– Эй, погодите делить шкуру неубитого медведя, – попытался Никсик урезонить родичей. – Сейчас-то не так мы крепки. Вдруг не получится расправиться со стражами? Их хоть и двое, да, поди, не слабаки. С воинской выучкой! Там еще Асчит и женка Кугаса, что подюжее будут каждого из нас.
– Зачем же показываться им на глаза? – пожал плечом Дэллик. – На дозорного найдется стрела в спину, других в постелях прихлопнем…
– Так подличать – не в правилах нашего рода, – рассердился неровный в расположениях духа старшина. – Без того придется держать ответ перед собой и Белым Творцом. А может, и перед эленцами, если не повезет.
– И то верно, – добродушно согласился странник. Пошарив в узком надрезе на боку своей странной одежды, вынул горсть каких-то темных крошащихся кусочков. – Но нечего бояться! Чтобы вы стали на время сильнее сильных, смелее смелых, я принес одно немудреное вспомогательное средство. Оно гонит кровь отваги по жилам. Мужчины моей земли принимают его перед хорошей дракой.
– Что за снадобье?
Никсик поднес кусочек к огню, повертел, понюхал. Расширив ноздри и щуря глаза, принюхалась к средству отваги и очнувшаяся Кэнгиса. Хихикнула, прикрывая рукой рот:
– Пахнет, как гриб. Такими наши бабы вытравливают нежеланных детей из чрева.
– Точно, это же грибы! – вскричал Никсик разочарованно. – В конце Месяца земной силы[55] они по всему Великому лесу растут. Приманивают белок нарядными красными шапками, да белки их не едят!
– Потому не едят, что в красные грибы бог войны и мести Илбис прячет свои кровожадные намерения, – пояснил Дэллик, высыпая на стол еще одну горсть. – Такие спорыши сильны и свирепы. Выходя из земли, они рассекают корни деревьев и дробят камни, чтобы ничто не мешало им расти. Если съесть много, могут убить человека. Но несколько сушеных не повредят. Напротив, раззадорят кровь, придадут сердцу праведную ярость. Красные грибы вам помогут. Глядите, я ем и не боюсь нисколько. Они, между прочим, на вкус довольно приятны.
Дэллик показал всем щепоть грибов Илбиса и забросил себе в глотку.
– Дай и мне! – крикнул курносый, заранее открывая рот с темными пеньками зубов.
– И мне! И мне! – раздались воинственные возгласы.
Сордонг молча смотрел, как родичи старательно разжевывают грибы, которые он всегда считал смертельно ядовитыми. Кэнгиса, кося глазами от возбуждения, украдкой гребла в ладонь кусочки покрупнее.
– А ты? – спросил Никсик старика, вытирая рот дырявым рукавом.
– Мне хватает ярости сердца, – отказался Сордонг. – Сила, притянутая к крови нарочно, мне ни к чему.
Домм восьмого вечераПриметы бога-судьбы
Несмотря на то что добыча к возвращению казалась с виду богатой, охота удалась не такой ладной, на какую ложился расчет. Будто предчувствуя что-то, олени не обманулись распогодившейся благодатью. Снялись с островов раньше обычного. Бежали в леса, спеша под защиту могучих деревьев и потаенных подскальных укрытий. Чуяли, видно, сторожкие, страшную бурю. Добравшись в начале похода до первой переправы, дружина обнаружила мокрые поречные тропы, разбитые оленьими копытами. В лесу тропы разделялись на множество малоприметных дорожек и пропадали совсем. Ищи-свищи теперь ветвисторогих, разбредшихся по лесам. Гнаться за ними, дабы напромыслить намеченное, года не хватит. Странным было и то, что самцы нигде не ревели, хотя Месяц опадания листвы – пора брачного рюма оленей. Тем паче стала нужда в скорейшем обряде приманивания охотничьей удачи.
Правящие обычай бывалые воины и молодые ботуры, любители порезвиться, навертели из выворотней и хвороста разных зверей. Спрятались вокруг наготове на расстоянии десяти прыжков. Не сразу тревожно захоркал «вожак» разномастной вереницы. Ну и что с того, что сигнал был подан с правой стороны, где столпились зрители, – мало ли носится по горам сумасбродное эхо? Пружинисто переступая, охотники незаметно подкрались, пока «зверье» не бросилось врассыпную. В неуловимый миг слаженно выступили из-за стволов гнутые оплечья луков, и полетели в складно сбитое подобие стада звенящие стрелы и кованое железо свирепых копий.
Толпа справа заволновалась, негромко ликуя. Люди смеялись вполголоса, стараясь показать Бай-Байанаю непритворную радость. Послышались скуповатые, продуманные слова одобрения ловкачам. Таковы правила: и похвалить надо, и не отвадить привередливую удачу чрезмерным вознесением успеха, – вот и хитри.
Добровольцы выбрали стрелы из поверженных «тел», освежевали «туши». Унесли на «лабазы» – сложили поверх кустов. Потрясая оружием, дружина сдержанно прокричала в высокое небо троекратное приветствие охоте:
– Уру́й! Уруй! Уруй!
Древний возглас, призывающий богов дать потомство людям и приплод скоту, давно стал общим для всех больших событий. Уже не понять, что именно он означает – то ли славословит богов, то ли придает силы и величия человечьему духу.
