Все трое посмотрели на продюсера.
– МЭТТЬЮ!!! – истошно завопила женщина в холле.
– О черт! – охнула Майя, вскочила из-за стола и бросилась вон.
За ней кинулись лейтенант с энсином.
В приемной секретарша вцепилась в Хестера, рыдая от счастья. Хестер стоял в глубоком смятении, облапленный и стиснутый.
Хэнсон, завидев троих товарищей, немедленно устремился к ним.
– Мы просто зашли. Зашли, и все! А она завизжала и чуть не перепрыгнула через стол. Что происходит?
– Кажется, мы нашли актера, играющего Хестера, – сообщил Даль.
– Хорошо. И кто он?
– Мэттью? – спросил вышедший в приемную продюсер.
Он последовал за визитерами посмотреть, в чем дело.
– Мэттью? МЭТТЬЮ?!
Полсон прыгнул к Хестеру, яростно стиснул его и принялся целовать в щеку.
– Этот актер – сын Чарльза Полсона, – договорил Даль.
– Который в коме? – уточнил Хэнсон.
– Он самый.
– Ох! Боже ж ты мой!
Все посмотрели на Хестера, прошептавшего беззвучно: «Помогите».
– Кто-нибудь, наконец, скажет им, кто такой Хестер на самом деле? – осведомился Керенский.
Он, Хэнсон и Дюваль посмотрели на Даля.
Тот вздохнул и шагнул к Хестеру.
– Ты в порядке? – спросил Даль у Хестера.
Оба сидели в палате частной больницы, где лежал Мэттью Полсон, утыканный трубками. Хестер молча глядел на своего двойника в коме.
– Да, я верный смертничек, – ответил Хестер.
– Хестер! – предупредил сурово Даль и встал посмотреть, близко ли к двери Чарльз Полсон.
К счастью, тот был далеко. Он ждал в холле вместе с Дюваль, Хэнсоном и Керенским. К Мэттью гостей пускали лишь по двое.
– Прости, – извинился Хестер. – Я не хотел выставлять себя засранцем. Просто… ну, ты знаешь, все теперь стало на свои места. Так ведь?
– О чем ты?
– Да обо мне. Ты, Дюваль, Хэнсон, Финн – вы интересные. У вас биографии. Занятное прошлое. Вас можно вписать в контекст и убить интересно. Финна ведь убил его давний знакомый? И тебя интересно убьют, когда вернешься на Форшан. Но во мне-то ничего занятного. Я обычный паренек из Де-Мойна со средним баллом «Б с минусом» в средней школе, решивший уйти во флот Вселенского союза, чтобы повидать Вселенную перед тем, как вернуться домой и остепениться. До «Интрепида» я был одним из множества одиночек-неудачников. А сейчас все становится на места, поскольку мне и не назначено быть кем-то особенным. Я и в самом деле статист. Добавление к сюжету, каким можно занять продюсерского отпрыска, пока тому не наскучит играться в актера и не захочется вернуться за докторской степенью. Даже единственное, что я могу делать – пилотировать шаттл, – и то ко мне пришло само собой, потому что в сцене нужен был тип, сидящий в пилотском кресле. Почему бы не посадить туда сынка? Пусть почувствует себя особенным!
– Мне кажется, это неправильно.
– А как иначе? Мое предназначение в жизни – заполнить место, ничего больше.
– Это вовсе не так!
– В самом деле? Кстати, не скажешь ли, как меня зовут?
– То есть?
– Как меня звать по имени? Ты – Энди Даль. Дюваль – Майя. Хэнсон – Джимми. Даже Керенский – Анатолий, черт возьми! А меня как по имени? Ты знаешь мое имя?
– Но у тебя оно есть! Я могу посмотреть в телефоне.
– Но ты ведь не знаешь его! Никогда не звал меня по имени. Мы – друзья, а ты даже не знаешь моего имени.
– Прости. Мне и в голову не приходило звать тебя не Хестер, а как-нибудь иначе.
– Я о том и твержу! Даже друзья не задумываются, как меня звать по имени. И это очень точно определяет мое место во вселенной. Точнее некуда.
Он снова уставился на Мэттью Полсона, лежащего в коме.
– И как твое имя? – спросил Даль осторожно.
– Джаспер.
– Джаспер…
– Родовое имя. Джаспер Аллен Хестер.
– Ты хочешь, чтобы я теперь звал тебя Джаспером?
– Черт возьми, нет! Кому понравится, когда его зовут Джаспер? Гребаное нелепое имя.
Даль попытался подавить смешок, но не смог. Хестер улыбнулся.
– Я буду звать тебя Хестером. Но знай: про себя я буду в это время говорить «Джаспер», – пообещал Даль.
– Ну если тебе так хочется, пожалуйста.
– Джаспер, Джаспер, Джаспер!
– Ну ладно. Хватит. Ненавижу убивать людей прямо в больнице.
Оба посмотрели на Мэттью Полсона.
– Бедный парнишка, – вздохнул Хестер.
– Твой ровесник.
– Но я, наверное, его переживу. Так что у нас по-разному.
– Наверное, да.
– Проблема в том, что мы сейчас в двадцать первом веке. Если бы подобное случилось в нашем мире, мы бы его мигом подлатали. Энди, я к тому, что с тобой произошло столько всякого ужасного, а ты жив!
– Я жив потому, что не пришло еще мое время умирать. Ситуация как с Керенским и его удивительной способностью к регенерации. Сюжет нас и губит, и лечит.
– А разве важно, почему так происходит? Энди, послушай: если ты при смерти и вдруг выжил, исцелился благодаря совершенной фантастике – неужто переживаешь из-за фантастичности излечения? Да тебе наплевать! Ведь ты живой. Сюжет нас гробит, когда ему нужно. Но и в этом есть свои плюсы.
