— Так он мне еще не отдал деньги… Потом, когда я их получу, я возвращу туану десять гульденов.
Асао получил от меня тридцать гульденов; некоторое время я ничего не слышал об этом деле. Мы вместе обследовали участки, разыскивали уплывший лес, ходили на ночную охоту. Поджидая меня где-нибудь на берегу, Асао ловил рыбу и крабов и варил из моего риса гарнир к своему улову. Во время охоты он помогал нести через окутанные мраком джунгли убитого оленя. Когда мы были с ним на море или в джунглях, Бия, долги и все прочее как бы не существовали.
Но вот снова наступил день получки, и Асао пришел отдать часть долга, который к этому времени перевалил за сто гульденов.
— Я принес двадцать пять гульденов, туан! Возьмите их.
— Но ведь тебе не на что будет жить!
— Туан! Если я верну сейчас двадцать пять гульденов, мне придется занять у туана пятьдесят. А если ничего не верну, мне надо будет занимать только двадцать пять. Ведь что получилось. Я потерял тот браслет, который выкупил в прошлом месяце. Как раз шел отдать его. Видимо, в кармане была дыра… Теперь мой родственник грозится подать на меня в суд, если я не заплачу ему стоимость браслета. А он оценивает его в тридцать гульденов!
— Но ведь ты можешь вычесть те десять, которые он уже получил под залог браслета?
— Могу, конечно… Тогда мне, пожалуй, хватит и сорока пяти, если туан даст…
В следующем месяце Асао рассказал, что у Бии был выкидыш и пришлось посулить двадцать гульденов дукуну[9], чтобы тот вылечил ее. Разумеется, Асао уже накопил эти двадцать гульденов, но, когда он повез деньги дукуну, его лодчонка перевернулась у самого берега Себатика. Он упал в воду, и двадцать гульденов намокли. Но он не потерял их, нет! Борясь с волнами, он все время только и думал о том, как спасти деньги. Была ужо ночь, когда он выбрался на берег, пробился сквозь мангровый лес и разыскал рыбачью хижину. Прежде всего надо было высушить намокшие деньги. Вдруг как назло налетел порыв ветра и швырнул их прямо в огонь!
Эта история показалась мне настолько хитроумной и необычной, что я без слов выдал Асао двадцать пять гульденов. И он ушел сияющий, очень довольный тем, что я оценил его выдумку.
Вскоре после очередной получки Асао поздно вечером пришел к моему бунгало. Стал в глухой тени около лестницы и необычайно озабоченным голосом произнес:
— Туан не одолжит мне двадцать пять гульденов?
— Не знаю. А на что они тебе? Ты же получил получку позавчера, и я у тебя ничего не вычел в счет долга.
Если ему так нужны деньги, пусть сочинит еще что-нибудь у него достаточно богатая фантазия!
— Туан ведь отпустил меня вчера в Танах Мерах за братом и его семьей…
Верно, отпускал. Начало звучит вполне правдоподобно.
— Посадил я их всех в лодку — брата, его жену и их малыша… Только пошли мы через Сембаконг, как начался шторм, туан. Он нас задержал, и уже темнело, когда мы добрались до Леолантая. Там вода была спокойнее. Идем по реке. С полчаса шли, вдруг лодка обо что-то стукнулась носом. Брат привстал, хотел посмотреть, думал, мы на мель наскочили. А тут вода как забурлит, возле самой лодки вынырнул огромный крокодил и хвостом сбил брата прямо в реку. Потом ударил лодку — раз, два, она перевернулась и развалилась. Дальше я ничего не помню, туан. Кое-как удалось мне выбраться на берег. Там я залез на пальму и просидел на ней до рассвета, словно обезьяна. А брат, его жена и малыш — все исчезли… Утром, на мое счастье, подошла другая лодка из Танах Мерах, и мы долго их искали, но никого не нашли. Теперь мне нужно заплатить за панихиду, потом надо справить поминки…
— Постой, Асао! Ты тут столько всего напридумал, это уж чересчур! Берегись, не то в самом деле накликаешь беду. Такими вещами не шутят!
Я не вижу в темноте выражения лица Асао, слышу только, как он смущенно переступает с ноги на ногу.
— Но это правда, туан! Все до последнего слова!
— Ладно, держи двадцать пять гульденов, но в следующий раз придумай что-нибудь более правдоподобное!
Асао молча исчезает с деньгами. Я смеюсь: ну и кровожадная фантазия! Что еще преподнесет он мне? И вообще, что за охота сочинять истории всякий раз, когда ему нужны деньги, чтобы накормить Бию и ее родичей? Впрочем, так интереснее. И лучше для наших взаимоотношений.
А на другое утро я узнал от Джаина, что Асао рассказал мне чистую правду. Его в самом деле подобрали в Леолантае, обнаружили и разбитую лодку; сегодня туда отправилась экспедиция на розыски погибших.
Так действительность, можно сказать, затмила фантазию Асао…
Джарджа
Аванг сказал мне, что его жена при смерти, когда уже было поздно что-либо предпринимать. Вечерело. По пути ко мне он предупредил Асао, и тот приготовил лодку. Солнце спряталось в море, и с гор на востоке спускалась ночь. Со скоростью десяти узлов мы помчались по отливающему чернью водному зеркалу.