Славный смысл у охотничьего обряда. Души сраженных «животных», освободившись, улетели за облака, где будут жить в стране вечной весны. Теперь можно быть уверенным, что настоящие звери, имеющие кровь, не обидятся. А если заскучают в небесном изобилии, то когда-нибудь упадут шерстинками на землю и вернутся в знакомые леса в прежней плоти. Люди позаботились об их душах.
Разделившись, войско договорилось встретиться на обрядовом месте, и ватаги разъехались. Каждая лелеяла надежду, что уж ей-то точно выпадет лучшая доля из промысловых запасов Бай-Байаная.
Но напрасно охотники переходили от одной протоки к другой. Везде ожидало все то же. Олени ускользали за день-два до их приближения. Бо́льшим числом вообще откочевали в нехоженые земли. Всего-то с десяток удалось настрелять. Стыд, не ватажная добыча – пришлось порешить важенок с оленятами.
Раз нашли покинутую лежку лесного деда. После самого засекли издали, лениво обирающего с боярышника переспелые гроздья ягод. Косолапый подметил, ломанулся сквозь кусты, только черные пятки сверкнули. Ни одна стрела не достала. Скатился мохнатым колобом с крутого увала в туче пыли и сыпуна, дальше опрометью помчался. Не стали догонять, коней пожалели. Живи до весенних метелей, старик! Тогда, может, разбудят тебя в теплой берлоге. Жаль только, прогорклый сонливый пот разольется в твоем похудевшем теле. Попортит мясо, отдающее пока что сладким маслом кедровых орешков…
Ну, было в добыче несколько нежных косулек, маломясных кабарог, две рыси на шкуры. Были волки-переярки, не успевшие присоединиться к стае. Да что считать? Не тороват оказался в этот раз покровитель охотников Бай-Байанай. Не отворил широко лесные ворота, сколько воины ни били оземь челом, мазанные заговорным маслом стараниями жрецов. Пренебрег хозяин тайги поднесенным через костер угощением – кусками жирного кобыльего мяса. Не захотел заметить протянутой меж деревьями жертвенной веревки с крохотными охотничьими снастями и пухом черного дятла-желны.
А ведь ботуры все, казалось бы, делали правильно. Протерли железо салом с еловой живицей. Выколотили одежду в лесу, выветрили сторонние запахи. Двигались вкрадчиво, уподобившись сами зверям. Разговаривали на бережном охотничьем языке, не понятном непосвященному. Попробуй пойми, что тебе велят взять топор, нарубить дров и разжечь костер, когда вместо этого говорят: «Открой клюв, постучи по твердому, добудь красное…» Не помогло.
Не нарушил ли Хорсун, ослушник жрецов, непорочность доверчивых дебрей? Ведь стоит непустой женщине пройти мимо самострела, нацеленного на лису или глухаря, – выкидывай снасть, неизбежно будет промахиваться. А тут сам багалык переступил через дозволенное. Уехал от жены, должной вот-вот опростаться. Духи, поди-ка, радостно потирали ручки, норовящие кого-нибудь проучить. Им, духам, что, им голода зимой не превозмогать.
За спиной Хорсуну мерещились кривые ухмылки и ропот. Потом, к обратной дороге, словно подслушав виноватые мысли багалыка, отрядный старшой Быгдай сказал:
– Хозяину леса времени на нас недостало. Спешил подготовиться к буре. Вот и лесной дед не зря бросил сухую лежку под соснами, к болотам пошел. Низинам-то в буре легче. Видать, хозяин дал старику знак о буреломе…
Так и было. Менял облик Бай-Байанай, оборачивался всякой шерстистой, хвостатой, пернатой тварью – упредить о напасти свой большой и малый таежный народ. Ведь каким бы ни был хозяин-дух исполином, но и ему заказано спорить с ветрами, и ему не объять защитой весь охраняемый лес.
Подошло время объединиться и отправляться домой. Остальным тоже не улыбнулось прижимистое нынче охотничье счастье. Пустились домой почти порожняком, да перед самым возвратом удалось выследить знатное стадо горбоносых. Больше двадцатки голов! Небывалая удача встретить вместе такую кучу лосей. Обычно под надзором вожака шастает не больше четырех-пяти коров с приплодом. А тут повезло.
…Вроде бы. Но над нагрянувшей напоследок удачей витало предвестье чего-то такого… страшного, грозного, о чем не хотелось думать.
Оставив коней за озером, безмолвная дружина перемещалась скользом, исполняя прилежный схорон. Звуков между тем все равно производила много. Невозможно сразу всему войску шагу без шума ступить. А звериная чуткость искушеннее человечьей настолько, насколько лезвие ножа тоньше его же спинки. Поэтому за лосями тронулись вдевятером самые опытные и осторожные охотники.
Пока подбирались перебежками и ползком, на вожака стада, откуда ни возьмись, напал чужой самец. Немедля поднялись жуткий рев и треск, словно кто-то громадный в исступлении ломал о колено целые деревья. Безрогие самки с недоростками в страхе скучились в трепещущий гурт и тоже замычали, оттого-то и не заметили ботуров, подступивших из-за соседней скалы.
Багалык не поверил глазам: никогда не доводилось ему встречать такого темношерстного и такого величественного быка, каким был пришлый. Высотою в холке почти в два человеческих роста! Но не только это потрясло, привело в оторопь видавших виды охотников. Вместо обычных лопатообразных рогов на голов