е образовавшейся горной породы застывает в положении, соответствующем текущей ориентации и напряжённости геомагнитного поля. В статье высказывалось предположение, что поле исчезло всего за несколько недель, а не постепенно в течение тысяч лет.
Джок прочитал статью в «Нейчур» тех же авторов и критическую статью некоего Рональда Т. Меррилла, которая, похоже, сводилась к тому, что сам Меррилл называл «принципом наименьшего удивления»: догматическое утверждение, что проще посчитать выводы Коула и Прево ошибкой, чем допустить, что они сделали замечательное открытие, даже если найти изъян в их исследовании и не удаётся.
Джок Кригер откинулся на спинку библиотечного кресла. Похоже, что Понтер говорил правду тому канадскому правительственному геологу.
А это означает, осознал Джок, что времени терять нельзя.
Глава 24
Палеоантропологическое общество собирается каждый год, попеременно совмещая свои собрания с собраниями Ассоциации американских археологов или Американской ассоциации физической антропологии. В этом году была очередь археологов, и собрание проходило в отеле «Краун Плаза» на Франклин-сквер.
Формат был очень простой: непрерывная цепочка выступлений, состоящих из пятнадцатиминутных презентаций. Лишь изредка выделялось время для вопросов: Джон Йеллен, президент общества, требовал соблюдения регламента с пунктуальностью Филеаса Фогга[61].
По окончании первого дня заседаний многие палеоантропологи собрались в баре отеля.
– Я уверена, что они будут рады возможности пообщаться с тобой в неформальной обстановке, – сказала Мэри Понтеру в коридоре, ведущем к бару. – Может, зайдём?
Рядом с ними стоял агент ФБР, один из тех, что тенью сопровождали их в течение всего путешествия.
Понтер раздул ноздри:
– В том помещении курят.
Мэри кивнула:
– Слава богу, в большинстве юрисдикций курить теперь можно только в барах, – а в Оттаве и кое-где ещё даже в барах уже нельзя.
Понтер нахмурился:
– Жаль, что это собрание происходит не в Оттаве.
– Я понимаю. Если ты не можешь этого вытерпеть, мы туда не пойдём.
Понтер подумал:
– За то время, что я здесь, мне в голову приходило множество идей изобретений, по большей части совершенствующих существующие глексенские технологии. Но я подозреваю, что самым полезным из них станут специальные носовые фильтры, которые избавят мой народ от необходимости постоянно обонять здешние запахи.
Мэри кивнула:
– Я и сама не люблю табачный запах. И всё же…
– Думаю, я как-нибудь переживу, – сказал Понтер.
Мэри обернулась к агенту ФБР:
– Карлос, может, выпьете что-нибудь?
– Я на службе, мэм, – сухо ответил он. – Но вы с посланником Боддетом вольны делать что хотите.
Мэри вошла в бар первой. В помещении с покрытыми деревянными панелями стенами царил полумрак. Примерно с дюжину учёных сидело на табуретах возле барной стойки, и три меньшие группы кучковались вокруг столиков. Укреплённый под самым потолком телевизор показывал одну из серий «Сайнфелда»[62]. Мэри её сразу узнала: та, где Джерри оказывается ненавистником дантистов. Она уже готова была шагнуть вперёд, как почувствовала руку Понтера у себя на плече.
– Разве это не символ твоего народа? – спросил он.
Мэри проследила за направлением его другой руки: там на стене висела светящаяся реклама «молсон-канэйдиэн»[63]. Понтер не мог прочитать слов, но узнал большой красный кленовый лист.
– Ага, – сказала Мэри. – Здесь Канада более всего знаменита своим пивом. Это такой напиток из продуктов брожения зерна.
Понтер подмигнул:
– Ты им, должно быть, очень гордишься.
Мэри подвела его к одной из меньших групп, сидящих вокруг круглого стола.
– Карлос, ты не возражаешь? – спросила она у агента.
– Я присяду вон там, хорошо? – сказал тот. – Сегодня я уже наслушался про окаменелости более чем достаточно. – Он подошёл к бару и сел на табурет, но развернулся лицом к залу, а не к бармену.
Мэри повернулась к столу:
– Разрешите присоединиться?
Трое сидящих за столом людей – двое мужчин и женщина – были поглощены оживлённой беседой, но, взглянув на них, тут же узнали Понтера.
– Господи, да, конечно! – воскликнул один из мужчин. У стола стоял один пустой стул; он быстро притащил ещё один от соседнего.
– Чем обязаны таким удовольствием? – спросил второй мужчина, когда Мэри и Понтер уселись.
Мэри подумала, не сказать ли часть правды: за этим столиком и поблизости от него никто не курил, а стулья стояли таким образом, что вокруг стола больше не оставалось места – она не хотела, чтобы Понтера окружила толпа. Но вторую часть правды она озвучивать не собиралась, а она состояла в том, что Норман Тьерри, напыщенный самопровозглашённый эксперт по неандертальской ДНК из калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, сидел на другом конце помещения. Он наверняка помирал от желания познакомиться с Понтером, но теперь ему это не удастся.
Однако в конце концов Мэри решила просто пропустить вопрос мимо ушей.
– Это Генри Бегущий Олень, – сказала она, указывая на мужчину-индейца лет сорока. – Работает в Университете Брауна.
