– Надеюсь, кто-то из вас вхож в круги, где вращается Физз? Хоть кто-нибудь?
Олли обвел глазами коллег, задержав взгляд на каждом, за исключением Айоны.
– Постойте. – Эд взмахнул ладонью, как дорожный полицейский. – Отмотаем назад на случай, если кто-то не знает, кто такая Физз. – Он уткнулся глазами в Айону. Неудивительно, что остальные тоже повернулись в ее сторону. – Вероятно, Айона думает, что Физз – это марка газированного напитка! – пошутил он и громко засмеялся собственной шутке.
– Хорошо смеется тот, кто смеется последним, – отчеканила Айона, добавив в голос максимум металла. – Вообще-то, Эд, я прекрасно знаю, что Физз – сенсация TikTok и, как оказалось, близкая подруга одной моей хорошей знакомой. Если хотите, я попытаюсь устроить ее встречу с нами. Пригласим Физз на ланч и обсудим возможное партнерство. Думаю, в «Савой-гриле» ей понравится.
Коллеги смотрели на Айону с неподдельным изумлением и, если ей не изменяло зрение, с оттенком восхищения. Она и сама была чрезвычайно довольна собой. Жаль, что нельзя торжествующе покинуть комнату, оставив их «генерировать идеи». Увы, этот номер не пройдет. Она приклеена к этой чертовой подушке до обеденного перерыва.
Пирс
18:17. Ватерлоо – Сербитон
День Пирса прошел на редкость скверно и уныло, и разговор с Айоной по пути домой лишь подтвердил это, став кульминацией. Он мог бы уехать раньше, но намеренно мешкал, бродя по пятой платформе, чтобы оказаться с нею в одном поезде.
Вчера вечером он полностью изменил свое мнение об этой женщине. Накануне Пирс больше часа провел в Интернете, выискивая материалы об Айоне. Оказалось, что в восьмидесятые и девяностые их с Би называли не иначе, как «сногсшибательными девушками». Интернет изобиловал их снимками с вечеринок, премьер, полетов на частных самолетах и роскошных празднеств. Айона была высокой, гибкой блондинкой с подчеркнуто равнодушным выражением лица. Би была еще выше: чернокожая красавица-статуэтка с африканскими косичками до пояса или немыслимыми прическами. Казалось, глаза Би сейчас выпрыгнут с журнальной страницы и, преодолев десятилетия, догонят его.
– Я погуглил материалы о вас, – признался Пирс. – Вы были просто потрясающей. Мне очень понравилось ваше тогдашнее прозвище Айона-Яхта.
Пирс старался говорить непринужденным тоном, сознавая – сейчас он переживал редкий момент самосознания, – каким мелким может показаться Айоне его новый интерес к ней.
– Да, было времечко, – ответила она. – Кстати, у меня никогда не было яхты. Зато я проводила немало времени, плавая на чужих. Прежде чем взяться за психотерапию, я вела в журнале колонку светских новостей. Нас с Би приглашали буквально повсюду. Даже платили, только бы мы появились. Не знаю, поверите ли вы, но в те дни открыто демонстрировать однополые отношения считалось нарушением всех мыслимых и немыслимых норм. Пресса называла нас «женственными лесбиянками». Папарацци следовали за нами по пятам.
– Охотно верю, – сказал Пирс, впервые обратив внимание на фигуру Айоны и ее выразительные глаза кобальтово-синего цвета.
Почему он раньше не замечал этих глаз? Неужели был настолько поверхностным, что не видел дальше слегка обвисшей кожи и морщин? Да, похоже на то.
– А вы сознаёте, что говорите обо мне в прошедшем времени? – вдруг спросила Айона. – От «сногсшибательной девушки» до «бывшей сногсшибательной девушки» прошли три коротких десятилетия.
Лицо Айоны стало невыразимо печальным. Только бы она сейчас не расплакалась. Разве допустимо плакать в поезде? Наверное, существуют правила, запрещающие подобное поведение в общественном транспорте. Если нет, то их обязательно стоит ввести.
Краешком глаза Пирс видел, как несколько пассажиров вокруг тайком набирали «Айона-Яхта» в поисковой строке своих мобильников и планшетов. Если раньше люди избегали садиться рядом с Айоной, то теперь места вблизи нее редко пустовали. Это он тоже заметил. Его спутница вдруг сделалась героиней вагонной мыльной оперы. Тогда кем же был он сам? Актером второго плана в первом сезоне?
– Простите, – пробормотал Пирс.
– Не волнуйтесь, проехали! – Она взмахнула перед лицом рукой, словно бы прогоняя подступающие слезы. – Я постоянно слышу это ото всех вокруг. Трагедия в том, что я осталась той же женщиной, какой была тогда. Я по-прежнему чувствую себя двадцатисемилетней.
– Но с тех пор вы наверняка стали гораздо мудрее, – вставил Пирс.
– Да, это правда. Однако общество, помешавшееся на молодости, не воспринимает меня такой. Всякий, кому перевалило за пятьдесят, кажется окружающим… как теперь говорят… «не в формате». Словом, мы самые настоящие динозавры.
– Уверен, что это не так, – возразил Пирс, хотя до вчерашнего вечера и сам придерживался такого же мнения. – Между прочим, я люблю динозавров. Вы не представляете, сколько времени я проводил в Музее естественной истории, когда был мальчишкой.
Он не стал добавлять, что главными притягательными сторонами музея были свободный вход и теплая, безопасная обстановка, царившая там. Он мог на несколько часов затеряться среди многочисленных счастливых семей, воображая себя их частью.
– Если бы в то время я вышла на улицу, надев мешок для мусора, все движение мигом бы остановилось, – фыркнула Айона. – Сейчас я могу идти по улице голышом, и никто не обратит на меня ни малейшего внимания.
Пирс был на этот счет иного мнения. Но ему совсем не хотелось думать о голой Айоне. Такие мысленные картинки порушат чей угодно день.
– Знаете, в Японии старших почитают, смотрят на них с уважением. Пожалуй, нам с Би стоило бы переехать туда. Жаль только, я не люблю сырую рыбу. И караоке. И тем не менее, – продолжала она, – это лучше, чем принадлежать к племени инуитов. Те сажают своих стариков на плавучие льдины и отправляют их умирать.
– Айона, я сомневаюсь, что современные инуиты так поступают. Фактически уже несколько веков, как они отказались от этого варварского обычая.
– Ладно, давайте сменим тему на более интересную. Поговорим о вас. Вы же вроде как мечтали сменить род занятий. И что, есть сдвиги?
Прищурив глаза, Айона смотрела на него, отчего Пирс почувствовал, будто он находится перед сканером в супермаркете и служащий сейчас объявит, что он пытался утаить неоплаченный товар.
– Если честно, то похвастаться нечем, – сказал Пирс. – Я даже не представляю, как можно пройти переподготовку. Возможно, я уже слишком стар для смены профессии.
Пирсу не хотелось называть настоящую причину, заставившую его так быстро отбросить идею преподавания: полное отсутствие поддержки со стороны Кандиды. Негоже выдавать семейную тайну.
– Чепуха. Мне вы кажетесь ребенком. Держу пари, вам еще нет и сорока. Вам нужно подробно поговорить обо всем с каким-нибудь школьным учителем. Тогда у вас появится внутренний ориентир. В вашем окружении есть педагоги?
Пирс мысленно перебрал всех друзей, собравшихся на последней коктейльной вечеринке Кандиды. Юристы и банковские служащие из Сити, управляющие хедж-фондов, инвесторы, исполнительные директора, руководители корпораций и горстка медийных личностей, приглашенных в качестве вишенок на торте. И ни одного учителя. Учителям опасно появляться на подобных вечеринках. Именитые гости съели бы их заживо, вместе с блинами и копченой осетриной, тэмпурой из креветок и охлажденным винтажным шампанским «Поль Роже». А вышколенные официанты, нанятые Кандидой, даже и глазом не моргнули бы.
– Пожалуй, нет, – ответил Пирс.
Учительница первого класса из школы Минти не в счет. С ней не посоветуешься: велик риск, что о разговоре станет известно Кандиде. И потом, если преподавать, он предпочел бы работать с проблемными подростками, а не с пятилетними детишками из привилегированной школы.
– Мм… – промычала Айона. – Я уверена, такой человек обязательно появится. Говорю по собственному опыту: нужные люди всегда появляются.
– Конечно, – кивнул Пирс, удивляясь, в какой странной, упрощенной вселенной живет его собеседница.
Поезд подошел к станции Сербитон. Банковский служащий Пирс Сандерс вышел на платформу и направился к своей машине, отвечающей его статусу, чтобы ехать в комфортабельный дом, где он жил вместе со статусной женой и детьми.
Этот разговор в вагоне был лишь напрасной тратой времени: его собственного и Айоны. У него имелись проблемы посерьезнее.
Санджей
Санджей шел по садам, окружавшим дворец Хэмптон-Корт, любовался безупречно подстриженными лужайками, великолепными фонтанами и строгими цветниками. Он чувствовал, как тугие узлы в шее и плечах начинают потихоньку развязываться. Проводя бóльшую часть времени в насквозь пропитанном дезинфекцией, залитом ярким искусственным светом пространстве лондонской больницы, легко забыть, насколько целительно пребывание на природе. Эта красота находилась всего в нескольких милях от дома Санджея, и тем не менее он попал сюда впервые.
Утро выдалось замечательное. Чувствовалось, что зима демонстрирует первые признаки капитуляции перед весной. Над головой синело безоблачное небо, но воздух еще оставался довольно холодным, отчего над озерами стлался низкий туман. Из стылой земли пробивались первые цветы. Подснежники и крокусы, так сказать, прощупывали почву: ну-ка, ну-ка, как там обстановка снаружи?
Санджей ощущал себя одним из волшебных существ сказочной Нарнии, радующихся зримому ослаблению владычества Белой Колдуньи. Кем же он был? Может, бобром. Или фавном. Он бы предпочел быть фавном.
«Лабиринт из живой изгороди на территории дворцово-паркового комплекса Хэмптон-Корт в Лондоне является старейшим из сохранившихся садовых лабиринтов. Он был создан около 1700 года», – вспоминал Санджей прочитанное накануне. Вчера он несколько часов подряд постигал историю дворца и лабиринта, чтобы не выглядеть в глазах Айоны полным невеждой. Ее приглашение по-прежнему удивляло его и даже настораживало. Он никогда еще не отправлялся на прогулку с малознакомой женщиной тридцатью годами старше себя. Одному Богу известно, почему она его позвала и с какой стати Санджей согласился. Когда он находился рядом с Айоной, происходили странные события, повлиять на которые не представлялось возможным.