А по другую сторону деревни раскинулись бескрайние степные просторы, колхозные поля, засеянные пшеницей и рожью, богатые пастбища, где паслись гурты овец да резвились на поле табуны коней. Такой помнит свою родину Муса Гареев, сын колхозного конюха Гайсы. Впрочем, родился Муса в 5 километрах от Ташчишмы, в деревне Илешкиде, Илишевского района, но в 1930 году, когда мальчику исполнилось восемь лет, родители переехали вместе с другими семьями в Ташчишму — бывшее помещичье имение, богатые земли которого отдала им Советская власть, и организовали там колхоз.
В школу, однако, Муса ходил в Илешкиде: в колхозе пока своей не было. Летом вместе со своими однокашниками — пешком, а зимой, когда в степи выли метели и пронизывающий ветер переметал дорогу высокими сугробами, отец Мусы запрягал лошадей и отвозил ребят рано утром, возвращаясь за ними к концу занятий.
Летом ребята помогали родителям по дому, работали в колхозе: пасли овец, водили в ночное лошадей, собирали грибы и ягоды, копались в огороде. И конечно же, находили время и для увлекательных мальчишеских игр. За семь километров ходили на реку Куваш ловить рыбу и купаться, состязались в стрельбе камышовыми стрелами с железными наконечниками из самодельных луков, играли в лапту. Как-то посовещались между собой, решили в балке сделать запруду — все-таки на речку ходить было далеко и утомительно. Работали дружно, и вскоре плотина была готова, русло ручья заполнилось чистой ключевой водой и получился хоть и небольшой, но глубокий пруд. Этому «водному бассейну» многие ребята были обязаны тем, что научились плавать. Даже завели на нем самодельную лодку.
На пруд пришли и взрослые. Долго стояли, наблюдая, как весело барахтаются в воде дети. А вскоре на колхозном собрании было принято решение расширить пруд, развести водоплавающую птицу — гусей, уток. Ребятам стало еще раздольнее.
Но особенно нравилась Мусе верховая езда. К лошади отец приучил его рано, уже в 6 лет Муса скакал, как заправский наездник, правда охлюпкой, но все же на взрослом коне и настоящим галопом. Гайса Гареев любил лошадей, и в колхозе все говорили, что и кони любят Гайсу и хорошо понимают его. Это было правдой. Гайса страстно любил лошадей и сумел привить любовь к ним и сыну. Любо посмотреть, как на национальных башкирских праздниках, когда устраивались традиционные скачки — в них участвовали и отец и сын, причем оба нередко выходили победителями.
Быстро летели годы. В 1937 году Муса закончил семилетку. Ни мать, ни отец не хотели отпускать сына учиться. В семье нужны были рабочие руки, да и страшно было отпускать мальчишку одного. Но Муса настоял на своем. Он много читал последнее время, его манил большой город, хотелось больше знать, учиться, чтобы быть… нет, не летчиком, как мог бы подумать читатель. Уж так повелось, что, описывая героя, прославившегося в Великой Отечественной войне — будь то артиллерист, танкист или летчик, — автор, зачастую вопреки правде, приписывает ему влечение к своей будущей военной специальности с детства, подчеркивает даже какую-то его особую рано проявившуюся одаренность.
У Мусы Гареева ничего этого не было. Да и само-лета-то он не видел до тех пор, пока не попал в Уфу. Однажды, когда отец вместе с сыном ездил в город на базар и Муса впервые увидел железную дорогу, паровоз, это произвело на него настолько сильное впечатление, что Муса подал заявление в Уфимский железнодорожный техникум. И только после того как проучился он там около года, случай заставил его переменить свое решение.
Был солнечный майский день. В перерыве между лекциями студенты техникума высыпали на улицу. И вдруг откуда-то сверху, с неба, до их слуха донесся мерный, густой гул. Ребята подняли головы. На небольшой высоте, на фоне белоснежных облаков стремительно неслись серебристые самолеты. Они то взмывали круто вверх, то камнем, как коршуны, падали вниз, чтобы потом снова подняться, то ложились на крыло и разворачивались в сторону. Как зачарованный смотрел Муса на самолеты, даже не заметив, как кто-то подошел к нему, положил руку на плечо и негромко сказал:
— Что, нравится, парень? Поди, летать тоже хочешь?
Муса, с усилием оторвав взгляд от самолетов, посмотрел на стоявшего рядом человека в синем комбинезоне и не сказал ни слова. Но тот, видя восторженный взгляд паренька, ухмыльнулся.
— Вижу, вижу, что летать хочешь. Ты отсюда? — спросил он, кивнув головой в сторону техникума, и, получив утвердительный ответ Гареева, закончил:
— На днях придем к вам набирать в аэроклуб курсантов. Приходи. — И потрепав Гареева по плечу, одобрительно улыбаясь, ушел.
Так произошло первое знакомство Мусы Гареева с Иваном Митрофановичем Петровым — старым, опытным инструктором уфимского аэроклуба. До сих пор уже прославленный летчик Муса Гареев добрым словом вспоминает этого строгого и заботливого человека, страстно любившего свое дело и любовно выпестовавшего немалую плеяду известных пилотов и военных летчиков. Но тогда не сразу удалось шестнадцатилетнему юноше попасть в аэроклуб, и нелегким был его путь в авиацию.
