Люди страны чудес
Эта книга писалась по горячим следам событий. Сразу после Пленума ЦК КПСС, определившего пути развития химии плодородия, бюро Пермской областной писательской организации направило в Республику химии — город Березники группу писателей и журналистов. Результат их работы — эта книга.
Соль плодородия, соль земли… Главная соль русской, советской земли — наши чудесные люди. О них, о их славном городе Березниках эта книга.
В. РадкевичПОЭМА О БЕРЕЗНИКАХ
Я ищу этот город
в преданьях и в памяти сердца,
Словно в снежную заметь,
к нему пролагаю тропу.
Город — как человек.
Он рождается, любит и сердится,
И проходит, смеясь и ликуя,
у майских трибун.
Я за ним наблюдал,
утомленно подошвами шаркая,
То в домах, то в Дворцах,
то в музее, смешавшись с толпой.
Так мальчишка следит
за полетом воздушного шарика:
Чуть рванется из рук —
и уже высоко над тобой!
И, как будто почувствовав,
что для поэзии требуется,
Город мне раскрывался —
но только на миг и слегка.
И трещали натруженно
ребра троллейбуса
Под напором рабочих
с калийного рудника.
И, презрев светофоры,
мерцавшие у перекрестка,
Вечер шел напролом,
стучался в любое окно.
Выпив вовсе не кофе
в кафе под названьем «Березка»,
Парни ждали девчонок
и шли по соседству в кино.
Север в лица дышал,
по-таежному лютый,
И метельные тучи
свисали сугробами с крыш.
И опять драмтеатр:
«Рассудите нас, люди!» —
Тщетно к людям взывал
с театральных афиш.
Я ходил и глядел.
Но при этом досмотре подробном
Видел улицы. Баню. Вокзал.
Ну, а главного — нет и следа.
Только жизнью своей,
по своим образцам и подобьям,
Создаем мы любовь,
и мечту,
и свои города.
Я люблю этот город!
И как тут в стихи ни рассовывай
Всю сумятицу встреч,
важен главный исток и родник:
Что на этой земле
и живет, и работает содовый,
Что под этой землею
грохочет калийный рудник.
Я люблю этот город —
за ясность проспектов и планов,
За рабочую юность,
ее окрыленную власть,
И за Камушку-Каму,
которая тихо и плавно
На полнеба
по воле моей и твоей разлилась;
За газоны и клумбы
в росистых предутренних искрах
И за первосентябрьский —
для школьников — Праздник Цветов,
И за взлет и стремительность
зданий конструктивистских,
Очень схожих конструкцией
с юностью наших отцов.
Я стучусь в эту юность:
— Скажите, вы были какими?
Тридцать лет между нами.
Скорей разберите завал!
Покажите мне город,
который Республикой Химии
Молодой Паустовский еще называл.
Что вы знали?
И что в сновидениях видели,
Если снег подступал
сединою к виску?
…На свиданье с отцами
выходят строители
По хрустящему утреннему снежку.
Прорубленною просекой —
к заснеженной реке,
А зорька над сосенкой,
как знамя на древке.
Рябинка да калинка,
да сучья, как плети,
А будет — калийный,
очередь третья!
Морозец не упарил,
пожалуйста, готов!
Эй, где вы там, парни 30-х годов?
Работы земляные,
как и тогда.
Да года иные,
не те года!
К чертям лопаты,
верь не верь,
Вот экскаватор —
это зверь.
30 лет минуло
как-никак,
Выручай, милая
тех-ни-ка!
Такую бы, умную, —
да вам бы, земляки…
…Это юность встречается с юностью.
Место встречи:
Усолье — Березники.
Усолье, соляные копи,
какой стариною гордишься?
За Камой — болотные топи,
тайгу сторожат городища.
Пермяцких божков — на растопку,
язычников — в плети,
креститься,
меха соболиные — в клети,
работных людей — в крепостницы:
поститься, за соль расплатиться,
пока захрипишь и не свалишься.
Как малые крепостицы —
бревенчатые солеварницы.
И солнце намокло в рассоле.
Солены Урала отроги.
Рассветы брели на Усолье,
чумазые, как углежоги.
Не хуже Фордов в Америке
мясо с костей состругивали
Лазаревы-Абамелики
и Строгановы со слугами.
Тряслись работяги в кашле.
Кайла в камень втыкали.
Со спин соленые капли
в землю опять втекали —
кровавые, потные, частые
от зноя и гнева палящего.
И тихо тикали часики
на животе управляющего.
