Он подождал ещё минуту, пока молотки в голове не стихли настолько, что он решился отпустить свою опору без риска рухнуть обратно на пол. Потом проковылял по короткому коридору к обшарпанной ванной, выкрашенной в тошнотворный зелёный цвет ещё предыдущим квартиросъёмщиком. Он вошёл и закрыл за собой дверь, на обратной стороне которой обнаружилось ростовое зеркало, треснувшее там, где оно было привинчено к двери. Он расстегнул пояс и спустил брюки, а потом повернулся задом к зеркалу и, заранее готовя себя к тому, что может увидеть, приспустил трусы.
Он боялся, что увидит на ягодицах такие же следы от пальцев, какие ощущал на горле, но там ничего не было, кроме большого синяка сбоку – который, как он сообразил, появился, когда Понтер сбил его с ног, резко распахнув дверь и порвав цепочку.
Раскин схватил себя за ягодицу и оттянул её в сторону, пытаясь увидеть сфинктер. Он понятия не имел, чего ожидать – крови? – но не заметил ничего необычного.
Он не мог себе представить, что подобного рода контакт может не оставить следов, но похоже, что в данном случае всё было именно так. В сущности, насколько он мог судить, с его задней частью не произошло ничего необычного.
Озадаченный, он посеменил к унитазу, волоча за собой спущенные штаны и трусы. Встал перед ним, потянулся к пенису, поднял его, прицелился и…
Нет!
Нет, нет, нет!
Господи Иисусе, нет!
Раскин ощупал всё вокруг, наклонился, снова выпрямился и поковылял обратно к зеркалу для лучшего обзора.
Боже, Боже, Боже…
Он видел себя в зеркале, голубые глаза, округлённые в выражении абсолютного ужаса, отвисшую челюсть и…
Он приник к самому зеркалу, пытаясь получше рассмотреть мошонку. Её пересекала вертикальная черта, которая выглядела словно…
Возможно ли такое?
…словно сварной шов.
Он снова принялся ощупывать, тыкать в обвисший, сморщенный мешочек, надеясь, что в первый раз он почему-то ошибся, не заметил…
Но тщетно.
Господи всемогущий, тщетно.
Раскин доковылял до раковины, опёрся на неё и испустил долгий пронзительный вой.
Его тестикулы исчезли.
Глава 40
Некоторое время Журард Селган молчал. Конечно, то, что Понтер ему сейчас рассказал, было абсолютно конфиденциально. Разговоры скульптора личности с его пациентом специальным образом кодируются. Селган даже и подумать не мог о том, чтобы пересказать кому-то то, что узнал от пациента, и никто не мог открыть архив алиби, ни скульптура личности, ни его пациента за период, помеченный как время терапевтического сеанса.
– Мы не берём правосудие в собственные руки, – наконец сказал Селган.
Понтер кивнул:
– Как я сказал в самом начале, я не горжусь тем, что совершил.
– Вы также сказали, – мягко напомнил Селган, – что совершили бы это снова, если бы пришлось.
– То, что он делал, было плохо, – сказал Понтер. – Гораздо хуже того, что я сделал с ним. – Он развёл руками, словно ища способ оправдать своё поведение. – Он насиловал женщин и собирался делать это и дальше. Но я положил этому конец. Не только потому, что он теперь знал, что я могу опознать его по запаху, а по той же причине, по которой мы всегда стерилизуем наших склонных к насилию самцов именно таким образом. Ведь мы не только предотвращаем распространение их генов. Путём удаления тестикул мы радикально снижаем уровень тестостерона, купируя их агрессивность.
– И вы решили, что если этого не сделаете вы, то не сделает никто? – спросил Селган.
– Именно! Ему бы всё сошло с рук! Мэре Воган считала, что имеет преимущество, что насильник не знал, с кем связывается, нападая на профессора генетики. Но она ошибалась. Он знал совершенно точно, с кем имеет дело. И он знал, что нужно сделать, чтобы его никогда не смогли осудить за это преступление.
– Так же, – тихо сказал Селган, – как вы знали, что вас никогда не осудят за его кастрацию.
Понтер ничего не ответил.
– Мэре знает об этом? Вы ей рассказали?
Понтер покачал головой.
– Почему нет?
– Почему нет? – повторил Понтер, поражённый вопросом. – Почему нет? Я совершил преступление – тяжкое преступление. Я не хотел вовлекать в него её; я не хочу, чтобы она была хоть как-то в этом замешана.
– И всё?
Понтер молча рассматривал рисунок древесных волокон, охватывающий весь периметр комнаты.
– Это всё? – не отступал Селган.
– Конечно, я не хотел ронять себя в её глазах, – ответил Понтер.
– На самом деле это могло возвысить вас в её глазах, – сказал Селган. – В конце концов, вы пошли на это ради неё, чтобы защитить её и других, подобных ей.
