Уже погас день, спустились сумерки, зажглись в дыму пожарищ тусклые звезды, а на подступах к Скирманову все еще гремело, клокотало, шумело. Гитлеровцы предприняли контратаку, но наши танкисты, увлекая за собой пехоту, отбросили их и начали штурм высоты, на которой располагалось кладбище, превращенное гитлеровцами в сильный оборонительный узел. Это был тяжелый бой. Танки капитана Гусева, — у которого на этот раз башенным стрелком был Герой Советского Союза Любушкин, — Бурды, Евтушенко, Корсуна, Столярчука расстреливали и давили гитлеровские дзоты. Политработники бригады Комлов и Столярчук шли в рядах пехоты, подбадривая и воодушевляя солдат. С мотострелками в атаку шел начальник разведки штаба бригады капитан Лушпа.
Тяжкая задача выпала на долю мотострелкового батальона, который уже успешно прошел через жаркие бои под Орлом. Вот как описывает свои переживания в бою за Скирманово ветеран батальона, бывший пулеметчик Петр Иванович Тернов в письме ко мне, присланном в декабре 1971 года:
«В ночь на 12 ноября нас посадили на танки, и мы двинулись к Скирманово. Был сильный мороз, и броня была ледяная — прикосновение к ней обжигало руки. Только выхлопные трубы от мотора давали чуточку тепла. К исходному рубежу мы подошли к рассвету. Немцы молчали. До нас в этом районе находились пехотные части, и гитлеровцы, видимо, не ожидали, что на их оборону навалится такая страшная лавина — танки KB и Т-34.
Бой начался дружно. Танки пошли в три эшелона. С последним эшелоном шли мы, десантники. Нам предстояло атаковать в лоб немецкие позиции в районе кладбища. И когда танки обработали огнем гитлеровскую оборону, мы схватились с вражеской пехотой.
Мой пулеметный взвод вел огонь по окопам и блиндажам противника, а приданный нам танк поддерживал нас. Пули и снаряды летели со всех сторон, снег почернел от пороха, казалось — нет нигде живого места. Особенно досаждал нам один немецкий пулемет. Танкист приоткрыл верхний люк и спросил меня: «Откуда бьет эта сволочь?» Я дал ему ориентир. Танкист выстрелил из пушки. Немецкий пулеметчик на мгновение замолчал, но потом опять дал очередь — наш снаряд разорвался с перелетом. Я уточнил ориентир. Танкист снова выстрелил, и на этот раз удачно: пулемет разлетелся вдребезги, пулеметчик был убит.
Через минуту из немецкого окопа вылез какой-то детина в каске и поднял руки. Это был немецкий унтер-офицер. Мы его быстро схватили и упрятали за танк. Бой разгорался все сильнее — немцы обрушили на нас сильный огонь. Но танк своим беглым огнем нанес им сильный ущерб. Хорошо поработали и два наших «максима».
Мы отправили пленного в тыл, а сами стали продвигаться вперед. Подошли вплотную к немецким окопам, и начался бой гранатами. От немецких ручных гранат мы ущерба не понесли, а вот наши «лимонки» и бутылки с горючей жидкостью дали отличный эффект.
Всех поражал своей энергией пулеметчик Петр Игнатьевич Борисов, коммунист из города Хвалынска, опытный воин и очень сильный человек, 1907 года рождения. Если кто его не видел, то просто не поверит тому, что я скажу: он хватал пулемет «максим» в охапку и один переносил его на новую позицию. Ему едва успевали подносить ленты с патронами. Стрелял он очень метко — его кинжальный огонь буквально косил гитлеровцев. Самому Борисову везло: он воевал и под Орлом, и здесь, но не получил ни одной царапины. Только шинель была кое-где порвана осколками да оторвана часть полы.
Вдруг меня сильно ударило в бедро комом мерзлой земли — неподалёку разорвался снаряд. Я был отброшен к танку и ударился об него головой. К счастью, я был в каске, и голова уцелела, но правая нога онемела, и мне пришлось полежать минут тридцать за танком, пока она начала снова действовать; остался только большой синяк. Потом Борисов шутил: «Что же это ты? Танк головой бить нельзя — это не футбол…»
Вот так мы и продвигались с боем к Скирманово. Вели нас в атаку наш комбат И. М. Передерни и комиссар батальона К. С. Большаков. Помню, как перед боем Большаков собрал нас в деревне Гряды и провел политическую беседу. И еще запомнилось, как он пошутил: «Я сам маленький, а фамилия у меня большая — Большаков».
К глубокому сожалению, в этом бою наш комиссар погиб. Погибли и другие наши соратники — смелые автоматчики Саша Зеленов, работавший до войны трактористом в Хвалынском районе Саратовской области, тихий, скромный красивый парень, и Завьялов, родом из того же района. Были тяжело ранены Дмитрий Хохлов, наш веселый гармонист, — и он из Хвалынска! — а также пулеметчик Иван Москаленко, совсем молодой, 1918 года рождения, но опытный воин — он участвовал еще в боях на Халхин-Голе. В бою у кладбища у его пулемета осколком отбило надульник и пробило кожух. Тогда он бросил пришедшее в негодность оружие и начал забрасывать фашистов гранатами.