Но капли долбили камень!
Земля рвалась из оков,
предчувствуя здесь, на Каме,
рождение Березников.
Ай, Пермь,
какие барышни
с откоса машут ручками!
А мы себе на барже
работаем грузчиками.
Червонцы по карманам,
до встречи в пивной.
Но крикнул Ардуанов:
— Айда со мной!
Кули потаскали,
и — баста, крест.
Ай, трест Союзкалий,
хороший трест:
дал спецодежду,
выдал аванс.
— Вся страна с надеждой
смотрит на вас…
Барышни поплакали.
Привыкли немножко.
Три дня внизу на палубе
пиликали гармошки.
Сосенки над кручей.
Приехали, стоп!
Был ты, парень, грузчик,
а стал — землекоп.
Ну, нет!
Лопата, скажете?!
Вот эта — с руки.
От земной тяжести гнулись черенки.
Мы сравнивали горы.
Срывали холмы.
Земля рожала город,
а город — это мы!
В пыли,
спецовки рваные,
побреемся потом,
бригада Ардуанова дает бетон!
Хоть натощак да впроголодь —
никто не тужил,
а дисциплинка строгая
без всяких дружин.
Не брали на поруки.
Любой понимал:
Нельзя марать нам руки,
Серго их пожимал.
Нас с музыкой встречали:
— Да здравствуют бетонщики!
Нам девушки вручали
букетики-бутончики.
Бетон — важнее хлеба,
нужнее наград.
Бетон — трубою в небо
химкомбинат!
А вьюга лютела,
наделала дел:
как мерзлое тело,
бетон твердел.
И небо затвердело,
как стылый наст…
И вся страна глядела
с надеждой на нас!
— Я московский рабочий. Кадровый.
И к чему тут слова, подход?
Нам привычно:
шинельки скатывай
И — в поход!
Мы ведь грамотные.
Газеты читаем.
Приучились при Ленине,
пролетарском вожде.
И про Англию.
И про конфликт с Китаем
На КВЖД.
А тут — раздумывать не приходится.
Дело кровное как-никак.
Им же трудно сейчас приходится
В Березниках!
Вся страна
склонилась над картой.
Лес. Урал. А зимой — тяжело.
Я ж — московский рабочий.
Кадровый.
Когда формируется эшелон?
А скажите,
вы о славе думали,
когда ветры с Заполярья дунули
и вставал Урал, медведь обложенный,
на дыбы
и ждал от вас оплошности,
но вы шли
урочищами раскореженными,
жгли костры руками обмороженными,
на ветру глаза слезились,
красные,
(снова минус 50 на градуснике!),
и хребет трещал,
а все же выстояли
и дворцы, живя в бараках,
выстроили,
и все выше,
вся в поту и в инее,
поднималась над тайгою Химия —
в тех ночах,
до самой смерти памятных,
знали вы,
что город вам —
как памятник?
Ворчуны, жизнелюбы
в жизни — вовсе не паиньки,
Мы обычные люди.
И не ставьте нам памятники.
На уральских заводах
нашу жизнь продолжаете.
На заслуженный отдых
вы нас провожаете.
Нас зовут ветеранами.
Приглашают учащиеся.
Но рассветами ранними,
к сожаленью, все чаще
За гудком пароходным
по синеющим рекам
Мы неслышно уходим
в звезды, в роздыми, в реквием.
И над нами закаты,
как знамена, приспущены,
Коммунисты, солдаты —
мы в бессмертье пропущены,
Вам и слезы, и славу
этой жизни стремительной
Завещаем по праву первостроителей.
Но до будущих дней,
до великого таинства,
Мы листвой тополей,
мы травинкой дотянемся…
Споря, радуясь, мучаясь,
рвитесь в звездные выси —
Наша участь
теперь от живущих зависит.
Бывает слава незаметной —
простой газетною заметкой
о хлебе, домне иль мартене.
И в небе, дома иль в артели
кого-то ищет
слава близкая,
ничуть не льстя и не заискивая.
Но как ее заметить,
скромницу, —
врача, рыбачку иль коровницу —
тому, с кого иконы пишутся,
а он, как хвост павлиний, пыжится?
Ты вовсе не такая, слава!
Беги же,
прячься поскорей:
стихи, поклонницы — облава
у театральных фонарей.
Певец, любимец, нету сладу.
Трезвончик выдаст за набат
и шустро превращает славу
в вино, в дерьмо, в красивых баб.
И вот уже
трубит викторию,
что у народа он в чести,