— Что случилось?
— Ой, я не знаю, — всхлипывала Ксюша. — Слушайте, а как вы думаете, я не могла что-то подцепить от белья в поезде? — она терла грудь через лифчик.
— Да вряд ли, — обнадежила Оля, поднимаясь, чтобы принести из комнаты уродливые граненые стаканы.
— А то так чешется! Раньше такого не было!..
— Не знаю прямо… Ужас… — Ксюша встала и резко захлопнула балконную дверь, чтобы посмотреться.
Зеркала в номере не было.
Через секунду она издала оглушительный вопль. Все подскочили. И, взглянув на нее более пристально, точно так же заорали. На ее теле не осталось ни одного сантиметра кожи, не занятого прыщами. Прыщи были даже на ушах и пальцах ног.
— Мне надо в больницу, срочно… — хныкала Ксюша.
С ней трудно было не согласиться. С паспортами наперевес Валера и с досадой натянувший штаны Рыбенко поскакали к тому месту, которое знаменовало в гостинице рецепшен.
— Такси! В больницу! — ревел Рыбенко.
— Пить просто меньше надо, — сухо заметила пожилая женщина за конторкой.
Такси она, правда, вызвонила.
Все вместе ворвались в городскую клинику, даже с виду отвратительно обшарпанную. Зато напротив нее возвышалось недавно отреставрированное, победоносное здание с крупной вывеской: «МОРГ».
— Что я могу сказать? — молодой врач стряхнул капли пота из-под белого поварского колпака и протер запотевшие очки. — Алкоголь, по всей видимости, низкого качества спровоцировал сильный рецидив какого-то кожного заболевания. Возможно, экземы.
— И что же мне делать?! — истеричничала Ксюша.
Оля что-то тупо и злорадно бубнила. Она, как выяснилось, год отучилась в фельдшерском училище и почитала себя первоклассным медиком.
— Очевидно, ехать домой и лечиться по месту жительства, — врач развел руками.
— Но я могу умереть, у меня может начаться в поезде заражение крови!
— Вы, что, хотите лечиться у нас? — крайне удивился врач.
— Хотя бы несколько дней, я же не могу ехать в таком виде! — сказала Ксюша, с непонятной надеждой глазея по сторонам.
— Несколько дней я могу вас подержать… — вздохнул врач.
У Ксюши забрали документы, сама она переоделась в рассыпающийся на глазах халат и скорбно уселась в коридоре, ожидая санитарку, которая отведет ее к новому пристанищу.
— Ты в своем уме? — зашипела Оля. — Немедленно уходи отсюда! Меняй билет и дуй в Москву! Ты же себя угробишь.
Но Ксюша уже не внимала подруге.
— И-и, детонька! — произнесла приковылявшая старуха в таком же, как у доктора, колпаке. — Куда ж ты в сережках прешься-то? Упрут их у тя и цепочку и кулончик упрут, все тут же упрут. И туфли не бери…
Оля с подозрительной готовностью вызвалась забрать Ксюшины украшения и вернуть в более спокойной обстановке. Изнутри больница выглядела так, что, будь Валера на Ксюшином месте, сам бы сорвал с себя кожу и сжег в историческом центре Брянска, только бы там не оставаться.
Потом, уже без Ксюши, пили красное вино в подвале через дорогу от больницы.
Захотелось спать. Валера зевал за столом, словно бы принимая в разверстый рот ответные зевки Оли и Рыбенко.
Завалились на этот раз в собственный номер и повалились в постель.
Валера очнулся, аллергически чихнув.
Правая рука затекла — на ней покоилась женская головка, по подушке рассыпались волосы.
— Дашенька, детка, — спьяну зашептал Валера, — а ты как здесь оказалась?
Он тут же вспомнил, что спит на одной постели с Рыбенко и Олей.
Отвернулся.
Через десять минут они тоже проснулись.
Оля, бормоча проклятия, поперлась в ванную. Неровно накрасилась. Вина больше не было.
Рыбенко зажмурился и потер виски.
— Что за… — сказал он. — Если я щас не выжру, я сдохну…
— Это уже было, — напомнил Валера.
Оделись и спустились в гостиничный бар.
Там было темно. За столиком в другом конце зала сгрудились накачанные парни в черных куртках.
Валера обреченно заказал шампанского.
После бутылки, когда все слегка оживились, к ним подошел интеллигентного вида алкаш с предложением сыграть и спеть желаемую мелодию всего за двадцать пять рублей. Валера пьяно запустил руку в карман, откуда на пол посыпались пятитысячные, оранжевые бумажки.
— Высоцкого! Высоцкого что-нибудь! — визжала Оля.
Вдруг по залу разнесся запах анаши.
— Бля, пацаны курят! — заорал Рыбенко.
Оля опасливо замолчала.
— Валерьян, давай, закумаримся! — Рыбенко возбужденно крутил по столу пепельницу.
— Что от меня требуется? — с пьяной надменностью осведомился Валера.
— Дай бабла.
Валера передал ему перетянутую банковской резинкой пачку.
Рыбенко пошел к дальнему столику. Что-то спросил. Ему ответили. Валера видел, как он показывает ребятам в черных куртках деньги. Они резко встали со стульев. Рыбенко сделал приглашающее движение рукой, из которого следовало, что Валера должен присоединиться к разговору. Не обращая внимания на что-то отчаянно лепетавшую Олю, Валера поднялся из-за стола и направился вслед за парнями и Рыбенко к выходу.
