Дмитрий КорсакЛюди спасают всех
1
Сигнал тревоги застал Никиту врасплох. За год работы пожарным он так и не привык к этой лупящей по ушам и вгрызающейся в мозг сирене.
— Третья и пятая бригады на выезд! — завопили динамики во всю силу своих пластмассовых легких. — Возгорание в зоне Б133. Красный код. Повторяю — бригады третья и пятая на выезд…
Пятая — это они. Никита рванул с места и бросился на склад за экипировкой. Вихрем ввинтил тело в «боевку», негнущимися от нервного напряжения пальцами затянул лямки, попутно замечая боковым зрением, как справа и слева от него торопливо собираются коллеги. Осталось нахлобучить шлем, защелкнуть замки, взвалить на спину рюкзак и бегом в коридор, где в унисон с орущей тревогой мигает оранжевым световой сигнал. Быстро влиться в толпу бегущих. Главное — не отставать. Замешкаешься — затопчут, снесут, впечатают в стену. Рысью пересечь площадку, пригибаясь от ветра, поднятого двигателем вертушки, вскочить в раскрытую дверь и занять свое место.
Уф!
Запоздало приходит мысль: две бригады — значит, дело серьезное. Тем более, раз объявлен красный код. А следом за ней и вторая: зона Б — это же бессмертные!
В машину заскакивают очередные серые комбинезоны, последним занимает место командир.
Перегрузка вдавливает тело в сидение. Все. Взлетели. Корпуса части и складские ангары, исписанные голографическими граффити «смерть бессмертным» и «хватит воровать наши жизни», остались далеко внизу.
— Внимание! Проверка связи! — отрывисто лает в ухе голос комбрига.
— Ник?
— Есть! — бодро откликается на позывной Никита, стараясь, чтобы не дрожал голос. Нельзя показывать, что тебе страшно.
— Даю вводные, — монотонно бубнит искусственный интеллект вертушки.
Перед глазами на экране шлема возникает трехмерное изображение. Роскошный замок, прямо как на рекламной картинке. Отличная стилизация под средневековье, поднятая на высоту в километр. Бессмертные почему-то любят размещать свои резиденции повыше. «Чтобы можно было плевать на нас сверху», — говорил по этому поводу дед и для убедительности плевал себе под ноги.
Дед. Как же хочется тебя увидеть. Сейчас первое августа, до отпуска — первого в жизни отпуска — еще целая неделя. И тогда можно будет обдирать малинник, ловить рыбу в реке, валяться до одури на лугу, разглядывая облака… Скорей бы уж…
— Анализ атмосферы и горючих веществ, — вновь оживает иск-ин.
Вид теряющихся в дыму башен замка заслоняет летние воспоминания. Алые всполохи огня уже вырвались наружу. Да, потушить будет нелегко, проще оставить выгореть. Интересно, что у них там случилось? Резиденция бессмертных и вдруг пожар… Да было ли когда такое?
— Идем на форсаже, — замечает Клык.
— А то! — откликается Дэн. — Это же бессмертные!
— Гори оно все синим пламенем! — ворчит сидящий рядом с Никитой Морж. — Они у нас пять лет жизни хотят забрать, а мы их спасать должны? Тьфу! А если они потом десять лет жизни захотят отнять? Или двадцать?
— Тебе-то какое дело до этих пяти лет? — хихикает Дэн. — У тебя значок есть.
— И что? — вскидывается Морж — Значит, я не должен переживать? Я за народ, я как все.
— А-а! Так это ты на нашем складе лозунги по ночам пишешь?
— А ну тихо! — прикрикивает на подчиненных комбриг. — Р-разговорчики!
В его голосе слышится досада — затеяли не к месту брюзжание на скользкие темы, когда нужны концентрация и собранность. Но командир и сам был согласен с Моржом — никто не имел права отнимать у людей годы жизни, никакой новый указ. И от этого злился еще больше.
Морж — самый старый в бригаде, тридцать два года он воюет с огнем и уже два года носит значок — особую привилегию, награду за тридцать лет непорочной службы с риском для жизни, позволяющую жить сверх лимита.
Лимит — сотня лет полноценной жизни, ни больше, ни меньше. Столько гарантировано всем гражданам Земли, но значок увеличивал этот срок за счет непрожитых лет погибших товарищей. Неизрасходованные годы жизни копились внутри подразделения и делились на всех. Эти привилегии почему-то возмущали обычных людей. Никита никак не мог понять почему. Пожарные же каждый день рискуют ради них жизнью! И погибают. Но еще больше людей возмущало существование кучки бессмертных, которые жили столько, сколько позволяла современная наука и медицина, то есть практически вечно.
Бессмертие не один десяток лет вбивало клин в ряды человечества. Вот и Никита часто ссорился с дедом — ярым противником вечной жизни. Каждое лето они спорили о вечной жизни до хрипоты.
— Разве плохо, что человек получил гарантированные сто лет? Без болезней и старческого маразма в конце? — наседал на деда внук.
Сто лет полноценной жизни — это же так много, если наполнить их смыслом. Хотя уже не сто, а девяносто пять, но все равно предостаточно.