Москаленко был ранен в шею и в грудь. Он подполз ко мне. Ему было трудно говорить — изо рта у него шла кровь. Мы тут же отправили его в медсанбат. О дальнейшей судьбе его я ничего не знаю…
Вот так в жарком бою мы и заняли Скирманово. Этот бой шел весь день до глубокой ночи. Мы сжали гитлеровцев с трех сторон, и в конце концов они не выдержали и побежали, прыгая, как сайгаки, что называется, сломя голову».
Так пал этот важный укрепленный узел гитлеровцев, и бригада начала наступление на Козлово.
Разгромив гитлеровские войска на плацдарме, с которого они намеревались нанести удар во фланг 16-й армии, наши части облегчили себе невероятно трудную задачу, которую им пришлось решать в последующие дни, когда Гитлер отдал приказ о генеральном наступлении на Москву.
Я уже не говорю о том, что гитлеровцы понесли в этом бою весьма существенные потери, — 10-я танковая дивизия была, по сути дела, обескровлена. Дивизия СС «Империя», тщетно пытавшаяся прорваться к Скирманову из Рузы, тоже понесла немалые потери. Гвардейцы же вышли из боя с минимальным ущербом и в полной готовности к новым боям.
Так еще раз была подтверждена старая суворовская истина, которую любил повторять Катуков: побеждают не числом, а умением.
У порога нашего дома
Теперь мне предстоит рассказать о самых трудных и самых драматических событиях, пережитых в битве под Москвой гвардейской танковой бригадой. Речь пойдет о ее боях на этом направлении, у порога Москвы, в дни того самого генерального наступления немцев, которое Гитлер заранее разрекламировал как решающую битву на востоке.
Москвичи хорошо запомнили воздушные тревоги в конце ноября тысяча девятьсот сорок первого года. Им памятны и свист немецких авиабомб, и отчетливо различимый рокот дальнобойных батарей, и грозный рев посылаемых ими снарядов, уходивших к фронту, и наглые немецкие листовки, обещавшие скорый конец советской столице. Фашистские генералы спешили донести Гитлеру, что они уже видят в бинокли «внутреннюю часть города».
В те дни пульс фронта бился особенно напряженно. Синие стрелы на штабных картах вонзались уже в близкие дачные поселки, так хорошо знакомые нам всем, — в те самые поселки, где еще в мае гуляли по выходным дням москвичи. Какую выдержку, какую силу воли должны были проявить в ту пору защитники Москвы, сражавшиеся у самого порога нашего дома!
Штурмуя Скирманово и Козлово, генерал Катуков неотступно думал о Чисмене. В сущности, это был очень рискованный, хотя и жизненно необходимый маневр: снять бригаду с Волоколамского шоссе и перебросить ее сюда. Это было похоже на то, как если бы прочный замок сняли с одной двери дома, притом весьма заманчивой для непрошеных гостей, и заперли им другую дверь, скажем выходящую во двор.
Учитывая, что гитлеровцы уже заканчивали подготовку к новому большому наступлению и оно могло начаться буквально со дня на день, Катуков испытывал большую тревогу. Он с облегчением вздохнул, когда сразу же после того, как его мотострелковый батальон выбил гитлеровцев из Козлова, поступил приказ о возвращении в Чисмену.
Этот маневр был выполнен так же молниеносно, как предшествующий: Козлово было освобождено вечером 14 ноября, ночью танкистов сменила пехота, а 15 ноября 1-я гвардейская танковая бригада уже стояла на своих прежних рубежах в районе Чисмены.
Не прошло и двадцати четырех часов, как по всему фронту заговорила своим простудным басом гитлеровская артиллерия, и окоченевшая от долгого лежания в русском снегу серо-зеленая солдатня Гитлера ринулась в атаку. Перед началом наступления ей прочли приказ фюрера:
«Учитывая важность назревающих событий, особенно зиму, плохое материальное обеспечение армии, приказываю в ближайшее время любой ценой разделаться со столицей Москвой».
Ветеран бригады П. И. Тернов вспоминает в письме ко мне:
«После того как мы разделались с гитлеровцами в Скирманово, нас вернули на Волоколамское шоссе. Мой участок обороны, понятно, был очень мал, но не маловажен: наши хорошо оборудованные дзоты (деревянно-земляные оборонительные точки) в четыре наката из бревен с амбразурами для станковых пулеметов находились на краю оврага у шоссе против деревни Гряды. Перед нами было широкое поле обстрела.
На другой день вечером, когда уже стало темнеть, к нашей позиции вдруг подъехал броневик, из него вышли двое в кожаных пальто. Я вышел к ним навстречу и сразу узнал; это были наш генерал Катуков и комиссар Бойко. «А это наш старый гвардеец, — с улыбкой сказал генерал и добавил: Докладывать не нужно». Спросил: «Обстановка всем известна?» — «Известна, товарищ генерал. Но почему мы стоим лицом к Москве, а позади у нас Волоколамск?» Михаил Ефимович объяснил, что ожидается удар гитлеровцев нам во фланг, они будут пытаться пересечь шоссе и отрезать наши части, а мы, чтобы их перехитрить, подготовили им здесь сюрприз…
Правее нас, на опушке леса в засаде стоял один наш танк. Танк прикрывал нас, а мы своим пулеметным огнем должны были прикрывать правый фланг мотострелковой роты. «Стоять будем насмерть», — предупредил генерал и тепло попрощалс