Но по сравнению с тем, что Мэри увидела в Салдаке, Торонто был сущим свинарником. Она всегда была уверена, что большое количество людей, живущих в одном месте, не может не производить опустошительного эффекта на окружающую среду, что это попросту невозможно с точки зрения экономики, но…
Но этот эффект производит не большое население. Скорее, этот эффект связан с постоянно растущим населением. Неандертальцы с их дискретным размножением, должно быть, поддерживают нулевой прирост уже целые столетия.
– Нам так нравится, – сказал Адекор, по-видимому пытаясь поддержать разговор. – Собственно, поэтому так оно и есть.
Понтер посмотрел на Адекора:
– У их мира тоже есть своё очарование.
– Я так понимаю, ваши города гораздо больше? – спросил Адекор.
– О да, – сказала Мэри. – Во многих больше миллиона жителей. В Торонто, где живу я, – почти три миллиона.
Адекор покачал головой – вернее, покатал ею по коленям Понтера:
– Поразительно.
– После ужина мы отвезём тебя в Центр, – сказал Понтер. – Там всё гораздо плотнее, и здания стоят всего в нескольких десятках шагов друг от друга.
– Церемония вступления в союз будет происходить там? – спросила Мэри.
– Нет, на полпути между Центром и Окраиной.
Неожиданная мысль вдруг пришла Мэри в голову:
– Я… Мне ведь нечего надеть на торжество.
Понтер засмеялся:
– Не беспокойся. Никто ведь не знает, какая глексенская одежда праздничная, а какая – повседневная. Любая глексенская одежда непривычна для нас. – Понтер наклонил голову, глядя на Адекора: – Кстати, об одежде. Ты, кажется, завтра встречаешься с Флуксатанским консорциумом? Что собираешься надеть? – Хак, как ни странно, не исключил Мэри из этого разговора и продолжал переводить.
– Не знаю, – ответил Адекор.
– Как насчёт зелёного камзола? – предложил Понтер. – Мне нравится, как он на тебе сидит, и…
Внезапно Мэри почувствовала, что не может больше этого выдержать. Она вскочила на ноги и кинулась прямиком к двери.
– Простите, – сказала она, пытаясь совладать с дыханием и успокоиться. – Простите меня, прошу вас.
И она выскочила в окружившую дом тьму.
Глава 31
Понтер вышел вслед за Мэри и закрыл входную дверь. Мэри била дрожь. Понтеру вечерний воздух не доставлял никаких неудобств, но он явно осознавал, что ей холодно. Он подошёл ближе, словно собираясь обхватить её своими массивными руками, но Мэри яростно двинула плечами, отвергая его прикосновение, и отвернулась от него и от дома.
– Что случилось? – спросил Понтер.
Мэри глубоко вдохнула и медленно выдохнула.
– Ничего, – сказала она, понимая, что говорит, как взбалмошная истеричка, и ненавидела себя за это. Да в чём же дело? Ведь она знала, что Понтер живёт не один, но…
Но одно дело, знать это как отвлечённый факт, и совсем другое – видеть это во плоти.
Мэри удивлялась самой себе. Она чувствовала ревность более жгучую, чем когда впервые увидела Кольма с новой пассией после того, как они расстались.
– Ничего, – повторила Мэри.
Понтер заговорил на своём языке голосом, в котором звучали растерянность и огорчение. Хак перевёл его слова более нейтральным тоном:
– Прости, если я чем-то тебя обидел.
Мэри подняла голову и посмотрела в тёмное небо.
– Ты меня не обижал, – сказала она. – Просто… – Она помолчала. – Просто мне надо кое к чему привыкнуть.
– Я знаю, что мой мир отличается от твоего. У меня дома слишком темно для тебя? Или слишком холодно?
– Нет, не в этом дело, – сказала Мэри и медленно повернулась к нему лицом. – Это… Адекор.
Бровь Понтера влезла на надбровный валик.
– Он тебе не понравился?
Мэри замотала головой:
– Нет, нет. Не в этом дело. Он очень приятный человек. – Она снова вздохнула. – Проблема не в Адекоре. Проблема в вас с Адекором. В том, что я вижу вас вместе.
– Он мой партнёр, – сказал Понтер.
– В моём мире у человека только один партнёр. И для нас быть… в общем, вместе, как ты и я… в то время, как ты вместе с ещё кем-то… – Она умолкла, потом пожала плечами: – Это очень трудно. А я должна смотреть, на вас двоих… вместе…
– Ох, – сказал Понтер, а потом, словно посчитав, что одного раза недостаточно, повторил: – Ох. – После этого он затих на несколько секунд. – Я не знаю, что тебе на это сказать. Мне дорог Адекор, а я дорог ему.
Мэри хотела было спросить, какие чувства он испытывает к ней, – но сейчас было неподходящее время: он может почувствовать отвращение к узости её взглядов.
– Кроме того, – сказал Понтер, – в семье не может быть неприязни. Ведь ты наверняка не чувствовала бы себя уязвлённой от моей любви к брату, или к дочерям, или к родителям.
Мэри задумалась над этим, а Понтер через секунду продолжил:
– Возможно, это прозвучит банально, но у нас говорят: любовь как кишечник, её всем хватит.
Мэри поневоле рассмеялась. Но смех получился вымученным, сквозь слёзы.