Через несколько дней в техникум действительно пришли руководители аэроклуба. Они долго и увлекательно рассказывали о профессии пилота, и Гареев был одним из первых среди студентов, подавших заявление о приеме в аэроклуб. Он успешно прошел медицинскую комиссию. Но на мандатной председатель посмотрел на него поверх очков и… отказал. Дело в том, что Мусе еще не исполнилось семнадцати лет, а в аэроклуб принимали не раньше этого возраста. Муса был несказанно огорчен. Но к нему подошел Иван Митрофанович Петров и, заглянув в глаза, проговорил:
— Не горюй, парень. На следующий год примем. Обязательно примем. А пока учись как следует.
И Муса учился. Было нелегко. Особенно когда на следующий год наконец осуществилась его заветная мечта, и он попал в аэроклуб. После занятий в техникуме надо было ехать на окраину города и заниматься еще 4–6 часов. Но зато как все было захватывающе интересно! Преподаватели рассказывали о теории полета, о том, как человек осуществил вековую мечту и поднялся в воздух, об устройстве самолета и о том, как управлять им в воздухе. В зимние месяцы прошли всю теорию. Гареев сдал экзамены на «отлично». Пришло лето. У студентов техникума начались каникулы. Почти все разъехались по домам. Но в это же самое время в живописном лесу под Уфой начинались сборы аэроклубовцев. Муса, конечно, остался. Начиналось самое интересное — полеты. Было трудно, ведь стипендии техникум в летние месяцы не платил. Иногда Муса ел только один раз в сутки. Выручал Иван Митрофанович, время от времени он подходил к Гарееву, спрашивал:
— Кушать хочешь? Вижу, вижу, что хочешь, — отмахивался он, слыша уверения Мусы, что тот уже обедал. — На талончик, иди в столовую. Ну, марш!
Нетерпеливо ждал Муса своего первого вылета с инструктором. Он уже прошел весь курс наземной подготовки, подолгу сидел в кабине самолета, учился наблюдать за горизонтом, работать сектором газа, управлять рулями. Иван Митрофанович тщательно проверил знания Гареева и наконец объявил:
— Завтра полетим!
Муса плохо спал ночью накануне своего первого полета. На аэродром пришел с рассветом, долго ждал начала занятий и успокоился только тогда, когда сел в кабину позади Ивана Митрофановича. И вот уже включен мотор и машина стремительно бежит вперед, слегка подпрыгивая на кочках. Назад устремляется зеленое поле аэродрома. И вдруг колеса плавно оторвались от земли, и самолет, покачиваясь, взмыл вверх. У Гареева захватило дух. Первое впечатление — страх — быстро прошло и сменилось ни с чем не сравнимым восторгом. Внизу медленно проплывала земля, приобретшая сразу необычные очертания. Необычно выглядели и привычные на земле предметы. Словно на ярко раскрашенном плане виднелись прямоугольники домов, зеленые квадратики садов, узкими ленточками вились тропинки и дороги. И каким большим показался Гарееву впервые увиденный с воздуха город! Дома, улицы, площади уходили далеко к горизонту. Причудливо извиваясь, величественно текла река Белая. А дальше, окаймляя город, уходили вдаль бескрайние леса. Широко раскрытыми глазами жадно всматривался Гареев в открывшуюся перед ним панораму. Из этого похожего на оцепенение состояния вывел его спокойный, но повелительный голос инструктора Петрова:
— Возьми ручку, Муса! И сектор газа. Повторяй мои движения. Сейчас будем делать развороты.
Осторожно, дрожащими пальцами Муса стал повторять движения инструктора. Вот он слегка подает ручку на себя — и самолет тотчас же устремляется вверх. Прибавляет газ — и машина послушно увеличивает скорость, нажимает левой ногой педаль— и машина делает разворот влево. Порой Гарееву казалось, что это он сам, самостоятельно ведет самолет. Впрочем, он был недалек от истины. Временами инструктор действительно отпускал рычаги управления, предоставляя Мусе управлять машиной.
Самолет находился в воздухе уже сорок минут, а Гарееву показалось, что прошел всего лишь один миг. Разочарованный, услышал он голос Петрова, объявившего о том, что идет на посадку.
— Внимательно смотри, что я буду делать, запоминай, как будут проектироваться посадочные знаки, — предупредил он.
И вот самолет коснулся колесами взлетной дорожки, быстро пробежал ее и остановился. Счастливый вылез Муса из кабины. В ушах все еще стоял гул мотора, в глазах, как во время полета, мелькала земля, и от этого легко и приятно кружилась голова. Невпопад отвечая на вопросы нетерпеливо ожидающих своей очереди товарищей, Муса нетвердыми шагами, слегка покачиваясь, пошел к зданию аэроклуба.
Много раз еще летал Муса Гареев, прежде чем окончить аэроклуб. Через несколько дней он уже вел самолет самостоятельно. Но первый полет с Иваном Митрофановичем запомнился ему на всю жизнь, как прекрасное, неповторимое событие.
Летом 1940 года Муса Гареев успешно закончил аэроклуб. Как один из лучших, он был рекомендован в военную школу летчиков бомбардировочной авиации Железнодорожный техникум Муса покинул без сожаления. Летать, только летать — в этом теперь он видел смысл всей своей дальнейшей жизни.