– Работал, – поправил её Генри. – Перебираюсь в Чикагский.
– Вот как? – спросила Мэри, но, не дожидаясь ответа, продолжила: – А это, – она указала на светлокожую женщину лет тридцати пяти, – Анджела Бромли из Американского музея естественной истории в Нью-Йорке.
Анджела протянула правую руку:
– Очень рада познакомиться, доктор Боддет.
– Понтер, – сказал Понтер, который уже догадался, что в этом обществе не принято обращаться к человеку по имени, пока он не предложит этого сам.
– А это мой муж Дитер, – представила второго мужчину Анджела.
– Здравствуйте, – сказали Мэри и Понтер одновременно. Потом Мэри продолжила: – Вы тоже антрополог?
– Нет-нет-нет, – сказал Дитер. – Алюминиевый сайдинг.
Понтер взглянул на него, наклонив голову:
– Вы это хорошо скрываете.
Мэри рассмеялась, глядя на сбитые с толку лица остальных.
– Вы привыкнете к его чувству юмора.
Дитер поднялся на ноги:
– Давайте я вас чем-нибудь угощу. Мэри, что будете пить? Вино?
– Белое вино, спасибо.
– Понтер?
Понтер задумался, явно не зная, чего попросить. Мэри склонилась к нему.
– В барах всегда есть «кока-кола», – сказала она.
– «Кока-кола»! – радостно воскликнул Понтер. – Да, конечно.
Дитер ушёл. Мэри взяла несколько печенюшек из деревянной плошки в центре стола.
– Итак, – сказала Анджела, обращаясь к Понтеру, – надеюсь, вы не возражаете против пары вопросов. Вы поставили то, чем мы занимаемся, с ног на голову.
– Я не специально, – ответил Понтер.
– Разумеется, – усмехнулась Анджела. – Но всё, что мы слышим о вашем мире, противоречит тому, что мы, как нам казалось, знаем.
– К примеру? – спросил Понтер.
– Ну, скажем, говорят, что ваш народ не занимается сельским хозяйством.
– Это так, – кивнул Понтер.
– Мы всегда считали, что сельское хозяйство – необходимая предпосылка для развитой цивилизации. – Анджела отхлебнула из своего стакана.
– Почему? – спросил Понтер.
– Ну-у… – сказала Анджела, – видите ли, мы считали, что только сельское хозяйство может обеспечить надёжный источник пищи, который позволил бы людям заняться другими делами: стать учителями, строителями, чиновниками и так далее.
Понтер медленно покачал головой, словно ошеломлённый услышанным.
– В нашем мире есть люди, которые решили жить простой жизнью, как жили наши предки. Как по-вашему, сколько времени у одного такого лица… – Мэри знала, что в языке Понтера имеется гендерно-нейтральное местоимение третьего лица; вероятно, это его Хак попытался таким образом перевести, – уходит на то, чтобы прокормить себя и тех, кто от него зависит?
Анджела слегка пожала плечами:
– Думаю, немало.
– Напротив, – сказал Понтер. – Совсем немного, если количество зависимых лиц невелико. Заботы о пропитании занимают примерно девять процентов времени. – Он остановился, то ли подсчитывая в уме, то ли дожидаясь, пока Хак произведёт пересчёт. – Где-то шестьдесят часов в месяц.
– Шестьдесят часов в месяц, – повторила Анджела. – Это будет… Боже, всего пятнадцать часов в неделю!
– Неделя – это семь дней? – спросил Понтер, глядя на Мэри. Та кивнула. – Да, всё верно, – подтвердил Понтер. – Остальное время может быть посвящено другим занятиям. У нас с самого начала было много свободного времени.
– Понтер прав, – сказал Генри Бегущий Олень. – Пятнадцать часов в неделю – это средняя занятость представителей племён охотников и собирателей и на нашей Земле тоже.
– Правда? – удивилась Анджела, отставляя стакан.
Генри кивнул:
– Сельское хозяйство было первым людским занятием, в котором результат был пропорционален затраченным усилиям. Если вы пашете поле восемьдесят часов в неделю, то вспашете вдвое больше, чем если бы пахали сорок. В охоте и собирательстве всё не так: если вы станете охотиться полный день, то перебьёте всю дичь на своей территории. В этом деле трудовой героизм контрпродуктивен.
Вернулся Дитер; он поставил стаканы перед Мэри и Понтером и сел на своё место.
– Но как можно жить осёдло без сельского хозяйства? – спросила Анджела.
Генри нахмурился:
– Вы что-то совсем не то говорите. Люди начали жить осёдло задолго до сельского хозяйства, ещё будучи охотниками и собирателями.
– Но… да нет же, я ж ещё со школы помню…
– А в вашей школе много было учителей-индейцев? – ледяным тоном спросил Генри Бегущий Олень.
– Не было совсем, но…
Генри взглянул на Понтера, потом на Мэри.
– Белые редко в этом разбираются, но тем не менее это так. Охотники и собиратели живут осёдло. Чтобы жить с земли таким образом, её нужно знать досконально: какие растения где растут, куда животные ходят на водопой, где птицы гнездятся и когда откладывают яйца. Нужна целая жизнь, чтобы изучить свою территорию по-настоящему. Переехать в другое место означает просто выбросить весь этот приобретённый тяжким трудом опыт.