– Ты не касался меня с тех пор, как мы сюда приехали.
Понтер округлил глаза:
– Двое пока не становятся Одним.
Мэри какое-то время молчала.
– Мне… всем глексенским женщинам… да и мужчинам тоже – нам нужна любовь всё время, а не только четыре дня в месяц.
Понтер сделал глубокий вдох и медленно выпустил воздух.
– Обычно…
Он умолк, и слово повисло между ними. Мэри ощутила, как ускорился её пульс. «Обычно каждый имеет двух партнёров, одного мужчину, другого – женщину, – подумала она про себя. – Неандертальские женщины не страдают от отсутствия внимания – большую часть месяца они получают её от партнёрши-женщины».
– Я знаю, – сказала Мэри. – Я знаю.
– Возможно, это была ошибка, – сказал Понтер, судя по всему, в большей степени самому себе, чем Мэри, хотя Хак всё равно послушно перевёл его слова. – Возможно, мне не следовало приводить тебя сюда.
– Нет, – сказала Мэри. – Нет, я хотела здесь побывать, и я рада, что побывала. – Она заглянула прямо в его золотистые глаза. – Когда в следующий раз Двое станут Одним? – спросила она.
– Через три дня, – ответил Понтер. – Но… – Он замолчал, и Мэри моргнула. – Но, – продолжил он, – я не думаю, что кому-то будет плохо от того, что между нами будет немного нежности уже сейчас.
Он раскрыл свои медвежьи объятия, и после секундного колебания Мэри шагнула в них.
Мэри, разумеется, не могла остановиться у Понтера, поскольку Понтер жил на Окраине, местности, где жили исключительно мужчины. Адекор предложил идеальное решение: Мэри могла бы пожить у его партнёрши, Лурт Фрадло. В конце концов, Лурт была химиком в неандертальском понимании этого термина – тот, кто работает с молекулами. Мэри, в соответствии с этим определением, тоже была химиком, специализирующимся на дезоксерибонуклеиновой кислоте.
Лурт согласилась без колебаний – а какой учёный из любого мира отказался бы от шанса принять у себя дома учёного из другого? Так что Понтер и Адекор вызвали транспортный куб, и Мэри поехала в Центр.
Водителем в этот раз оказалась женщина – или, возможно, так устроил Хак: искусственный интеллект знал о пережитом Мэри изнасиловании столько же, сколько и Понтер. Во временный компаньон Мэри оказалась загружена база данных Хака, и Мэри воспользовалась этим фактом для того, чтобы поболтать с женщиной-водителем.
– Почему ваши машины имеют форму куба? – спросила Мэри. – Это не слишком аэродинамично.
– А какой же формы им быть? – спросила водительница. Её голос был почти таким же низким, как у Понтера, и резонировал, как у Майкла Белла[78], когда тот пел «Ol' Man River»[79].
– Ну, в моём мире машины имеют закруглённую форму, и они… – в голове всплыли «Монти Пайтон», – …они тонкие на одном конце, потолще в середине и снова тонкие на другом.
У водительницы были короткие тёмные волосы, чем Мэри до сих пор видела у неандертальцев, – цвета молочного шоколада. Она покачала головой:
– Как же штабелевать такие машины?
– Штабелевать? – повторила Мэри.
– Ну да. В смысле, когда ими не пользуются. Мы ставим их одну на другую и размещаем штабеля вплотную друг к другу. Так они занимают меньше места.
Мэри подумала об огромных территориях своего мира, отведённых под парковки и стоянки.
– Но… как же вы доберётесь до вашей машины, если она окажется в самом низу штабеля?
– До моей машины?
– Да. До той, которая принадлежит вам.
– Все машины принадлежат городу, – сказала водительница. – Зачем мне собственная?
– Ну, я не знаю…
– Ведь их производство обходится дорого, по крайней мере здесь, у нас.
Мэри подумала о своих платежах по автокредиту.
– В моём мире то же самое.
Она посмотрела на окружающую местность. Вдалеке летел другой транспортный куб во встречном направлении. Интересно, что бы подумал Генри Форд, если бы ему сказали, что через сто лет после начала производства «Модели Т»[80] половина территории городов будет использоваться для обеспечения передвижения или стоянки автомобилей, что дорожно-транспортные происшествия станут одной из главных причин смерти людей младше двадцати пяти, что автомобили будут загрязнять воздух больше, чем все фабрики, заводы и печи мира, вместе взятые.
– Тогда зачем владеть машиной? – спросила водительница.
Мэри слегка пожала плечами:
– Мы любим владеть вещами.
– Мы тоже, – сказала она. – Но никто не пользуется машиной десять деци в день.
– А вы не боитесь, что тот, кто пользовался машиной перед вами, ну, скажем, запачкал её?
Водительница слегка наклонила ручку управления, объезжая группу деревьев впереди. А потом молча подняла левую руку, словно этот жест всё объяснял.
И, поняла Мэри, это было действительно так. Никто не станет разбрасывать мусор или портить общественный транспорт, зная, что полная видеозапись всего, что он делает, автоматически передаётся в архив алиби. Никто не может украсть машину или воспользоваться ею для совершения преступления. И компаньон наверняка следит за всем, что вы взяли с собой в машину, так что вы вряд ли забудете в машине шляпу и вам не придётся потом разыскивать именно ту машину, в которой вы ехали.