Улица пахнула навозом и каким-то буйным, сладостным цветением.
Он успел заметить запаленную кем-то сигарету — узкий, апельсиновый огонек.
В следующую секунду Валера вполне четко осознал, что теряет сознание.
Но очень быстро пришел в себя.
Он сидел рядом с обрывом, за которым текла медленная русская речка. Рядом обнаружился куст с какими-то фиолетовыми ягодами. Валера потряс головой, огляделся. Напротив него, над обрывом стоял Рыбенко, равнодушно покачиваясь на носках, курил.
— Блин, что это? — сказал Валера.
— Что именно? — Рыбенко затянулся, и его сигарета оптимистично воссияла.
— Как мы тут оказались?
— Да просто, — ответил Рыбенко, — как все, наверное.
Валере почему-то не понравился его тон.
— Ты чего это? — сказал он. — Отойди оттуда. Упадешь же…
— А мне — туда надо, — Рыбенко щелчком отбросил окурок.
— Вниз ты имеешь в виду? — напрягся Валера. — Так вместе же пойдем.
— Не, вместе никак. Давай, старик… — Рыбенко протянул Валере руку, Валера потянулся к нему в ответ, и тут Рыбенко вдруг с силой оттолкнулся от травы ногами и исчез в обрыве.
Дальше была темнота.
Глава 14Футбол
Ему снились собаки. Почти каждую ночь он видел собак, очень больших, разъяренных псов. Они служили проводниками в поездах, на которых он во сне и в темноте зачем-то ехал, играли в футбол на зимних, обледенелых полях. Конечно, играть зимой в футбол придет в голову только собакам. Они были лохматые, с присохшей к шкуре грязью, а поле — огромное и неровное. Ему казалось, собаки играют даже без ворот. Они просто с ревом носятся туда-сюда, сшибаясь друг с другом, разбрызгивая пучками бешеную слюну и ошметки мяса друг друга. А ему во сне не повезло оказаться в самом центре футбольного поля. Ногами, обутыми в нечто замшево-легкомысленное, он ощущал зимний холод, раскрошенный лед морозил пальцы, ноги его настолько онемели, что он не мог убежать. Да и если б мог, не убежал. Ему с детства внушили, что от собак нельзя убегать — детские правила действуют и во сне. Ему было страшно, когда лавину шерстяных тел бросало в его сторону. Он зажмуривается. Может, он — судья?
А еще он попадал на завод.
Завод, скорее всего, заброшенный. Здания — кирпичные трехэтажные бараки — сохранились с советских времен. Теперь территория поделена между какими-то фирмами, которые что-то друг другу мелко продают, и из барака в барак люди перетаскивают кладь. Люди не обращают на него внимания, а ему привычно стыдно за то, что он опять не знает, куда попал. И зачем он здесь? Худая, серая сука сидит в будке и брешет оттуда. Чтобы уйти с завода, требуется прошмыгнуть мимо будки. И вот он решается, он уже довольно далеко отошел, но внезапно сука выскакивает, и оказывается, вовсе она не на цепи, а на, по меньшей мере, пятиметровом брезентовом поводке. Поводок весь в узлах, может, даже он состоит из двух пятиметровых поводков, связанных вместе.
И тут он бежит. Она почти к нему приближается. Он бежит, он уже видит ворота с толстыми кирпичными столбиками. Он проносится мимо них, больно обдирая бок, а собака кричит ему что-то сзади. Он не оборачивается, так как эта сучка из будки предлагает на ней жениться…
Ощущения возвращались медленно. Первое и самое назойливое — сдавленность вокруг шеи. Хотелось хотя бы пощупать, что там так отвратительно давит, но руки не слушались. Руку Валера поднять не мог.
Видимо, он застонал, потому что рядом, где-то вверху и справа началась суета.
— Ты глаза можешь открыть? — задавший этот вопрос голос показался Валере очень знакомым. Более того, он прекрасно этот голос знал, но в голове как будто волны с шипением находили на скалы — голос искажался.
— Попробуй, ну, пожалуйста, — голос не то чтобы дрогнул, а как-то разболтанно зашелся в октавах.
Валера не чувствовал ничего страшного и тем более трагического. Ему было даже интересно узнать, почему он лежит, где он лежит, что с ним произошло, и кто это с ним разговаривает. Он стал стараться.
Через какое-то время, достаточно, впрочем, долгое, веки удалось разлепить. Прямо в мозг ударил крепкий, голубой свет. Валера едва не вскрикнул от боли.
И сразу все вспомнил.
— Подожди, подожди, — ну, конечно, это говорила Даша, как же он мог не узнать, в каком же состоянии он находился? — Не бойся, я выключу свет.
Она куда-то протопала, где-то щелкнуло.
Валера открыл глаза.
Он лежал в комнате, которую ни с чем нельзя было спутать. Это была больница.
— Ты можешь говорить? — спросила Даша, наклоняясь.
Ее волосы щекотнули по щекам. Валера улыбнулся.
Даша, естественно, тут же принялась рыдать.
— А где я? — хрипло после наркоза спросил Валера.
— В Москве, — прошептала Даша.
— Как в Москве? — удивился Валера.
— Папа тебя… Ну, в общем, он помог.
— А что с шеей?
— Позвоночник сломан.