Мельников вышел в коридор к дежурному, взял телефонную трубку, попросил соединить его с начальником клуба.
— Товарищ Сокольский? — спросил он после небольшой паузы. — Мельников беспокоит. Здравствуйте. У меня к вам просьба. Не можете ли нам дать новый фотоаппарат на время. Зачем? Зозуля хочет проверить новую мысль. Да, на пару вечеров. Конечно, под мою личную ответственность. Сговорились? Добро. Он зайдет.
Вернувшись в класс, Мельников сказал Зозуле:
— Вот и добыли аппарат. Идите в клуб к лейтенанту Сокольскому.
В дверях показались трое солдат из соседних рот. Попросив разрешения, они тоже подошли к Зозуле и стали присматриваться, что он делает. Молчавший до сих пор Мирзоян сказал вдруг:
— У меня есть предложение, товарищ подполковник. Хорошо бы кружок рационализаторов создать. Вот они — любители! — Он кивнул, на вошедших. — И еще найдутся.
Мельников подумал и посмотрел на Зозулю, как бы спрашивая: «Ну, что скажете? Беритесь! С помощниками веселей будет».
Солдат потер пальцами лоб.
— Не знаю, товарищ подполковник, як оно…
— Начните, вот и узнаете. Будете у нас генеральным директором конструкторского бюро, вроде Туполева. Согласны?
Зозуля помялся, не зная, что ответить. По лицу его скользнула неловкая улыбка.
— Значит, договорились, — сказал Мельников. — Подбирайте людей, составляйте план работы.
Пришел Нечаев, узнал, о чем идет разговор, сразу оживился.
— Правильно, товарищ подполковник, этот кружок большую помощь окажет нам в боевой подготовке.
— Будем ждать, — улыбнулся комбат и направился к двери. Нечаев пошел следом.
— Да, кстати, — сказал он, вытащив из кармана белый конверт. — От замполита письмо получил. Вот и вам, товарищ подполковник, записка. Положение у него, кажется, неважное.
— Ну? — Мельников взял записку и стал читать: — «Болезнь у меня непредвиденно затягивается. Появились боли в шейном позвонке. В голове страшный шум. Сказываются фронтовые ранения. Придется, вероятно, проходить комиссию. Врачи пугают демобилизацией. Не хочу верить. В сорок два года уходить. Но что поделаешь, если так получилось…»
Подполковник оторвал взгляд от записки, задумался.
— Жаль человека. Если бы не война да не ранения, трудился бы еще.
— Конечно, — сказал Нечаев. — В такие годы… А вон муж Ольги Борисовны погиб совсем молодым… и без войны. Знаете?
— Да, да, — покачал головой Мельников. Он вспомнил портрет капитана и его записи в маленьком потертом блокноте. Хотел сказать о них Нечаеву, но спохватился и промолчал.
Они вышли из класса и направились в казарму. У комнаты политпросветработы остановились. До слуха донесся басовитый голос старшины Бояркина. Прислушались. Бояркин с присущей ему грубоватостью разъяснял:
— Это вы как же представляете себе ракетчика? Сидит, значит, человек в кресле, покуривает и только на кнопки нажимает. Чепуха! За ракетой ухода больше, чем за пулеметом. Да еще высшую математику нужно штудировать. В расчетах там разных соображать.
— Но все-таки ракета есть ракета, — послышался чей-то голос. — Ей в канал ствола не заглянете. Вот в чем главное.
Прошелестел смех. А старшина продолжал:
— Насчет главного не торопитесь. Я скажу, кому это главное снится у нас. Только прежде послушайте, что в газете о ракетчиках пишут…
Мельников поглядел на Нечаева:
— Слыхали? Признаться, не ожидал, что из него такой агитатор выйдет. Я думал, он и на беседах солдат по команде «смирно» будет ставить.
— Было и такое, — улыбнулся Нечаев.
Они пошли по казарме дальше. Возле своей комнаты комбат остановил секретаря, предложил:
— Зайдем на полчасика, потолкуем.
— Можно.
Дежурный сержант принес ключ, щелкнул замком. Мельников, не раздеваясь, присел к столу. Нечаев пристроился рядом, снял шапку.
— Итак, через три дня выходим на учения, — сказал Мельников, посмотрев на капитана. — Кое-кто думает: это пустячок — наступать в лесу. Напрасно. Дело серьезное. Организованность нужна. Никто не должен забывать, что мы взаимодействуем еще с охотниками. Как бы вместо волков людей не пострелять.
Мельников говорил с секретарем просто, будто советовался и в то же время наталкивал на новые мысли.
— Ведь наступление в лесу — это один из сложнейших видов боя, тем более, что игра будет двусторонней. Тут, знаете, надо хорошо владеть сигналами, уметь точно ориентироваться, вести тщательную разведку. В этом деле могли бы помочь нам агитаторы. Недавно статья в газете была напечатана.
— Знаю, — сказал Нечаев. — Уже разъясняем. Насчет борьбы с обморожением тоже беседы готовим.
— Правильно, обмороженных не должно быть. А главное, чтобы люди чувствовали высокую ответственность и не допускали упрощений в действиях. Бой надо провести напряженно. Тут многое будет зависеть от противной стороны. Сумеет ли она организовать активное сопротивление?
— Буянов вроде старается, — ответил Нечаев. — Я был у него на занятиях.