У Никиты были большие планы на жизнь. Во-первых, доказать себе, что он чего-то стоит. Работа пожарного для этих целей годилась как нельзя лучше. Затем скопить денег и объехать весь мир — Антарктида и Большой каньон, солончаки Уюни и Гималаи… Потом получить образование — пилота, например, или виртуал-дизайнера. Правда, зарплата пожарного оказалась мизерной, деньги совсем не хотели откладываться, но это не беда, впереди еще семьдесят гарантированных лет. А дальше, глядишь, продлят срок до ста пятидесяти или двухсот. Разве это плохо?
— Не плохо, — соглашался дед. — Но пока что лимит только сокращают.
— Это вынужденная мера, — отмахивался внук. — На время кризиса, скоро все изменится.
— Ничего нет постояннее временных мер, — усмехался старик.
— Но все равно вечная жизнь — это ведь благо? — напирал Никита.
— Не в нашем мире.
Дед качал головой и в который раз принимался за объяснения «от Адама».
Сто двадцать лет назад биотехнологии мощным рывком сделали тело человека бессмертным и перевернули его жизнь с ног на голову. Десятки лет проб и ошибок завершились успехом. Крионика и клонирование, свободные радикалы и теломеры — направлений для исследования было множество. Но лишь когда научились устранять повреждения генетического кода и смогли заставить клетки беспрерывно обновляться, не допустив при этом бесконтрольного деления, тогда человек и получил сотни лет жизни. А, может, и гораздо больше — время покажет.
Поначалу процедура получилась слишком сложной и дорогостоящей, а значит, доступной крайне узкому кругу людей. Первыми бессмертными стали члены правительств, олигархи и просто очень и очень богатые и влиятельные люди. Затем все свелось к незатейливой медицинской манипуляции — сродни обычной прививки, и бессмертие поставили на поток.
И вот тут остро встал вопрос о перенаселенности планеты.
— Можно же было просто запретить заводить детей, — встревал Никита.
— Поначалу именно эту глупость и совершили, — кивал дед. — И некоторые женщины, — тут дед употребил совсем другое слово, — даже успели попасть в программу «Вечность вместо материнства». Потом власти одумались и отказались от безрассудной идеи, но уже получили несколько тысяч бессмертных стерв.
— Отказались почему?
— Потому что интересы человечества выше интересов индивидуума, — отвечал дед и под недоумевающим взглядом внука со вздохом объяснял: — Если все станут бессмертными, то цивилизация перестанет развиваться, неминуемо начнется регресс. Для развития нужен приток новых сил, свежих умов. Общество из одних стариков не способно ни на что новое. Рано или поздно скажется усталость от жизни, появится косность мысли, эмоциональная глухота. Даже у самых лучших. А если человек изначально был не ахти? То-то и оно… Посмотри на нынешних бессмертных. Упыри…
— Да ладно, дед, какой регресс, ты же еще хоть куда…
— Куда… Я пока не жалуюсь на память, но последний номер «Нейчера» прочел с большим трудом. Даже статью своего ученика.
— Остальной мир статьи твоих учеников вообще не понимает, — отмахнулся Никита.
— И мне всего девяносто, заметь, — продолжал дед, игнорируя замечание внука. — Так что говорить о тех, кому уже за двести?..
— Значит правильно, что жизнь людей ограничена?
— Откуда мне знать, что правильно, а что нет! — сердился старик. — Это должны решать лучшие умы планеты. Но у нас решают не лучшие, а бессмертные. И решают они только в свою пользу, ибо на другое не способны. Свою жизнь они не ограничивают.
— Ну… — тянул Никита, не зная, что сказать в ответ.
— Они бы вообще избавились от нас, если бы могли заменить людей роботами, — свирепел дед. — И рано или поздно избавятся, вспомнишь потом мои слова, когда это случится. Они не достойны бессмертия! Бессмертие — это удел богов, а не цикад!
Дальше дед бил кулаком по столу и сыпал ругательствами.
Переспрашивать про цикад Никита не стал, он хорошо помнил эту байку. Богиня зари Эос влюбилась в простого, но очень красивого пастуха и выпросила у Зевса для него бессмертие. В итоге пастух жил долго, но он одряхлел-усох, утратил разум и симпатии богини и превратился в насекомое. Цикаду.
— Я знаю одно, — ставил в разговоре точку старик. — Не правильно то, что человечество разделилось на две неравные части, и меньшая его часть оказалась решительно чужда всему человеческому.
И, горько усмехаясь, добавлял:
— Получается, ошиблись братья.
— Какие братья? — удивлялся Никита.
— «Человечество будет разделено на две неравные части по не известному нам параметру, меньшая часть его форсированно и навсегда обгонит большую, и свершится это волею и искусством сверхцивилизации, решительно человечеству чуждой», — процитировал дед по памяти какую-то старую книгу. — Все сделали своими руками, без сверхцивилизации. И обгона не получилось, а вышло черте те что.
2
Заложив крутой вираж, вертушка ныряет вниз, но вместо приземления вдруг вновь резко набирает высоту. Рядом зависает машина третьей бригады.
Сквозь ругань комбрига просачивается информация: посадка запрещена. Разрешение на посадку может дать только хозяйка резиденции, но с ней нет связи. А чтобы лично испросить у нее позволение, надо сначала сесть. Такой вот замкнутый круг.