Понтер улыбнулся:
– Ну что бы это было за романтическое путешествие, если бы за нами всюду таскалась охрана?
Остаток пути до Торонто прошёл без происшествий. Они подъехали к дому Мэри в Обсерваторном переулке на Ричмонд-Хилл, вместе приняли душ, переоделись – Понтер взял с собой свой трапециевидный чемодан, набитый одеждой, – и поехали в 31-й полицейский участок. Мэри хотела разобраться с этой частью незаконченного дела как можно быстрее, сказав, что всё равно не найдёт себе места, пока этого не сделает. Она взяла с собой свой альбом газетных вырезок.
По пути до полицейского участка они фактически проехали университетский кампус насквозь, а потом углубились в район, который даже Понтеру показался неблагополучным.
– Я это заметил ещё в первый раз, – сказал он Мэри. – Какое-то здесь всё обшарпанное.
– Дрифтвуд. – Мэри произнесла название района таким тоном, будто это всё объясняло. – Это очень бедная часть города.
Они проехали мимо нескольких облезлых многоквартирных домов и небольших стрип-моллов[87] с решётками на всех окнах и наконец остановились на крошечной парковке перед полицейским участком.
– Здравствуйте, профессор Воган, – сказал детектив Хоббс после того, как его вызвали. – Здравствуйте, посланник Боддет. Не ожидал увидеть вас снова.
– Мы можем поговорить наедине? – спросила Мэри.
Хоббс кивнул и отвёл их в ту же самую комнату для допросов, в которой они разговаривали в прошлый раз.
– Вы знаете, кто я? – спросила Мэри. – Не в контексте этого дела?
Хоббс кивнул:
– Вы Мэри Воган. Про вас много писали в газетах.
– Вы знаете почему?
Хоббс указал на Понтера:
– Потому что вы были с ним?
Мэри махнула рукой:
– Да, да, да. Но вы знаете, почему именно меня вызвали к Понтеру, когда он впервые у нас появился?
Хоббс покачал головой.
Мэри подняла свой альбом и положила его перед Хоббсом.
– Взгляните на это.
Хоббс открыл картонную обложку. На первой странице красовалась вырезка из «Торонто стар» с заголовком «Канадский учёный получает японскую награду». Он перевернул страницу. Там была вырезка из «Маклинз»[88]: «Лёд тронулся: древняя ДНК извлечена на Юконе». А рядом – статья из «Нью-Йорк таймс»: «Учёные получили ДНК ископаемого неандертальца».
Он снова перевернул страницу. Пресс-релиз Йоркского университета: «Наш профессор творит предысторию: Воган извлекла ДНК древнего человека». Рядом страница, вырванная из журнала «Discover»: «Деградированная ДНК раскрывает секреты».
Хоббс поднял голову.
– И что? – озадаченно спросил он.
– Я… в общем, некоторые считают меня…
– Профессор Воган, – вмешался Понтер, – генетик и всемирно известный эксперт по извлечению деградированной ДНК.
– И?
– И, – сказала Мэри, которая теперь, когда речь пошла не о ней, почувствовала себя гораздо увереннее, – мы знаем, что у вас есть полный комплект улик с изнасилования Кейсер Ремтуллы.
Хоббс напрягся:
– Я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть это.
– Но это правда, – настаивала Мэри и сразу почувствовала себя виноватой за то, что собиралась сказать дальше. – Как я могла об этом узнать, если не от неё самой? Она моя подруга и коллега, в конце-то концов.
– Допустим, – ответил Хоббс.
– Я хочу исследовать улики, – сказала Мэри.
Хоббса такое предположение повергло в шок.
– У нас есть штатные эксперты.
– Да-да, однако, видите ли…
– Никто из них не обладает квалификацией уровня профессора Воган, – сказал Понтер.
– Возможно, но…
– Вы уже проводили исследования этих улик? – спросила Мэри.
Хоббс сделал глубокий вдох, собираясь с мыслями. Наконец он ответил:
– Если эти улики и существуют, с ними не будут проводить никаких действий, пока не появится образец ДНК для сравнения.
– ДНК быстро деградирует со временем, – сказала Мэри, – в особенности если хранится в неидеальных условиях. Если вы будете выжидать, то можете упустить возможность получить ДНК-профиль.
– Мы знаем, как хранить замороженные образцы. – Тон Хоббса был подчёркнуто ровным. – И успешно делаем это уже долгое время.
– Мне это известно, но…
– Мэм, – мягко прервал её Хоббс, – я понимаю, как этот случай для вас важен. Каждое дело, которое мы расследуем, очень важно для потерпевшего.
Мэри изо всех сил пыталась не злиться.
– Но если бы вы позволили мне взять комплект улик к себе в Йоркский, я бы наверняка смогла выделить из него больше ДНК, чем ваши специалисты.
– Я не могу этого сделать, мэм. Мне очень жаль.
– Почему?
– Ну, во-первых, Йоркский не сертифицирован для производства судмедэкспертизы, и…
– Лаврентийский, – прервала его Мэри. – Пошлите комплект в Лаврентийский университет, я поработаю с ним там. – Лаборатория Лаврентийского университета, где она впервые анализировала ДНК Понтера, работала по контракту с канадской полицией и полицией Онтарио.
Хоббс вскинул брови.
– Ну, в принципе, – задумался он, – Лаврентийский – это другое дело, однако…
– Я подпишу любые бумаги, – сказала Мэри.