Но Понтер замотал головой:
– Нет. Нет, она рассердилась бы на меня. Разочаровалась бы во мне.
– Почему?
– Она христианка, – ответил он. – Философ, учению которого она следует, утверждал, что прощение – это величайшая из всех добродетелей.
Бровь Селгана влезла на надбровный валик.
– Некоторые вещи очень трудно простить.
– Думаете, я этого не знаю? – рявкнул Понтер.
– Я имел в виду не то, что сделали вы, а то, что он – тот мужчина-глексен – сделал с Мэре.
Понтер сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться.
– Этот… Раскен – единственный, кого вы кастрировали?
Взгляд Понтера метнулся к Селгану.
– Разумеется!
– Ага, – сказал Селган. – Просто я…
– Что?
Селган проигнорировал вопрос.
– Вы рассказывали об этом кому-нибудь ещё?
– Нет.
– Даже Адекору?
– Даже Адекору.
– Но ведь ему вы, без сомнения, можете доверять, – сказал Селган.
– Да, но…
– Вот видите, – сказал Селган, когда Понтер замолчал, не закончив фразы. – В нашем мире мы не просто стерилизуем совершивших насильственные преступления, не так ли?
– Ну… нет. Мы…
– Да? – спросил Селган.
– Мы стерилизуем преступника и всех, у кого хотя бы половина общих с ним генов.
– И кого же именно?
– Братьев. Сестёр. Родителей.
– Да. Кого ещё?
– И… ещё однояйцевых близнецов. Именно поэтому говорится про по крайней мере половину; у однояйцевых близнецов совпадает сто процентов ДНК.
– Да-да, но вы забыли про ещё одну группу.
– Братья. Сёстры. Мать преступника. Отец преступника.
– И?..
– Я не понимаю, что вы… – Понтер замолк. – О, – тихо сказал он. Он снова посмотрел на Селгана, потом опустил взгляд. – Дети. Потомки.
– У вас есть дети, не так ли?
– Двое дочерей, Жасмель Кет и Мега Бек.
– Так что, если кто-то узнает о вашем преступлении и каким-либо образом разгласит его и суд прикажет вскрыть ваш архив алиби, наказание понесёте не только вы. Ваших дочерей стерилизуют вместе с вами.
Понтер закрыл глаза.
– Это так? – сказал Селган.
– Да. – Голос Понтера был едва слышен.
– Ранее я спросил, стерилизовали ли вы ещё кого-нибудь в другом мире, и вы накричали на меня.
Понтер молчал.
– Вы понимаете, что вас рассердило?
Понтер вдохнул и медленно, судорожно выдохнул.
– Я стерилизовал только самого преступника, но не его родственников. Видите ли, я не слишком задумывался о… о справедливости того, что мы стерилизуем невиновных ради улучшения генофонда. Но… но я с помощью Хака и правда пытался изучать эту глексенскую Библию. В её самой первой истории всё потомство изначальных двух людей было проклято за то, что эти двое людей совершили преступление. И это показалось мне таким неправильным, таким несправедливым.
– Так что, как бы вы ни хотели очистить глексенский генофонд от скверны Раскина, вы не смогли заставить себя отыскать его ближайших родственников, – сказал Селган. – Потому что, сделай вы это, вы бы согласились, что ваши близкие – двое ваших дочерей – заслуживают наказания за преступления, которые вы совершили.
– Они невиновны, – сказал Понтер. – Независимо от того, насколько тяжкие преступления совершил я, они не должны из-за этого страдать.
– И всё же они пострадают, если вы раскроете себя и признаетесь в содеянном.
Понтер кивнул.
– И что же вы намерены делать?
Понтер пожал своими массивными плечами.
– Хранить эту тайну до тех пор, пока я не умру.
– А потом?
– Я… Простите?
– После того как вы умрёте – что будет потом?
– Потом… потом ничего.
– Вы в этом уверены?
– Конечно. То есть да, я читал Библию, и я знаю, что Мэре психически здорова и умна и не подвержена галлюцинациям, но…
– И у вас нет ни малейшего сомнения в том, что она ошибается? Вы убеждены в том, что после смерти ничего нет?
– Ну…
– Да?
– Нет. Забудьте.
Селган нахмурился, но решил, что развивать эту тему пока рано.
– Вы не задумывались о том, почему Мэре заинтересовалась вами?
Понтер смотрел в сторону.
– Я слышал, как ранее вы говорили о том, что глексены – тоже люди. Однако всё же у вас с ней меньше общего, чем с любым другим мужчиной, с которым она до тех пор была знакома.
– Физически – возможно, – сказал Понтер. – Но ментально, эмоционально мы очень похожи.
– И всё же, – сказал Селган, – поскольку Мэре пострадала от самца своего собственного вида, она могла…
– Думаете, мне это не приходило в голову? – перебил его Понтер.
– Скажите об этом вслух, Понтер. Выпустите наружу.
Понтер фыркнул: