– Будем знакомы, – сказал он ей тоном, каким говорил с детьми, отходящими после общей анестезии. – Меня зовут Санджей. А ты, как я понимаю, Марта. Верно?
Марта не ответила и лишь сильнее вжалась в сиденье.
– Не волнуйся и не принимай близко к сердцу. Эти девчонки от тебя отстанут. Такая публика есть в каждой школе. Говорю по собственному опыту. Меня обзывали по-всякому, в том числе и пакистанской свиньей, и говорили, чтобы я убирался туда, откуда приехал. Я пытался им объяснить, что родился в Уэмбли и что мои родители не пакистанцы, а индийцы, но одноклассники не желали слушать. И знаешь, где теперь эти ребята?
– Нет, – ответила Марта, все еще с беспокойством посматривая на двери вагона.
– Так я тебе расскажу. Один работает на очистительных сооружениях в Беррилендсе, причем вовсе не за столом в офисе сидит, если ты понимаешь, к чему я клоню. Второй давно числится в безработных и, сдается мне, вдобавок еще и игроман. Ну а третий, едва ему исполнилось двадцать, загремел в тюрьму за нанесение тяжких телесных повреждений.
Это была полнейшая ложь. Санджей понятия не имел, кем стали его тогдашние мучители, но ему нравилось придумывать им разные варианты несчастных судеб. Что бы ни казалось его пациентам, работа медбрата не делала Санджея святым.
– Пойми меня правильно. Я не злорадствую по поводу случившегося с ними. И тебе рассказываю об этом лишь по одной-единственной причине: у людей, которые издеваются над другими, обычно полным-полно собственных проблем. Ты даже не представляешь, как им бывает паршиво.
– А куда пошли работать вы? – спросила она, впервые посмотрев собеседнику в глаза.
– Я стал медбратом в больнице.
– Круто! – И Марта слегка улыбнулась.
Это была одна из самых приятных сторон его работы: стоило сказать, что ты медбрат, и люди улыбались.
– Так почему они тебя задирают? – осведомился Санджей. – Ты, наверное, слишком умная, и они тебе завидуют?
– Хотела бы я быть умной. Нет, я сделала одну жуткую, непростительную глупость. Винить некого, кроме себя самой. И теперь друзья меня сторонятся, словно бы у меня заразная болезнь или что-то в этом роде. Я превратилась в призрак.
Санджей боялся спугнуть Марту и не стал спрашивать, в чем именно состояла ее глупость. Он хорошо помнил собственные школьные годы и потому примерно догадывался, как это бывает. Помочь девочке он при всем желании не мог. Зато он знал ту, кто сможет.
– Послушай, Марта. В этом поезде постоянно ездит одна женщина. Ее зовут Айона. Ты, наверное, ее видела. У нее длинные волосы, она потрясающе одевается и всегда берет с собой французского бульдога, которого часто сажает на отдельное место.
Марта энергично закивала:
– Я хорошо ее знаю! В смысле, внешне. Только имени не знала. Я про себя называла ее Дама-с-Волшебной-Сумкой. Мне кажется, ее сумка – это портал в другую вселенную. Оттуда появляется больше вещей, чем может поместиться. А однажды она за меня вступилась. Я ехала в школу, и меня стошнило. Прямо в вагоне.
– Это точно Айона! – заулыбался Санджей.
Про историю с Мартой он тоже знал от Айоны, но предпочел умолчать об этом. Довольно с бедняжки сплетен ее одноклассниц.
– Кстати, у нее не собака, а деймон, – сказала Марта.
– Демон? – удивился Санджей.
– Деймон, – поправила его собеседница. – Вы что, не читали фэнтези Филипа Пулмана «Темные начала»? Деймон – это что-то вроде души. Он находится вне тела, в облике животного. Эти двое всегда вместе. Вы когда-нибудь видели Айону без собаки?
– Кажется, нет.
– То-то и оно.
Вообще-то, Санджей совсем недавно видел Айону без Лулу, но упоминать об этом не стал.
– Айона всегда ездит в третьем вагоне. Когда в следующий раз увидишь ее вместе с демоном, скажи ей то же, о чем говорила мне. Она тебе обязательно подскажет, как быть. Просто удивительная женщина. – Санджей помолчал и добавил: – Только не ляпни чего-нибудь насчет ее профессии. А если тебе надо устроить свидание, лучше сразу откажись от ее помощи.
Айона
Как же она скучала по «Савою». Правда, с годами тоска забылась. Когда-то она была завсегдатаем этого ресторана. С тех пор прошло двадцать лет, окружающий мир изменился до неузнаваемости, и только «Савой», уютно притулившийся между Стрэндом и Темзой, оставался все таким же оазисом, где времени словно бы не существовало.
Похоже, его строил театральный импресарио, поскольку у Айоны всегда появлялось ощущение, что она идет по сцене. Интерьер в стиле ар-деко придавал заведению оттенок блистательности старого Голливуда. Айона оделась соответствующим образом, выбрав платье ярко-оранжевого цвета (шелк и бархат), столь популярного в двадцатые годы прошлого века. К ошейнику Лулу, усыпанному стразами, она прикрепила оранжевое перо.
– Айона, – начал Эд, придав своему голосу интонацию, которой особо гордился; интонацию, говорившую: «Не забывайте, что я – ваш начальник». – Вас ни за что не пустят в ресторан с собакой. Особенно в такой знаменитый. Это нарушает все правила гигиены и безопасности. С вашей стороны было бы лучше не позорить меня, а отвезти ваше сокровище домой. Я вполне могу и сам провести эту встречу. Да, это, пожалуй, оптимальный вариант.