– Может быть. – В голосе Хоббса звучало сомнение. – Хотя это совершенно не в наших правилах…
– Прошу вас, – сказала Мэри. Ей не хотелось даже думать о том, что с единственным оставшимся образцом что-то случится. – Пожалуйста.
Хоббс развёл руками:
– Я посмотрю, что можно сделать, но я бы на вашем месте не слишком надеялся. У нас очень строгие правила относительно цепи хранения улик.
– Но вы попытаетесь?
– Да, конечно, попытаюсь.
– Спасибо, – сказала Мэри. – Спасибо.
Неожиданно для Мэри Понтер спросил:
– Мы не могли бы увидеть собранные улики?
Хоббс выглядел не менее озадаченным, чем Мэри.
– Зачем? – спросил он.
– Чтобы профессор Воган могла на глаз оценить адекватность условий их хранения. – Он посмотрел на Мэри: – Не правда ли, Мэре?
Мэри не знала, что Понтер затевает, но полностью ему доверяла.
– Э-э… да. Да, конечно. – Она повернулась к детективу и улыбнулась своей самой очаровательной улыбкой: – Это займёт несколько секунд. Мы бы сразу поняли, стоит ли игра свеч. Ни к чему заставлять вас проходить через всю бумажную волокиту, если образцы уже непригодны для анализа.
Хоббс нахмурился и на некоторое время задумался, уставившись в пространство.
– Хорошо, – сказал он наконец. – Сейчас принесу.
Он вышел из комнаты и через несколько минут вернулся с картонным контейнером размером с коробку из-под обуви. Он снял крышку и показал Мэри его содержимое. Понтер встал и заглянул ей через плечо. Внутри было несколько предметных стёкол с образцами и три зиплоковских[89] пакета с наклеенными на них ярлыками. В одном из них оказалась пара женских трусиков, во втором – маленькая гребёнка с несколькими лобковыми волосами на ней, в третьем – несколько пузырьков, содержащих, по всей видимости, вагинальные соскобы.
– Всё это с самого начало хранится в холодильнике, – сказал Хоббс, будто оправдываясь. – Мы знаем, что мы…
Внезапно правая рука Понтера метнулась вперёд. Он схватил пакет с трусиками, разорвал его и поднёс их к своему носу, делая глубокий вдох.
Мэри остолбенела:
– Понтер, остановись!
– Отдайте! – взорвался Хоббс. Он попытался вырвать пакет у Понтера из рук, но тот легко уклонился и снова глубоко вдохнул. – Господи Иисусе, да вы что? Извращенец какой-то!
Неандерталец вынул нос из пакета и, не говоря ни слова, протянул его Хоббсу, который раздражённо выхватил его у него из рук.
– Убирайтесь отсюда к чёртовой матери! – рявкнул он. Ещё двое полицейских появились в дверях комнаты для допросов, по-видимому привлечённые криками.
– Прошу прощения, – сказал Понтер.
– Просто убирайтесь. – Хоббс повернулся к Мэри: – Мы сами позаботимся о наших уликах, дамочка. А теперь сгиньте!
Глава 37
Мэри вышла из полицейского участка, кипя от ярости. Но она не сказала ни слова до тех пор, пока они с Понтером не сели в стоящую на парковке машину.
И только после этого она потребовала объяснений:
– Что это такое было?
– Прости, – произнёс Понтер.
– Теперь меня никогда не подпустят к этим образцам, – сокрушалась Мэри. – Господи, думаю, что он нас не арестовал только потому, что иначе ему пришлось бы расписаться в собственной тупости и признаться, что он сам дал нам улики.
– Я снова прошу прощения.
– О чём ты, чёрт возьми, думал?
Понтер молчал.
– Ну? Не молчи!
– Я знаю, кто изнасиловал Кейсер Ремтуллу и, предположительно, тебя тоже.
Мэри в полнейшем изумлении осела в водительском кресле.
– Кто?
– Твой коллега – я не могу правильно произнести его имя. Что-то вроде «Корнелеус».
– Корнелиус? Корнелиус Раскин? Да нет, это бред.
– Почему? Что-то в его внешности противоречит тому, что ты заметила в тот вечер?
После вспышки ярости Мэри всё ещё не могла отдышаться. Но гнев полностью исчез из её голоса, сменившись потрясением.
– Ну… нет. Ну, то есть да, у Корнелиуса голубые глаза – но у многих людей такие же. И Корнелиус не курит.
– Курит, – возразил Понтер.
– Я никогда не видела, чтобы он курил.
– Я почуял запах при встрече.
– Он мог быть в баре и пропитаться дымом.
– Нет. Запах был в его дыхании, хотя он, по-видимому, пытался замаскировать его каким-то веществом.
Мэри нахмурилась. Она знала нескольких тайных курильщиков.
– Я никогда не чувствовала от него запаха.
Понтер промолчал.
– Кроме того, – сказала Мэри, – Корнелиус не стал бы нападать на меня или Кейсер. В смысле, мы же коллеги и…
Мэри замолчала, и Понтер наконец не выдержал:
– И что?
– Ну, я-то считаю нас коллегами. Но он… он просто сезонный преподаватель. У него докторская степень – из Оксфорда, не кот начхал. Но всё, чего он смог добиться, – это позиция сезонного преподавателя: не постоянная должность и уж точно не бессрочный контракт. А Кейсер и я…