— Боже мой, конечно, нет! — воскликнул Оскар. — Глушитель есть, почти совершенно новенький. Он валяется где-то в мастерской. Эта проклятая штука работала так хорошо, что двигатель только тихонько мурлыкал. Его почти совсем не было слышно, а это никуда не годится в здешних местах. Когда мы подплывали к пристани за копрой, нам приходилось часа по два кричать до хрипоты, чтобы известить людей о нашем приезде. Тогда мы сняли глушитель. Теперь они слышат наш катер за пять миль, и, когда мы подходим к острову, все уже встречают нас на берегу.
Оскар родился на Новых Гебридах. Его отец, англичанин, занимался разведением кокосовых пальм в разных местах на побережье острова Малекула, но это не принесло ему финансового успеха, и он умер в долгах. Оскар поклялся заплатить все долги отца и выполнил свою клятву. Теперь его считают одним из самых богатых людей на Новых Гебридах. С год назад Оскар жил на Тисмане в большом доме вместе с женой и двумя сыновьями. Затем все они уехали в Австралию, сыновья там женились, и Оскар остался один. Он давно говорил, что тоже собирается покинуть Новые Гебриды и уйти на покой. Несколько месяцев назад он продал все свои плантации и магазины на близлежащих островах одному крупному французскому торговому концерну. Но никто не верил, что Оскар сможет навсегда покинуть Новые Гебриды, и поэтому, когда он остался на Тисмане в качестве управляющего, это ни у кого не вызвало удивления.
Ньюмен объяснял нам, как бы оправдываясь:
— Я согласился на это только потому, что хотел выручить их. Хорошие времена для плантаторов миновали.
Я сыт по горло этими островами. Чем скорее мне удастся выбраться отсюда, тем лучше.
Трудно сказать, была ли правда в его словах.
Два-три раза в день Оскар говорил по радио с Порт-Вила и с разными людьми на других островах, передавая сведения о погоде для авиационной компании или обмениваясь новостями и слухами. Чаще всего он вызывал плантатора с соседнего острова Амбрим, по фамилии Митчел. Разговоры с ним доставляли ему больше _сего удовольствия. Они были знакомы по крайней мере лет тридцать, но никогда не называли друг друга по имени. В этот вечер у Оскара с Митчелом состоялась такая беседа.
— Митчел, «Лиеро» прибывает завтра. У него на борту есть какой-то груз для тебя. Мне придется поехать на Пентекост с двумя молодыми помми[4], которые прибыли из Лондона, чтобы заснять церемонию прыганья. Мы собираемся заехать туда ненадолго, только чтобы уточнить, когда там собираются прыгать, но, если хочешь, мы можем по пути завезти твой груз.
Из приемника послышался тихий голос:
— Ты очень любезен, Ньюмен. Это, вероятно, игрушки, которые я заказал к рождеству для детей. Я рад, что они прибыли вовремя. До скорой встречи. Передачу закончил.
Оскар выключил приемник.
— Старина Митчел — славный парень, — сказал он, — только какой-то чудаковатый. Он каждый год устраивает рождественский праздник для детей рабочих его плантации и, не жалея сил, увешивает весь свой дом бумажными цепями. Чертовски ученый человек этот Митчел. Дом его забит книгами. Не могу понять, для чего они ему нужны. И к тому же он никогда ничего не выбрасывает. Пристройки у него за домом доверху заставлены пустыми ящиками из-под спичек.
На следующий день прибыл «Лиеро», забрал копру и отправился обратно в Порт-Вила. Днем позже мы тоже покинули Тисман. Катер повез нас к островам Амбрим и Пентекост. Мы плыли по неспокойному морю на восток и скоре достигли северо-западной оконечности Амбрима. В центре этого ромбовидного острова возвышается большой вулкан. В 1912 году произошло мощное извержение этого вулкана. Оно сопровождалось сильными взрывами и разметало по океану пепел и пемзу. Школа и лавка тестя Оскара исчезли в море. Сейчас побережье представляет собой ряд крутых уступов из грязно-серого вулканического пепла, изрезанных тропическими ливнями и кое-где покрытых редкой растительностью, напоминающей щетину на небритом подбородке.
До плантации Митчела оставалось еще несколько миль, когда наступили сумерки. Впереди на берегу и на холмах стали вспыхивать желтые огоньки. Оскар вынул карманный фонарь и начал подавать сигналы. Почти сразу же нам в ответ замигало несколько огней.
— Проклятое дурачье, — прокричал Оскар сквозь грохот мотора. — Подумайте, всякий раз, когда я пытаюсь сигналить Митчелу, все бездельники на острове становятся невероятно общительными и начинают мне отвечать, так что я не знаю, где нахожусь, черт бы их взял!
Оскар стоял у румпеля на корме и, перегнувшись через борт, пытался что-нибудь разглядеть впереди. Выкрикивая матросам команды вперемежку с проклятиями, он направлял катер через ревущие в темноте рифы. Наконец мы достигли сравнительно спокойных прибрежных вод и бросили якорь.
