— Садитесь, — холодно ответила Дуся, поднимаясь с подушечки и откладывая книгу в сторону.
Собравшись с мыслями, Мельников сказал шутливо:
— Вам больше идет веселое настроение.
Дуся лениво повела бровью.
— Не знаю.
Она хотела улыбнуться, но удержалась, чуть шевельнув губами.
— А еще, скажу по секрету, — продолжал Мельников, стараясь вовлечь Дусю в разговор, — грустное настроение старит женщину. Не поддавайтесь.
— У вас, наверное, жена веселая? — спросила Дуся.
— Очень.
— Ну, это пока в Москве.
— И на Дальнем Востоке не унывала.
— Тогда привозите ее сюда, пример брать будем.
— Боюсь, — улыбнулся Мельников, — как бы, глядя на вас, она тоже не захандрила.
— Ничего, вы сумеете развлечь.
Заметив, что лицо Дуси немного оживилось, Мельников решил перевести разговор на другую тему.
— Послушайте, — сказал он, прищурившись. — У меня к вам один серьезный вопрос. Возглавьте нашу батальонную самодеятельность. Хором руководить вы можете, да и в плясках разбираетесь.
— Нет уж, спасибо. Привозите свою жену, пусть она и возглавляет.
— Не так легко это сделать.
— Понятно. Кому охота из города уезжать? Одна я, дура, выпорхнула. Другие только за чинами сюда приезжают, а жен караулить квартиры оставляют.
Мельников сделал вид, будто ничего не понял, и снова заговорил о самодеятельности.
— Зачем вам сидеть дома и скучать? Соглашайтесь. Мы с вами такую самодеятельность создадим…
Дуся отрицательно покачала головой.
— Почему?
— Странный вопрос. Не желаю.
Мельникову хотелось поскорей заговорить о ее взаимоотношениях с мужем, но поведение Дуси не располагало к откровенной беседе. Все же, осмелившись, Мельников спросил:
— Вы знаете, что у Игоря Ильича тяжелое положение с экзаменами в академии?
— А мне все равно, — махнула рукой Дуся.
— Странно.
— Ничего нет странного. Сколько бы он ни учился, толку не будет. Я уверена. У вас все по знакомству. Сватья, братья разные выдвигаются, занимают хорошие должности, а честному человеку нет никакого хода. Вы знаете это прекрасно.
— Нет, не согласен.
— Понятно. Как вы можете согласиться, если сами…
— Что «сами»?
— Ничего. Я не расположена сегодня к разговорам.
— Тогда извините.
По дороге домой Мельников упрекал себя: «Сходил, называется, помог. Даже побеседовать с женщиной не сумел. Эх, воспитатель, воспитатель!».
У крыльца он остановился. В холодной синеве неба висела луна. Ее крупный диск был так чист, будто его заново отполировали. Всюду: на снегу, деревьях, домах — лежала, тонкая сизоватая дымка. Необыкновенно спокойный воздух, казалось, звенел. Мельников стоял и слушал этот грустный звон. Заходить в квартиру не хотелось.
Над степью начинал заниматься рассвет. У горизонта появилась длинная сизая полоска. Ночная темнота поредела, раздвинулась. Стали видны контуры ближних пологих холмов и растянувшиеся по всему заснеженному простору колонны солдат. Сделав еще несколько шагов, Мельников сошел с укатанной лыжни и остановился. Рядом, не снимая лыж, присел на корточки невысокий солдат с подвешенным у груди зеленым ящичком походной радиостанции. Мимо неровным широким шагом двигались солдаты, прокалывая хрупкую корку снега острыми наконечниками лыжных палок. Их полусогнутые, покачивающиеся фигуры, казалось, выплывали из мутной воды на белесую поверхность.
Комбат внимательно осматривал каждого, и все это чувствовали: приближаясь к нему, Подтягивались, поправляли сбитые на затылок шапки, всем своим видом говоря: «Вот мы какие, товарищ подполковник». И Мельников весело кивал им:
— Молодцы, так и держитесь!
У него давно выработалась привычка наблюдать за солдатами в походах. Это было не простое любование силой, мужеством и выправкой находившихся в строю людей. Это было даже не обычное стремление подтянуть или подбодрить подразделения на марше. В такие минуты Мельников с какой-то особенной силой ощущал те невидимые нити, которые связывали его мозг и сердце с подчиненными. По тому, как солдаты подтягивались при виде командира, насколько тверды и, решительны были их движения, комбат безошибочно определял боевое состояние подразделений, уверенно судил о том, как будут люди действовать в дальнейшем.
Вот и сейчас, после того как батальон совершил длительный ночной марш, дважды вступал во встречный бой с «противником», Мельникову хотелось прочитать на солдатских лицах, сколько энергии ими истрачено и сколько осталось для выполнения следующей задачи.
Проходившие мимо бодрились. Никто не хотел выглядеть усталым. Но комбат видел, что люди уже утомились, зато в глазах у них появились искорки боевого азарта. Уловив это, Мельников, довольный, потер ладони, потом повернулся к радисту, сказал:
— Вызовите «Розу».
Ежась от холода, солдат усердно закричал в микрофон:
— «Роза»!.. «Роза»!.. Вызывает пятый, отвечайте!.. Перехожу на прием!..
Еще и еще повторял радист вызов, ответа не было. Подобрав полы шинели, комбат сам присел к аппарату:
— «Ро-о-за»!.. «Ро-о-за»!..
