Ортис раскрыл рот от изумления. Его солдаты растерялись. Воцарилась тишина. Я посмотрел на мать. Она вовсе не дрожала от страха, как я полагал. Она тоже вскинула голову и выражала взглядом свое презрение Калькарам. Отец стоял так, как всегда стоял перед Калькарами: опустив голову. Но я видел, что он краем глаза следит за Ортисом, и пальцы его шевелятся так, как будто сжимают горло человека.
— Ты придешь, — сказал Ортис. Лицо его чуть покраснело от негодования. Зачем он взглянул на меня и вышел в сопровождении двух воинов.
5. ДРАКА НА БАЗАРЕ
Когда дверь за ними закрылась, Хуана спрятала лицо в ладони.
— О, я везде приношу одно несчастье, — простонала она. — Я принесла смерть отцу и матери, а теперь всем вам, Джиму, Молли, я принесла горе и разорение, а может и смерть. Но вы не должны страдать из-за меня. Он смотрел на тебя Юлиан, когда угрожал мне. Что он хочет сделать? Но тебе бояться нечего, Юлиан. Я знаю, как исправить зло, которое принесла в этот дом.
Мы попытались убедить ее, что она тут ни причем, что она нисколько не увеличила тот груз несчастий, который лежит на нас, что мы попытаемся защитить ее, но она только качала головой, а под конец попросила меня проводить ее к дому Молли.
Она была спокойна, когда мы шли, но я пытался всячески подбодрить ее.
— Он не может заставить тебя работать на него, — настаивал я. — Даже Двадцать Четыре не осмеливаются насильно заставлять человека работать на них. Ведь мы еще не совсем рабы.
— Но я боюсь, что он найдет способ. Я видела, как он смотрел на тебя, мой друг. Это был ужасный взгляд.
— Я не боюсь.
— А я боюсь за тебя. Нет, этого не должно случиться.
Она говорила с такой решительностью, что удивила меня. Затем она попрощалась со мной и вошла в дом, закрыв за собой дверь.
По пути домой меня не покидало тревожное чувство за нее. Мне не хотелось видеть ее столь несчастной. Я убедился, что она очень решительна. Даже такой могущественный человек, как комендант Ортис, и то не смог заставить ее согласиться работать на него. По закону он мог сделать ее своей женой, если у нее нет мужчины. Но даже в этом случае она могла сопротивляться и постараться в течение месяца найти себе мужа.
Но я знал, что Ортис найдет способ обойти закон. Более того, мужа этой женщины он может арестовать под каким-либо предлогом, или даже просто он найдется как-нибудь утром с ножом в спине. Только героические женщины способны сопротивляться Калькарам, а тот мужчина, который захочет взять в жены эту женщину, должен был быть готов к самопожертвованию и без всякой надежды спасти свою жену. К тому времени, как я добрался до дома, я почти обезумел от страха за Хуану.
Я бродил по своей комнате и в душе моей зрело убеждение, что должно случиться нечто ужасное. У меня перед глазами вставали страшные картины и вскоре я дошел до того, что не мог противиться своему желанию увидеть ее, убедиться, что я ошибаюсь и все в порядке.
Я запер дверь и понесся к дому Джима. Но добежав до него, я увидел чью-то тень, двигающуюся к реке. Я не разглядел кто это, но побежал еще быстрее.
Фигура появилась на высоком берегу и затем исчезла. Послышался всплеск воды и по ней пошли круги.
Я видел это только мгновение, так как я буквально взлетел на обрыв и не задумываясь прыгнул вниз, прямо в центр расходящихся кругов.
Я наткнулся на нее в воде, схватил за тунику, вытащил на поверхность и поплыл к берегу, загребая одной рукой. При этом я старался держать ее голову над водой. Она не сопротивлялась, но когда мы взобрались на берег, она повернулась ко мне, задыхаясь от плача.
— Зачем ты сделал это? — простонала она. — О, зачем? Это же был единственный выход!
Она была так несчастна… и так прекрасна, что мне захотелось обнять ее. И тут я понял, что люблю ее больше жизни
Я взял ее руки в свои, крепко сжал их и заставил поклясться, что она никогда больше не повторит своей попытки. Я говорил ей, что может она никогда больше не услышит об Ортисе, что самоубийство грех, что может быть еще найдется другой выход…
— Я боюсь не за себя, — сказал она. — Я могу сделать это в самую последнюю минуту. Но я боюсь за всех вас. Вы были так добры ко мне. Если я сейчас погибну, вы все будете в безопасности.
— Пусть я лучше буду в опасности, чем дам умереть тебе. Я не боюсь.
И она обещала мне, что больше не будет пытаться покончить с собой, до тех пор, пока не останется иного выхода.
Я медленно шел домой. Мысли мои были полны горечи и печали. Моя душа протестовала против такого социального строя, когда можно украсть молодость и счастье.
Что-то внутри меня, какой-то инстинкт, говорил мне, что эта девушка предназначена мне свыше, и теперь прихлебатели чудовищ с луны хотят отнять ее у меня, ограбить меня. Моя американская гордость была сильна во мне, никакие унижения и притеснения не смогли погасить ее. Я впитал ее с молоком матери. Они презрительно называли нас Янки, но мы с гордостью носили это название. И мы, в свою очередь, презрительно называли их кайзерами, правда не в лицо, хотя смысл этого слова все давно забыли.
