ороны, а до этого командовал военными округами, но июль и август сорок первого года провел в камере НКВД, где следователь Шварцман резиновой дубинкой выбивал из него признание в шпионаже.
Спасла Кирилла Афанасьевича, как утверждает легенда, шутка Никиты Сергеевича Хрущева. Узнав, что Мерецков сидит в тюрьме, Хрущев восхитился: «Вот хитрый ярославец! Все воюют, а он в тюрьме отсиживается!»
Иосифу Виссарионовичу шутка понравилась, и 9 сентября 1941 года Мехлис и Булганин отвезли Мерецкова на Северо-Западный фронт. В ноябре сорок первого Мерецков командовал 4-й армией, взявшей Тихвин, а после освобождения города — и Волховским, только что сформированным, фронтом.
Но в марте сорок второго все победы для Мерецкова, казалось, остались позади. Директиву Ставки «разбить противника, обороняющегося по западному берегу реки Волхов, и… главными силами армий выйти на фронт Любань — ст. Чолово», чтобы затем решить задачу по деблокаде Ленинграда, Мерецкову выполнить не удалось. В марте его обессиленные армии, измотанные в бессмысленных боях, не сумели даже выйти на названный рубеж. Тот рубеж, с которого планировалось начать основную операцию.
Среди причин провала наступления нельзя не упомянуть и о том, что предпочитая милую сердцу еще по временам финской кампании лобовую атаку, Мерецков равномерно рассредоточил танки и орудия по всему фронту. В результате он не сумел — тихвинская группировка немцев была зажата с трех сторон нашими армиями — использовать стратегически выгодное положение и растратил живую силу армий на вытеснение немцев за Волхов. Только в конце декабря преодолели наши войска этот рубеж.
Личное письмо Сталина, полученное Мерецковым перед Новым годом, не только не приободрило Кирилла Афанасьевича, а повергло в панику.
Сталин писал:
«Уважаемый Кирилл Афанасьевич! Дело, которое поручено Вам, является историческим делом. Освобождение Ленинграда, сами понимаете, великое дело. Я бы хотел, чтобы предстоящее наступление Волховского фронта не разменивалось на мелкие стычки, а вылилось в единый мощный удар по врагу. Я не сомневаюсь, что Вы постараетесь превратить это наступление именно в единый и общий удар по врагу, опрокидывающий все расчеты немецких захватчиков. Жму руку и желаю Вам успеха. И. Сталин. 29.12.41 г.»
Возможно, полководец, подобный Г. К. Жукову, и решился бы объяснить Сталину, что план этот уже невозможно осуществить наличными силами фронта, но — слишком свежа была память в Кирилле Афанасьевиче о допросах в НКВД — Мерецков струсил и запаниковал. Тогда и была совершена роковая ошибка. Мерецков ввел в наступление 2-ю Ударную армию, не дожидаясь прорыва немецкой обороны.
Как и положено в такой спешке, войска вводились в наступление без достаточного обеспечения продуктами и боеприпасами. Чтобы только добраться до линии фронта, 2-й Ударной пришлось преодолеть немыслимые трудности…
«Шли только ночью, днем укрывались в лесу. Путь был нелегким. Чтобы пробить дорогу в глубоком снегу, приходилось колонны строить по пятнадцать человек в ряду. Первые ряды шли, утаптывая снег, местами доходивший до пояса. Через десять минут направляющий ряд отходил в сторону и пристраивался в хвосте колонны. Трудность движения усугублялась еще и тем, что на пути встречались незамерзшие болотистые места и речушки с наледью на поверхности. Обувь промокала и промерзала. Подсушить ее было нельзя, так как костры на стоянках разводить не разрешалось. Выбивались из сил обозные кони. Кончилось горючее, и машины остановились. Запасы боеприпасов, снаряжения, продовольствия пришлось нести на себе»[108].
Вот этим солдатам, смертельно уставшим уже по пути к фронту, и предстояло, согласно директиве Ставки, «прорвать… укрепленные позиции, разгромить… живую силу, преследовать неотступно остатки разбитых частей, окружить и пленить их…».
Сохранилась запись телефонного разговора К. А. Мерецкова со Ставкой, состоявшегося 10 января.
«У аппарата Сталин, Василевский. По всем данным у вас не готово наступление к 11 числу. Если это верно, надо отложить на день или два, чтобы наступать и прорвать оборону противника. У русских говорится: поспешишь — людей насмешишь. У вас так и вышло, поспешили с наступлением, не подготовив его, и насмешили людей. Если помните, я вам предлагал отложить наступление, если ударная армия Соколова не готова, а теперь пожинаете плоды своей поспешности…»
Следуя примеру нынешних антисталинистов, тут можно было бы порассуждать о коварстве Сталина, который, отправив две недели назад личное письмо Мерецкову, спровоцировал командующего Волховским фронтом на неподготовленное наступление. Но можно взглянуть на вопрос и с другой стороны. В письме ведь даже и намека нет на необходимость ускорить начало операции. Напротив, Сталин подчеркнул, что наступление не должно разменяться на мелкие стычки. Вот и сейчас он самолично сдерживает Кирилла Афанасьевича, дает дни, чтобы все-таки подготовиться к прорыву.
