Сколько было тогда в душе Наташи радости, счастья. Все вокруг казалось ярким, радужным, улыбающимся.
И вот Наташа снова на том самом месте, а на сердце грустно.
В темном овале тоннеля блеснула крупная желтая звезда. Она быстро разгоралась и увеличивалась. Казалось, что из глубинных вод стремительно всплывала огромная рыба со светящимся глазом. Зеленый поезд подошел к платформе. Поток пассажиров почти внес Наташу в вагон. Какой-то молодой человек уступил ей свое место на мягком кожаном диване. Она поблагодарила его и села, развернув газету. Ее взгляд пробежал по крупному заголовку «Новые предложения Советского правительства о разоружении и запрещении атомного оружия». Прочитала и размечталась: «Когда ж наконец наступит это счастье? Как замечательно жить и не думать о бомбах, убийствах. Тогда и Сережа снял бы свой офицерский мундир…» Она закрыла глаза и улыбнулась, представив Сережу в свободном штатском костюме…
Осталась позади еще одна остановка. И вот уже замелькали коричневые своды со строгой надписью «Красные ворота». Наташа пробралась к выходу. Бесшумный эскалатор быстро поднял ее вверх, и она снова оказалась на улице, охваченная холодным зимним воздухом. Спрятав лицо в пушистый мех воротника, Наташа заторопилась к институту.
Серое трехэтажное здание с вывеской «Институт санитарного просвещения» она отыскала без особого труда. Зашла, сдала пожилому гардеробщику шубку и, немного задержавшись перед зеркалом, побежала на второй этаж. В этом здании ей никогда раньше не приходилось бывать, и потому она внимательно читала надписи на дверях кабинетов и залов.
До начала конференции сельских врачей оставалось двадцать минут. Делегаты еще не заходили в зал, а медленно прогуливались по широкому коридору, осматривая экспонаты выставки, сидели на диванах и стульях. Наташа тоже села в синее бархатное кресло под высокой пальмой и развернула свою газету. Неподалеку от нее громко разговаривали двое пожилых мужчин: один худощавый, с рыжей бородкой, другой — полный, с раздвоенным подбородком.
— Нет, вы подумайте только, — возмущался худощавый. — И отвергать наши предложения о разоружении не решаются открыто, и не принимают. Как же понимать?
— Империалисты… — многозначительно произнес другой, медленно покачиваясь на стуле. — Вы же читали про историю с иностранным самолетом. История довольно прозрачная.
— Помилуйте, но они же понимают, что при нынешних средствах война — это безумие, самоубийство. Наше правительство достаточно ясно все это излагает в предложениях.
— Да, нам с вами ясно.
— А у них что, не такие головы?
— Выходит, не такие.
— Ну нет, я убежден, что благоразумие возьмет верх.
Наташа вздохнула и вышла в коридор.
Навстречу попался профессор Федотов. Здесь, среди множества рослых людей, он показался Наташе совсем маленьким, вроде школьника с портфелем в руках. Блеснув стеклышками пенсне, профессор заговорил торопливо и громко:
— А, Наталья Мироновна, здрасьте. Ну, просвещайтесь. Да, вот что. — Он поднял вверх указательный палец. — Во второй половине дня на секциях будут выступать с докладами доценты Смирнов и Дегтярев. Послушайте, голуба. Непременно послушайте.
— Спасибо, Юрий Максимович, — сказала Наташа, тронутая вниманием профессора. А он помолчал, подумал о чем-то и снова поднял палец:
— Вот, вот! Смирнов и Дегтярев — знаменитые терапевты, голуба. Для вас очень полезно, да, да, не пропустите.
Федотов перебросил портфель из одной руки в другую и торопливо зашагал дальше по коридору. Наташа смотрела ему вслед и думала: «Как он внимателен ко мне, даже неловко перед врачами». Ей вспомнились первые дни работы в больнице. Он зашел тогда в кабинет и, скорее, не пригласил, а приказал: «Извольте сегодня остаться на мою лекцию об операциях на сердце». Потом приглашал ее присутствовать на своих операциях, на лекции других профессоров. А вчера даже заставил смутиться. В конце приема принес гостевой билет на конференцию сельских врачей и сказал при всех работниках терапевтического отделения: «Вот вам путевка, Наталья Мироновна. Гостевой билет на конференцию. Извольте с утра явиться». Наташа спросила: «А как же с больными? У меня ведь…» Он ответил: «Знаю, уже распорядился, чтобы вас заменили».
Доры Петровны при этом разговоре не было. Появилась эта толстуха после ухода профессора из кабинета. «Вы уже знаете? — спросила она Наташу с холодком. — Ну вот, идите». Больше до конца работы не проронила ни слова. «Ну и пусть поволнуется. — подумала Наташа, — может, немного похудеет. Это ей полезно». А еще она подумала о том, как хорошо жить и работать в Москве, быть рядом со знаменитыми учеными, быстро узнавать о всех новых достижениях медицины. Ведь об этом мечтала она и в институте, и на полуострове Дальнем. «Только Сережа не хочет понять такой простой истины», — сказала себе Наташа.
Послышался продолжительный звонок. Все направились к дверям конференц-зала.
Через три дня после конференции сельских врачей Наташа получила пропуск в Кремль. Вручала Дора Петровна. Никогда еще Наташа не видела ее такой сияющей.