Подойдя к дому, я увидел, что в гостиной еще горит свеча. Я ушел так поспешно, что забыл погасить ее. Когда я подошел ближе, я увидел кое-что еще. Шел я медленно и мягкая пыль заглушала шум моих шагов. Я увидел в тени стены двух человек, которые заглядывали в окно гостиной.
Я приблизился и разглядел на одном из них форму Каш Гвард. Второй был одет как и я. По сутулой спине и тощей нескладной фигуре, я узнал Пита Йохансена. И это меня совсем не удивило.
Я знал, зачем они здесь: хотят узнать, где отец прячет знамя. Но я также знал, что таким способом они ничего не выведают. Отец знал, что его подозревают, и не будет доставать его из тайника. Поэтому я тихонько удалился и обошел дом с другой стороны. Я вошел в дом, делая вид, что не имею понятия о их присутствии. Я разделся, потушил свечу и лег спать. Не знаю, сколько времени они были здесь, и хотя это было очень неприятно, я был рад, что обнаружил слежку за нашим домом. Утром я рассказал обо всем родителям. Мать вздохнула и покачала головой.
— Ну вот, — сказала она. — Я всегда знала, что рано или поздно это произойдет. Они постепенно уничтожают всех. Теперь пришла наша очередь.
Отец ничего не сказал. Он молча позавтракал, вышел на улицу и пошел, опустив голову, как человек, у которого разбито сердце и сломлен дух.
Мать смотрела ему вслед и затем всхлипнула. Я обнял ее за плечи.
— Я боюсь за него Юлиан, — сказала она. — Такие люди, как он, жестоко страдают от унижений и несправедливости. Многие не принимают это близко к сердцу, но он гордый человек из благородного рода. Я боюсь… — и она замолчала, как будто судорога перехватила ей горло. — Я боюсь, что он сделает с собой что-нибудь.
— Нет, — ответил я. — Он слишком сильный человек для этого. Все пройдет. Ведь они ничего не знают и только подозревают. Мы будем крайне осторожны и все снова будет хорошо, если это только возможно в этом мире.
— А Ортис? — сказала она, — ничего хорошего, пока власть у него в руках, не будет.
Я понял, что она имеет в виду Хуану.
— Он никогда не осмелится. И разве здесь нет меня?
Она печально улыбнулась.
— Ты очень силен, мой мальчик, но что могут сделать две руки против Каш Гвард?
— Их достаточно для Ортиса.
— Ты убьешь его? — в ужасе прошептала она. — Но тебя же разорвут на куски.
— Да, но только один раз.
Сегодня был базарный день и я отправился на рынок, взяв немного сыра и несколько шкур. Отец не пошел со мной. Я отговорил его, так как на базаре наверняка будут Сур и Гофмейер. Один сыр я взял как подарок для Сура. О, Боже, как мне не хотелось делать это! Но отец и мать настояли на этом и я полагаю, что они были правы. Жизнь для нас и так была слишком тяжелой, и нет смысла усугублять свои же страдания.
На рынке было много народу, так как я немного опоздал. И было много солдат, больше, чем обычно. День был теплый, первый по настоящему теплый день, и люди сидели под навесами.
Приблизившись, я увидел Ортиса, Птава, угольного барона, Гофмейера и некоторых других. Здесь были даже жены Калькаров и их дети.
Я увидел жену Птава, ренегатку Янки, которая добровольно пошла к нему в дом. Их ребенок девочка лет шести играла в пыли дороги в сотне футов от них. Я едва узнал ее, но затем я увидел то, от чего у меня замерло сердце.
Два человека гнали небольшое стадо коров и быка. Бык неожиданно рванулся и, выскочив из стада, бросился на маленькую беспомощную девочку, которая продолжала играть не подозревая об опасности.
Пастухи пытались остановить быка, но их усилия были тщетны. Все вскочили и стали кричать девочке, предупреждая об опасности. Жена Птава пронзительно визжала, Ортис отдал приказ солдатам, но никто из них не рискнул преградить путь разъяренному зверю.
Я был ближе всех к девочке, и бросился к ней. Но в ту же секунду в моей голове вспыхнула ужасная мысль. Это же дочь Калькара! Это дочь женщины, которая продала свой народ ради роскоши, богатства и безопасности. Сколько людей погубил отец девочки и подобные ему? Спасли бы они мою дочь или сестру? Все это промелькнуло у меня в голове, пока я бежал.
Но я не остановился. Что-то влекло меня ей на помощь. Может то, что это ребенок? Я просто не мог допустить, чтобы малышка погибла у меня на глазах.
Я успел во время, и бык, увидев меня между собой и ребенком, взревел и начал рыть рогами землю, поднимая клубы пыли. Затем он двинулся ко мне. Я не отступил. Я решил вступить в бой и оттянуть время, чтобы девочка могла убежать. Бык был огромен и свиреп, видимо поэтому его и решили продать.
Справиться со мной ему не составило бы труда, но я решил драться до конца.
Я крикнул девочке, чтобы она убегала, а затем мы сблизились с быком. Я схватил его рога, когда он наклонил голову, чтобы поддать меня рогом, и изо всех сил стал удерживать их. И тут я почувствовал, что сил у меня много, очень много.