторую крепость, которую назвал уже своим именем — Александр-Бай. И если укрепление на Тюк-Карагане еще можно было объяснить необходимостью контролировать караванную дорогу на Хиву, то значения второй крепости не понимал уже никто. Впрочем, это место было и более здоровым, и хорошо укрепленным, поэтому там оставили всего лишь три роты Риддеровского полка во главе с оставшимся безымянным майором. Нак