Другое дело, что Мерецков был уже так перепуган, что не способен был ничего понимать. Кирилл Афанасьевич не понимал даже и того, что Сталин ждет от него не рапорта о начале наступления, а конкретного результата — деблокады Ленинграда.
Его реакция на разговор со Сталиным была мгновенной. В этот же день он сместил командующего 2-й Ударной армией генерал-лейтенанта Г. Г. Соколова, замешкавшегося с наступлением…
«В ночь на десятое января, — вспоминал о своем назначении Н. К. Клыков, меня вызвали в Папоротино, где размещался штаб 2-й Ударной армии. Здесь уже находились Мерецков, Запорожец и представитель Ставки Мех лис.
Выслушав мой рапорт о прибытии, Мерецков объявил:
— Вот ваш новый командующий. Генерал Соколов от должности отстранен. Генерал Клыков, принимайте армию и продолжайте операцию.
Приказ был совершенно неожиданным для меня. Как продолжать? С чем? Я спросил у присутствующего здесь же начальника артиллерии:
— Снаряды есть?
— Нет. Израсходованы, — последовал ответ».
Далее Клыков рассказывает, как долго он торговался с Мерецковым из-за каждого снаряда, пока тот не пообещал армии три боекомплекта.
Для справки отметим, что по штатному расписанию для прорыва требовалось пять боекомплектов и еще по два боекомплекта полагалось на каждый последующий день наступления… Мерецков отправлял армию на прорыв практически безоружной.
Еще печальнее обстояли дела с обеспечением медицинской помощью.
«Войска уже в бою… — вспоминал потом А. А. Вишневский, — а две армии не имеют ни одного полевого госпиталя».
Вот так и началось это роковое для 2-й Ударной армии наступление. Очень скоро, уже 17 января, 54-я армия, израсходовав весь боезапас, остановилась, и все усилия по прорыву сосредоточились на направлении Спасская Полисть — Любань. Справа здесь наступала 59-я армия, слева 62-я, в центре — 2-я Ударная.
«Наш полк начал наступление на укрепление немцев Спасской Полисти, — пишет связист Иван Дмитриевич Никонов. — По открытой местности, без всяких оборонных сооружений. Шли врассыпную, связисты наступали вместе с пехотой. Противник открыл по нам автоматный, пулеметный, минометный, артиллерийский огонь, и самолеты летали по фронту, стреляли из пулемета и бомбили. Все летело вверх, заволакивало снежной пылью и землей. Ничего было не видать. Падали убитые, раненые, живые. Некоторые от снарядов, вместо того чтобы упасть в воронку, стали бегать. Так погиб мой один, казалось, неглупый, командир отделения и некоторые бойцы… После такого огня ничего не разберешь, кто тут живой и кто мертвый, не знаешь и не поймешь сразу, кто где и что с ним. Обыкновенно на вторые или третьи сутки приходилось ночью ползать и проверять, сколько осталось живых. Подползешь, пошевелишь, который не убит, а замерз — мертв… Перед позициями немцев все было избито снарядами, устлано трупами и даже кучами трупов, так как раненые тянулись, наваливались на трупы и тоже умирали или замерзали. У нас ячеек или траншей никаких не было. Ложились в воронки и за трупы, они служили защитой от огня противника… Состав полка пополнялся маршевыми ротами и батальонами. Патронов давали по одной-две обоймы, приходилось брать у раненых и погибших…»
Тем не менее, спустя неделю кровопролитных боев, удалось пробить брешь в немецкой обороне. Произошло это у Мясного — запомним это название! — Бора… В прорыв сразу ввели 13-й кавалерийский корпус, а следом за кавалеристами втянулись и остатки 2-й Ударной. Коммуникации ее в горловине прорыва прикрыли 52-я и 59-я армии.
Уже тогда было ясно, что наступление провалилось. Измотанные в тяжелых боях дивизии не способны были даже расширить горловину прорыва — о какой же деблокаде Ленинграда могла идти речь?
Но это, если руководствоваться здравым смыслом… У Мерецкова были свои резоны. Он требовал, чтобы армия продолжала наступать — об этом он докладывал в Ставку.
В те дни, когда под Москвой генерал Власов беседовал с корреспондентами о стратегии современной войны, 2-я Ударная армия, уклоняясь от Любани, где оборона немцев была сильнее, все глубже втягивалась в пустыню замерзших болот, в мешок, из которого ей уже не суждено было выбраться… Власов ничего еще не знал об этой армии, как ничего не знал и о генеральском пасьянсе, раскладываемом в здешних штабах…
Между тем бодрые доклады М. С. Хозина и К. А. Мерецкова не ввели Сталина в заблуждение. Уже в феврале он начал понимать, что план деблокады Ленинграда провалился, и в связи с этим решил поменять командующих фронтами. В Ленинград, чтобы заменить М. С. Хозина, отправился Л. А. Говоров, на Волховский фронт — А. А. Власов.
Как мы уже говорили, Андрей Андреевич прилетел в Малую Вишеру в компании Ворошилова, Маленкова и Новикова — лиц, облеченных чрезвычайными полномочиями. И казалось, уже ничто не может изменить судьбы опального командующего, но для Мерецкова все вышло по пословице — не было бы счастья, да несчастье помогло.
В середине марта началось резкое потепление. Снежные дороги и грунтовые пути, проложенные через болота, вышли из строя. На огневые позиции бойцы таскали снаряды на себе.