— Я тоже был, — сказал Мельников. Самостоятельности в действиях солдат маловато. А в лесу надо уметь воевать и в одиночку. Согласны?
— Безусловно.
— Вот и давайте поможем Буянову. — Комбат внимательно посмотрел в лицо собеседника. — Поговорите с его людьми, разъясните им задачу. Комсомольцев соберите. Чем глубже осознает личный состав задачу, тем лучше.
Комбат рассказал секретарю о других трудностях, которые могут встретиться в лесу, о том, как их лучше преодолевать, чтобы не задерживать движения. Затем он откинулся на спинку стула, медленно пригладил густые завитки волос и заговорил о другом:
— О Степшине хочу спросить. Вы что-нибудь замечаете?
Нечаев задумался, потер пальцами лоб, ответил, не скрывая беспокойства:
— Давно замечаю, товарищ подполковник. С женой у него конфликт назревает. Пытался я с ним беседовать. Не хочет. Тут бы вам самому поговорить.
— Пока тоже не сумел, — вздохнул Мельников. — А положение него, кажется, серьезное.
Они посидели с минуту молча. Комбат поцарапал ногтем край стола и сказал решительно:
— Помочь ему надо.
Под конец беседы Мельников поднялся со стула, подошел вплотную к Нечаеву.
— Еще вот что скажу вам. Смелее включайтесь в работу. Без замполита нам, видно, долго жить придется.
Лицо Нечаева сделалось напряженным, сосредоточенным.
— Что касается батареи, — заметил комбат, — пусть больше вникает в дела командир первого взвода. Он человек расторопный, справится.
Утром, едва Мельников появился в узком коридоре штаба, дежурный офицер сообщил:
— Вас вызывает командир полка.
Не заходя в свою комнату, подполковник отправился к Жогину. По дороге раздумывал: «Зачем я понадобился так срочно? Может, комиссия какая? А может, учения?». Но вызывал его Жогин совсем по другой причине. Только Мельников открыл дверь, на него сразу обрушился раздраженный бас:
— Вы кого готовите, подполковник, солдат или благородных девиц? Партизанщина у вас в батальоне, порядка никакого!
Мельников смотрел на Жогина и не понимал, о чем идет речь. А тот продолжал:
— Где, в каком уставе позволено нарушать установленный командиром порядок? Я спрашиваю вас, где?
Мельникову не терпелось узнать, какое нарушение имеет в виду полковник. Однако он предпочел не торопиться с вопросами.
— Вы знаете, что в моем полку никогда не было подобных представлений? — несколько понизив голос, спросил Жогин и сам же ответил: — Да, не было. А тут — извольте радоваться. После отбоя в учебном классе горит свет, солдат не спит, великие проблемы решает. Очень красиво!..
Догадавшись, наконец, о чем говорит командир полка, Мельников объяснил:
— Это я разрешил Зозуле лечь спать на два часа позже, товарищ полковник.
— Почему? Для вас что, устава, дисциплины не существует?
— Такой случай. Опыт надо было закончить.
— Что-о? — брови у Жогина прыгнули вверх. — Да как вы можете допускать такие вопиющие вольности? — Он взял со стола гибкую металлическую линейку и ударил ею по блестящему сапогу. — Я требую порядка, подполковник. Не позволю разлагать дисциплину. Предупреждаю. Поняли? Если подобное повторится, пеняйте на себя. Да! — вспомнил вдруг Жогин. — Хочу задать еще вопрос: зачем других толкаете на преступление? У Сокольского фотоаппарат взяли?
— Я попросил, товарищ полковник. Аппарат нужен Зозуле для опытов.
— Какие опыты! — Он подошел к двери, приоткрыл ее в крикнул: — Дежурный, позовите начальника штаба!
В кабинет вошел Шатров, вытянулся, четко щелкнул каблуками. Жогин спросил:
— Вы комиссию по этой самой инвентаризации составили?
— Так точно.
— Включите в нее Сокольского. И загрузите так, чтобы работал.
— Слушаюсь. — Шатров снова щелкнул каблуками.
После его ухода Жогин долго молчал, расхаживая от стола до окна и обратно. Дышал тяжело, словно только что оторвался от трудной работы. Остановившись у стола, он вытащил из ящика большой конверт и, повертев его в руках, сказал:
— Вот еще новость. Берите, разбирайтесь!
Мельников вынул из конверта бумагу, прочитал. Начальник Академии имени Фрунзе просил командование воздействовать на слушателя заочного отделения майора Степшина, который не выполнил ряд заданий.
— Видите, что творится у вас в батальоне? — блеснул глазами Жогин. — Там, где нет дисциплины, всего ожидать можно. Это я знаю по опыту. Наводите, подполковник, порядок. — Он помолчал, потом добавил: — Рукописями своими занимаетесь, а службу запускаете. Я не допущу этого, запомните.
По дороге в батальон Мельников думал: «Странно — моя рукопись! Как будто шью себе шинель недозволенного образца. Хотя бы поинтересовался человек, что это за рукопись, чему она посвящена? А то с маху: «Не допущу» — и все. Конечно, тормозов наставить он может, если даже историю со Степшиным на меня повесил. Что ж, буду помнить».
Перед обеденным перерывом он зашел в комнату Степшина и без всяких предисловий положил перед ним белый конверт.