Не добившись ответа, он отдал микрофон радисту и, вставая, подумал: «В чем дело? Почему Крайнов не отвечает? Может, испортилась радиостанция?»
Рота старшего лейтенанта Крайнова шла впереди. Там же находился майор Степшин. Сейчас они должны были выйти на высоту, откуда подразделения, развернувшись в цепи, начнут наступление в Барсучьих урочищах. Мельникову не терпелось узнать, где находятся Степшин и Крайнов. Он из-под руки посмотрел вдаль, но в сизой морозной дымке ничего не увидел. Потом раскрыл висевшую сбоку планшетку, сделал на карте карандашом отметку и, выпрямившись, кивнул радисту:
— Вперед!
Они встали на лыжню и пошли дальше. Рассвет раздвигал мглу все шире. Отчетливее вырисовывалась степь с ее холмами, балками и перелесками. Впереди показалась высота «Круглая» с множеством темных точек. Мельников поднял бинокль и сразу же на склоне увидел людей.
На высоте, как и было условлено, комбата поджидал Степшин. Он отыскал старый окоп, приказал очистить его от снега и наскоро оборудовал НП. Когда пришел Мельников, было уже светло. За высотой сахаристую снежную целину ломали шевелящиеся солдатские цепи. Они извилисто расходились вправо и влево, как два гигантских живых уса. Батальон двигался к густо заиндевевшему лесу.
Зайдя в окоп и увидев Степшина, комбат спросил:
— Почему радиостанция ваша молчала?
Одетый в большой полушубок с пушистым белым воротником, туго перетянутый ремнями, майор все же вытянулся, отрапортовал, как положено:
— Заболел радист, товарищ подполковник.
— А где он?
— Оставлен с санитаром в селе Булдыри.
Мельников покачал головой:
— Плохое дело. Случись так в бою — беда. — Он помолчал, хмуря брови, и вдруг оживился: — Знаете что? Нужно добиться, и как можно скорей, чтобы все офицеры батальона могли в совершенстве владеть радиостанциями.
— Это верно, — согласился Степшин. — Радио знать необходимо.
— И не только офицерам, — добавил комбат, — но и шоферам. Зря мы раньше не учли этого.
Тем временем цепи уже подходили к лесной опушке. Захлопали холостые выстрелы, взметнулись черные султаны имитированных взрывов.
Некоторое время комбат держал у глаз бинокль и наблюдал за движением подразделений. Но как только цепи стали скрываться в лесу, опустил бинокль, поправил шапку и сказал:
— Двинемся, товарищи.
Встав на лыжи, быстро съехали вниз и взяли курс к дороге. Сюда Джабаев должен был привести «газик», но Мельников не видел его. «Похоже, застрял где-то», — подумал он и, не останавливаясь, пошел вдоль дороги. У леса Степшин свернул вправо, к роте Крайнова, а комбат с радистом зашагали дальше по дороге. Впереди и с боков продолжали хлопать выстрелы. Здесь, в лесу, они казались глухими и короткими, будто потрескивали деревья от мороза.
Уже в глубине леса комбата догнал «газик». Джабаев выскочил из кабины и принялся оправдываться:
— Пропал, совсем пропал, товарищ подполковник. Один сугроб, другой сугроб, нет проходу.
— Как же выбрались?
— Другой шофер помог. Трос подал. А то совсем пропал, товарищ подполковник.
— Да, — улыбнулся комбат. — Придется так и отметить на разборе: Джабаев застрял в снегу и опоздал к бою.
— Зачем опоздал, совсем не опоздал, — говорил шофер, переступая с ноги на ногу. — Самый бой, весь лес бой, товарищ, подполковник.
— Это верно. Ну ладно, поехали!
Джабаев взял у комбата и радиста лыжи с палками, пристегнул их ремнями к металлическим опорам кузова и сел за руль. Забираясь в машину, Мельников сказал:
— Вот что, Джабаев. Будете радиостанцию изучать.
Шофер недоуменно посмотрел на командира.
— Зачем радиостанцию? Я хочу машину, люблю машину.
— Правильно, машину любите, но и радиоделом заняться следует. Разве плохо быть шофером и радистом? Сейчас бы настроили рацию и, пожалуйста, держали связь со всеми ротами. А то случись что с радистом — и будем вздыхать.
Поняв командира, Джабаев заулыбался.
— Не знаю, получится, не знаю, нет, товарищ подполковник.
— Получится.
Беседу прервал радист. Он сообщил комбату, что у «Розы» на правом фланге появились автоматчики «противника».
— Молодцы! — воскликнул Мельников и оживленно потер ладони. — Узнайте, в каком пункте?
— В пункте четыре, — вскоре ответил солдат.
Подполковник развернул карту и сразу понял, что Буянов начинает бой за просеку и что Крайнову будет туго, если он проявит медлительность.
— Пусть сообщит о положении роты.
— Наступление на фланге задерживается, товарищ подполковник, — ответил радист.
«Это плохо», — подумал Мельников. Затем взял микрофон и спросил Крайнова с укором, неужели он будет сражаться с тремя автоматчиками? Тот внес поправку, что автоматчиков не три, а более десятка. Но Мельников по-прежнему старался убедить Крайнова, что задерживаться все равно не следует, потому что впереди просека…