Я знал, что Джарджа ждет ребенка. Неделю назад Аванг взял отпуск, чтобы ухаживать за ней. Они по-прежнему жили в Ментсапе, где начиналась первая битва с джунглями.
— Что, Аванг, ей очень плохо? — спрашиваю я; мне так хочется услышать успокоительный ответ.
Аванг молча всматривается в сгущающийся сумрак, следя за тем, чтобы мы не наскочили на бревно, не разбили лодку.
Веселый, беспечный Аванг! Никогда я не видел его таким суровым, как сейчас. Аллах, помоги Джардже! Пощади ее. Возьми взамен кого-нибудь еще. Каждый день смерть пожинает в джунглях такой обильный урожаи, но разве кто-нибудь идет в сравнение с Джарджей! Это она, когда джунгли почти подчинили нас своей власти, навязали нам свои жестокие законы, заставила нас вспомнить, что мы — люди. Джарджа — единственная, против кого джунгли оказались бессильными.
Асао заглушает мотор, лодка причаливает к берегу у пристани. Здесь стоит старший сын Аванга; он плачет. Хватает отца за руку и тащит за собой. Я спешу следом за ними, освещая фонарем извивающуюся среди колючих кустарников тропинку.
Пришли… По глазам Джарджи сразу видно, что она на пути в то царство мертвых, которое рисует ей ее вера. Я достаточно часто видел этот взгляд у моих товарищей на Нунукане, ставших добычей смерти.
Обычно я равнодушен к смерти; здесь, в джунглях, она идет рука об руку с жизнью. Но это другое дело.! Джарджа из другого мира. Джарджа — человек.
— Ребенок лежал неправильно, туан, — объясняет старый Дулла. — Я еще вчера им говорил, чтобы позвали туана. Они не верили, что это так опасно. А теперь поздно.
— Ребенок был мертвый, когда нам удалось вытащить его. Уже под утро… — всхлипывает Аванг.
Пытаюсь нащупать пульс у Джарджи. Она силится улыбнуться. Пульса нет. Руки ледяные, зато грудь пылает жаром.
Делаю ей укол камфары. Но разве камфара может отнять Джарджу у смерти? Небольшая отсрочка, только и всего…
— Что будет с Авангом, — шепчет Джарджа, — и с детьми…
«А что будет со всеми нами здесь, в джунглях», — думаю я. Страшное чувство безнадежности овладевает мной: вот и Джарджа раздавлена, словно жалкий муравей.
— Вскипяти воду, завари кофе, — шепчет Джарджа своей восьмилетней дочери.
Вздрагивая от рыданий, девочка подчиняется. Слезы капают в чашки, которые она ставит перед нами на земляной пол.
Мы пьем кофе.
Никогда не забуду эту чашку кофе. Никто из нас не вымолвил ни слова. Никто не решился отказаться.
Сын Аванга плакал за дверью. Дочь зарылась головой в подушку Джарджи. Когда мы кончили пить, Джарджа, глубоко вздохнув, навсегда ушла от нас.
Окаянные джунгли! Не смогли одолеть дух Джарджи, так взяли ее тело.
Мы снесли Джарджу к лодке — я, старый Дулла и наполовину обезумевший Аванг. Двое маленьких сирот сели возле мертвой матери. Лил дождь, и мы прикрыли всех троих брезентом. Решили доставить Джарджу в деревню, чтобы похоронить ее в освященной земле.
Утро заливает землю ослепительным светом. Мы добрались до места, и сразу у меня оказывается столько дел, что я даже не могу присутствовать на похоронах. Мне докладывают, что на том конце острова унесло водой бревна. Нужно немедленно спешить туда с буксиром, разыскивать и собирать лес. Тут уж не до похорон. Работа прежде всего — таков закон Запада.
Не знаю, понимает ли меня Аванг или считает бесчувственным кретином. Когда я, измотанный, под вечер возвращаюсь, Аванга нет. От Дуллы узнаю, что он отправился в Тавао.
— Здесь он сошел бы с ума, — говорит Дулла.
Ему необходимо было уехать, чтобы забыться. Детей он оставил у своих друзей.
Через три месяца Аванг вернулся из Тавао, худой, изможденный, проиграв все, что имел. Он забрал к себе детей и сказал, что снова готов работать у меня.
Аванг бросил игру, от его беспечности и жизнерадостности не осталось и следа. Вопреки обычаям своей страны, своего народа он не женился больше.
Сари
В первое время на Нунукане у меня был слуга-малаец. Позднее, построив себе настоящий дом, я нанял в поварихи старую яванку и договорился с женой одного из плотников, что она будет помогать с уборкой.
Обе они никак не могли понять, почему я не найду себе женщину, которая вела бы мое хозяйство и заменяла мне жену. Они всячески уговаривали меня обзавестись коричневой экономкой, раз уж я не хочу жениться на женщине своего племени.
Но мне ничуть не хотелось следовать их совету; я нагляделся на коричневых экономок в городе нефти Таракане и не испытывал к ним ни малейшей симпатии. Женщины эти были падки до развлечений и легко изменяли — то ли вследствие соответствующего поведения своих повелителей, то ли из-за собственного переменчивого права.
Зачем вступать в связь с женщиной, с которой нельзя ни на минуту глаз спустить. Достаточно я нагляделся, каково приходится гордым обладателям женщин здесь, на Нунукане!
У меня были другие планы, но я не собирался посвящать в них повариху. Пусть разгадывает сама.