— Вы подумайте, Наталья Мироновна, мы с вами пойдем в Кремль. Я всю жизнь мечтала об этом и вот… — Она посмотрела на оставшийся у нее в руках второй синий билетик и по-детски прижала его к груди.
Наташа тоже рассматривала билетик с радостным трепетом и старалась представить себя там, за древними зубчатыми стенами, рядом с «Царь-пушкой» и «Царь-колоколом», которые она видела только в журналах и газетах.
В терапевтическое отделение заглядывали другие врачи и сестры. Все они торжественно спрашивали:
— Вы идете в воскресенье в Кремль? А вы?
Кто-то из больных заметил:
— У нас на заводе еще в прошлом месяце такие пропуска давали. Передовики получили.
— У нас тоже не все, — ответила Дора Петровна. — Сам профессор Федотов распределял.
«И меня не забыл, — подумала Наташа. — Какой он все-таки чудесный человек». Эта мысль возникла у нее потому, что сама себя она еще не считала достойной такого внимания. Многие новые способы лечения, препараты она только еще изучала. Дора Петровна так прямо вслух упрекала ее: «Во всем у вас, товарищ Мельникова, чувствуется провинция. Даже в людях не разбираетесь: то ли простой человек перед вами, то ли жена видного работника. Пора бы усвоить».
Наташа не вытерпела однажды, сказала в сердцах:
— Для меня все больные одинаковы.
— Это у вас от недостатка культуры, — язвительно заключила Дора Петровна. — Поживете в городе, Станете умнее.
…Подошло воскресенье. Накинув шубку, Наташа не сошла, а сбежала с третьего этажа и мгновенно очутилась на улице. Утро было чудесным. Морозец слегка пощипывал щеки. Солнечные лучи, пробиваясь из-за каменных громадин, золотили карнизы, поблескивали на оконных стеклах. Мелкий, как туман, иней серебрился над головами пешеходов.
Оживленная, взволнованная Наташа не заметила, как миновала Большой театр, гостиницу «Москва», красное кирпичное здание Исторического музея и вышла на Красную площадь. Вот она, древняя зубчатая стена с острыми конусами башен и крупными горящими под солнцем звездами. Под стеной — мрамор Мавзолея, задумчивые, густо припорошенные снегом ели. Все такое знакомое, близкое и таинственное. Много раз гуляли они с Сережей возле Спасской башни, а вот сейчас пройдет она через эти ворота и увидит все, все.
От этой мысли Наташе сделалось жарко. Она остановилась, вздохнула. «Все ли я взяла, — мелькнуло в голове. — Пропуск, паспорт». Открыла сумочку, проверила, потом усомнилась: пропустят ли с сумочкой? Беспокойства оказались напрасными. Едва предъявила она свой пропуск, молодой офицер, не требуя даже паспорта, приветливо кивнул:
— Проходите, пожалуйста.
Наташа сделала несколько шагов и снова остановилась. Перед ней лежала та самая мостовая, кусочек которой она видела раньше в открытые ворота. Теперь зубчатая стена и ворота башни остались за спиной, а впереди простиралась огромная территория Кремля. «Здесь, по этим местам, — подумала вдруг Наташа, — ходил когда-то Владимир Ильич». Подумала и сразу представила его невысокую живую фигуру. Вот он стоит и куда-то смотрит, прищурив ласковые глаза, вот с кем-то разговаривает, запросто помахивая рукой, а вот вместе с рабочими несет на плече бревно, немного сгибаясь под тяжестью.
Мысли Наташи перебил высокий полный генерал.
— Прошу простить, — сказал он вежливо и осторожно. — Если не ошибаюсь, вы жена офицера Мельникова?
— Да, — растерянно ответила Наташа. — Но я… я не знаю вас.
Генерал улыбнулся:
— Вы просто забыли.
— Возможно.
Генерал продолжал улыбаться.
— Вспомните выпускной вечер в академии, сказал он вполголоса. — Вспомните танцы в большом зале.
— Ах да! — воскликнула Наташа. — Я совсем забыла. Мы же с вами вальс танцевали.
— И краковяк, — добавил генерал.
Наташа посмотрела ему в лицо. Генерал заметно постарел. Виски стали совсем белыми. Однако вид остался бравый.
— Ну, рассказывайте, где супруг? Как его здоровье? Уж очень скуп он у вас на письма. Я так до сих пор и не знаю, в каком состоянии его труд.
— Пишет, — сказала Наташа.
— Это понятно. Но хотя бы с проспектом познакомил, что ли. Мне сейчас важно знать не только как старому товарищу, но и как члену редколлегии военного журнала. Понимаете?
Наташа хотела сказать, что все, все она понимает и что уже сама советовала мужу быть понастойчивее, сообщить обо всем подробно, а еще лучше приехать и доработать рукопись здесь, в Москве, где есть журналы и военные издательства. Но это она могла сказать только Сереже, а тут, перед генералом, Наташа лишь скромно кивала головой.
— А вы-то почему не позвонили? — мягко упрекнул ее генерал. — Известили бы, что с Дальнего уехали, дали бы новый адрес. Как же это, а?
— Просто закружилась, — призналась Наташа, смутившись. — То с пропиской канителилась, то работу искала.
— Вот насчет работы как раз и помог бы я вам. Напрасно, напрасно. Если еще какие затруднения будут, не стесняйтесь, заходите в любое время. Буду рад.