– Радость моя, правда, здесь красиво? Я же говорила: тебе понравится, – сказала Айона, обращаясь к Лулу, которую держала под мышкой, и полностью игнорируя театральные вздохи своего начальника, который заводился все сильнее.
Стук высоких каблуков Айоны разносился по всему вестибюлю. Она невозмутимо подошла к дверям ресторана, возле которых стоял величественного вида метрдотель.
– Эд Ланкастер, – представился Эд. – Главный редактор журнала «Современная женщина». – (Айона уже давно сделала открытие: чем больше робел ее босс, тем невыносимее он становился. Ха, главный редактор! Как будто здесь это что-то значило.) – Я зарезервировал столик на троих. Я сегодня встречаюсь с Физз – влиятельной блогершей. Вероятно, вы слышали о ней. Я бы хотел, чтобы нам предоставили лучший столик и скидку, поскольку это послужит рекламой вашему заведению.
Об Айоне не было сказано ни слова. Эх, мальчик, тебе еще многому предстоит научиться и прежде всего – простому правилу: когда карабкаешься по скользкому шесту, не обгаживай других, не то на обратном пути они непременно обгадят тебя. К счастью, в дни своей славы Айона щедро платила авансом и порою получала удивительные воздаяния, причем когда меньше всего этого ожидала. Похоже, сейчас именно такой случай. Айона скрестила пальцы за спиной и стала ждать.
Молча взглянув поверх очков на Эда, метрдотель повернулся к его спутнице, широко улыбнулся, затем обнял ее за плечи и церемонно поцеловал в обе щеки.
– Айона, дорогая, – произнес он. – Почему вы так давно не заглядывали к нам? Мы очень по вам скучали! Вы не изменились ни на йоту! Вообще-то, вход в ресторан с собаками строго запрещен… – (Эд торжествующе посмотрел на нее.) – Но к вам общие правила не относятся! Поскольку меня не известили о вашем приходе, я отвел столик в дальнем углу. – Метрдотель угрюмо взглянул на Эда, верно угадав, кто виновен в подобном упущении, и кивком указал направление. По меркам ресторана это было равнозначно сибирской глуши. – Но я размещу вас за вашим прежним столиком с видом на реку. А для министра финансов мы найдем другое место. Прошу за мной.
– Благодарю вас, дорогой Франсуа, – ответила Айона, которую так и подмывало посмотреть на физиономию Эда. – Как поживает прекрасная Николь?
– Постарела, но все такая же красавица. По сути, она, как и наши деликатесные сыры: чем старше, тем вкуснее, – ответил он и подмигнул. – Только прошу не говорить Николь, что я сравнил ее со стилтоном.
Айона засмеялась и плотно сжала губы, показывая, что будет молчать. Она помнила Франсуа еще младшим официантом. Тогда этого парня, говорившего с характерным восточно-лондонским акцентом, звали Фрэнком. Прежний метрдотель постоянно таскал его за ухо за малейшую провинность вроде ножа, положенного лезвием вправо, а не влево, или нестертый отпечаток пальца на серебряном подносе для вина. Николь, за которой он ухаживал, была простой горничной. Помнится, Айона сделала ей подарок, расписавшись на салфетке. Время от времени она посылала паре контрамарки на лучшие шоу, идущие в Вест-Энде. В ту пору у них с Би не было недостатка в контрамарках.
Их с Эдом усадили за самый лучший столик, уставленный хрустальными рюмками и тарелками из костяного фарфора. Айона изо всех сил старалась не выглядеть победительницей, но это ей плохо удавалось.
– А вы уверены, что Физз захочет сюда прийти? – спросил Эд, пытаясь отвоевать утерянные позиции. – Думаю, это место вообще не в ее вкусе. Слишком уж старомодное. Она явно бы предпочла какую-нибудь хипстерскую дыру в Шордиче.
– Нет, это ее любимый ресторан, – возразила Айона, хотя, честно говоря, сама уже начинала волноваться.
Она ни разу не встречалась со знаменитой блогершей и узнала о существовании Физз всего-то пару недель назад, в дороге, где-то между Хэмптон-Кортом и Ватерлоо. Айона посмотрела несколько странных видеоклипов и сомневалась, понравятся ли они с Физз друг другу.
И откуда у нынешней молодежи такое навязчивое стремление выставлять напоказ каждую мелочь своей жизни? А где же мистический налет? Где загадочность? Когда они с Би находились под постоянным вниманием прессы, читатели знали, какие вечеринки они посещают, во что одеваются и где вращаются. Но никто и понятия не имел, где они живут, не говоря уже о меню их завтраков. Кстати, они никогда не ели авокадо в любом виде. Словом, их дом – их тихая гавань – всегда оставался закрытой темой.
Зато у Физз закрытых тем не существовало. Через несколько минут просмотра в Интернете Айона уже была в курсе, на какой стороне кровати Физз предпочитает спать, знала о ее пристрастии к «Нутелле» и даже о том, что вытатуировано у блогерши на левой ягодице. Что именно? Ох, лучше не спрашивайте.
Эд взглянул куда-то поверх Айоны, и его манера поведения мгновенно изменилась. Как змея, он сбросил прежнюю шкуру и из скучающего, раздраженного типа превратился в сентиментально-подобострастного.