На берег переправились в ялике. Даже в темноте я смог разглядеть, что под ногами у нас черный вулканический песок. Митчел спустился нам навстречу с керосиновой лампой и провел к своему дому. Это был невысокий добродушный старик лет семидесяти пяти с белоснежными волосами. Он ввел нас в большую высокую комнату, без сомнения чистую в том смысле, что в ней было подметено, а пыль везде вытерта, но там царила атмосфера затхлости и гниения. Высоко на деревянных стенах висело несколько картин, настолько потемневших от плесени, что на них ничего нельзя было разглядеть. У стены стояли два больших застекленных книжных шкафа. Их полки были густо посыпаны пожелтевшим порошком нафталина, чтобы предохранить поблекшие книги от насекомых. Посредине комнаты стояли рядом два больших дощатых стола, на которых была навалена куча всякой всячины: кипы журналов, мятая бумага, пучки куриных перьев, связки карандашей, пустые банки из-под варенья, обрывки электрических проводов и различные части мотора. Митчел посмотрел на все это с укоризной.
— Гром и молния, — сказал он мягко, — здесь где-то были сигареты. Молодые люди, кто-нибудь из вас курит?
— Послушай-ка, Митчел, — вмешался Оскар, — не отравляй этих помми своими прогнившими сигаретами. Они так отвратительно пахнут, что даже твои рабочие не будут их курить.
Митчел бросил на Оскара взгляд из-под нависших белых бровей.
— Помилуй бог! Тебе ли говорить об этом? Давно уж следует запретить законом даже даром отдавать такой хлам, который ты продаешь в своей лавке. — Он продолжал рыться в куче на столе и наконец вытащил пачку сигарет незнакомой нам марки.
— Ну, друзья, посмотрим, курили ли вы когда-нибудь сигареты получше этих, — сказал Митчел, протягивая мне пачку.
Я взял одну сигарету. Она была настолько влажной, что мне с большим трудом удалось ее раскурить. Когда же я наконец сделал первую глубокую затяжку, то задохнулся от противного, пахнущего плесенью дыма.
Митчел с беспокойством посмотрел на меня и сказал:
— Этого-то я и опасался. Они слишком хороши для вас. У вас, у молодежи, нынче очень странные вкусы. Это самые лучшие английские сигареты. В 1939 году мне по ошибке завезли их несколько ящиков, но из-за того, что началась война, да и по разным другим причинам я так и не смог отправить их обратно. Говоря откровенно, местным жителям они все же не пришлись по вкусу, ну а живущие здесь австралийцы, конечно, никогда не смогут отличить хорошей сигареты от плохой.
— Я думал, — добавил он грустно, — что два парня, прибывшие с нашей родины, как раз смогут отдать должное сигаретам такого превосходного качества, как эти. Я даже готов был немного сбавить цену, если бы вы захотели купить их оптом.
Оскар затрясся от смеха.
— Митчел, тебе никогда не удастся сбыть эту гниль. Ты уж лучше выброси их сразу в море. И скажи, долго нам еще придется дожидаться чашки чая?
Митчел сказал, что сегодня на вечер он отпустил слуг, и вышел на кухню. Вскоре он вернулся с банкой персиков и мясными консервами. За едой владельцы плантации обменивались новостями, сокрушенно говорили о ценах на копру, хотя тогда они были почти на самом высоком уровне, и с энтузиазмом подсмеивались друг над другом.
Оскар тщательно подчистил тарелку куском хлеба и облизал губы.
— Знаешь, Митчел, — сказал он добродушно, — если это самое лучшее, чем ты можешь нас угостить, то нам, пожалуй, нечего больше задерживаться. Я даже боюсь и подумать о завтраке с тобой. Когда вернусь в Тисман, я вызову тебя по радио.
Он нахлобучил шляпу на голову, мы поднялись и отправились к катеру.
В тот же вечер мы переплыли бурный пролив шириной в восемь миль, отделяющий северную оконечность Ам-брима от самого южного мыса Пентекоста, и бросили якорь в заливе. Расстелив мешки в трюме катера, мы пытались заснуть, стараясь не обращать внимания на отвратительный запах копры.
Перед самым восходом солнца нас разбудил треск маленького катера, который, подпрыгивая на волнах, приближался к нам сквозь серый рассвет. Катером управлял невысокий толстый мужчина с окладистой белой бородой, в сдвинутой на затылок соломенной шляпе, очень похожий на дядюшку Римуса[5]. Он мастерски поставил свой катерок бок о бок с нашим и с поразительной живостью перепрыгнул к нам на борт. Мужчина был довольно полный, но не рыхлый, а упругий, как воздушный шар, надутый доотказа. Оскар обратился к нему с бурными приветствиями на пиджин-инглиш[6], а затем представил его нам.
— Это Уолл, вождь одной из деревень на побережье. Он познакомит нас с парнями, которые собираются прыгать. Как дела, Уолл?
— Очень хорошо, маета Оскар, — ответил Уолл. — Прыгать будут через шесть дней.
Мы не ожидали, что это будет так скоро, а так как нам еще хотелось отвести день-два на съемки приготовлений к прыжкам, то вряд ли стоило возвращаться теперь на Тисман. С другой стороны, мы не совсем подготовились, чтобы тут сразу остаться.
— Яс вами, друзья, остаться не могу, — сказал Оскар. — У меня дела на Тисмане. По-моему, у вас все будет в порядке. Там где-то в трюме есть несколько банок консервов, заберите их. Думаю, вы сможете достать у местных жителей ямс и кокосовые орехи, так что с голоду не помрете. Уолл, ты подыщешь им какое-нибудь местечко для ночевки?