– Ты минуту назад страдал, что ты никто, полный ноль, и все из-за Сюжета, – заметил Даль. – Я подумал, что ты к нему не пылаешь большой любовью.
– Я и не говорил, что пылаю. Но думаю, ты забываешь о важнейшем. Сюжету до меня нет дела. А значит, из нас двоих только я не приговорен к ужасной гибели на потеху публике.
– Хорошо подмечено.
– Наше с тобой шоу дерьмовое. Но иногда и в дерьме есть польза.
– Пока оно нас не прикончит.
– Не прикончит тебя, – напомнил Хестер. – Я-то могу выжить.
Он показал на распростертого Мэттью и добавил:
– Если б он жил в нашем мире, мог бы выжить.
Даль не ответил. Хестер оторвал взгляд от больного, посмотрел на друга. Тот задумчиво глядел на Хестера.
– Что такое?
– Думаю.
– О чем?
– Как извлечь пользу из Сюжета.
Хестер поморщился:
– И конечно же, не без моего участия?
– Да, Джаспер. Именно так!
Глава 20
Чарльз Полсон зашел в комнату, где сидели пятеро с «Интрепида».
– Простите, что заставил ждать, – извинился продюсер и указал на вошедшего следом. – Вы хотели видеть ведущего сценариста – вот и он. Знакомьтесь, Ник Вайнштайн. Я объяснил ему, что происходит.
– Привет, – поздоровался Ник, оглядывая астронавтов. – Ух ты! Чарльз и в самом деле не шутил!
У всех пятерых отвисли челюсти.
Первым молчание нарушил Хестер.
– Ничего себе сюрприз! – пробормотал он.
– Что за сюрприз? – осведомился сценарист.
– Мистер Вайнштайн, вы когда-нибудь снимались в эпизодической роли в своем шоу? – спросил Даль.
– Однажды, несколько сезонов тому назад. Потребовался живой манекен для сцены похорон, меня сунули в костюм и приказали опечалиться. А в чем дело?
– Мы знаем человека, которого вы играли. Его имя – Дженкинс, – пояснил энсин.
– В самом деле? – сценарист улыбнулся. – И какой он?
– Он – полоумный депрессивный затворник, до сих пор горюющий о смерти жены, – сообщила Дюваль.
Вайнштайн перестал улыбаться.
– Простите.
– Вы, однако, выглядите более опрятно, – заметил Хэнсон в качестве утешения.
– Думаю, обо мне такое говорят впервые, – отозвался Вайнштайн, указывая на свою бороду.
– Вы говорили, вам необходимо побеседовать со мной и Ником, – напомнил Полсон.
– Да, необходимо, – подтвердил Даль. – Пожалуйста, садитесь.
– Кто такой Дженкинс? – спросил шепотом Керенский, воспользовавшись паузой.
– Я слушаю, – оповестил Полсон, а взгляд его то и дело, будто помимо воли, упирался в Хестера.
– Мистер Полсон, мистер Вайнштайн, у нас была весомая причина отправиться в путешествие во времени и прибыть сюда. Мы хотим убедить вас закрыть шоу.
– Что? – поразился Вайнштайн. – Почему это?
– Потому что, если оно не закроется, мы умрем. Мистер Вайнштайн, всякий раз, когда вы убиваете второстепенного персонажа в сценарии и он умирает в сцене, игравший его актер просто уходит со съемок пообедать. Но в нашем мире умирает человек. По-настоящему. А убивают кого-нибудь в каждой серии.
– Не в каждой, – возразил Вайнштайн.
– Джимми? – попросил Даль.
– По сей день выпущено шесть сезонов «Хроник „Интрепида“», всего сто двадцать восемь серий, – поведал Хэнсон. – В девяноста шести из них гибли члены экипажа «Интрепида», один или более. В ста двенадцати сериях прямо или косвенно изображалась смерть. Вы убили по меньшей мере четыреста членов команды. Плюс к тому вы изображали гибель звездолетов, атаки на обитаемые планеты и эпидемии на них. Счет выписанных вами смертей идет на миллионы.
– И это не считая врагов, – добавил Даль.
– Их смерти лишь незначительно увеличат приведенную выше оценку, – возразил Хэнсон.
– Он основательно изучил ваше шоу, – заметил Даль, адресуясь к Вайнштайну.
– Я не виноват в этих смертях! – воскликнул сценарист.
– Вы написали их, – отрезала Майя.
– Не все! Над сериалом работают и другие сценаристы.
– Но вы же ведущий сценарист, – вставил Хестер. – Все сценарии поступают к вам на одобрение.
– Мы не хотим обвинять вас в убийствах, – вмешался Даль. – Вы же не могли знать. С вашей точки зрения, вы всего лишь сочиняли сценарий. Но для нас изображаемое вами – реально.
– Да как это вообще возможно? Как могут наши выдумки влиять на вашу реальность? Это же нелепость!
– Нелепость? – Хестер фыркнул. – Добро пожаловать в нашу жизнь!
– Вы что имеете в виду? – спросил изумленно Вайнштайн.
– Думаете, наша жизнь имеет хоть какой-то смысл? Вы сунули нас во Вселенную, где по космическим станциям бродят роботы-убийцы с гарпунами! О, сколько смысла в роботах-убийцах с гарпунами!
– Или ледяной акуле, – добавила Дюваль.
– Или борговианских земляных червях, – вставил свое Хэнсон.
Вайнштайн предостерегающе поднял палец:
– За борговианских червей я не в ответе. Я тогда провалялся две недели с птичьим гриппом. Сценарист, писавший про Борговию, обожает «Дюну». К тому времени, когда я вернулся, было уже поздно. Наследники Херберта нас чуть живьем не съели.