м концерте.
В завершение концерта гости отдали дань традициям принимающей стороны: скрипки грянули марш Объединенных сил с двусмысленным названием «На страже человечества». При первых же аккордах офицеры встали с мест, за ними нестройно поднялись солдаты, и вскоре, совершенно заглушив оркестр, весь зал громко и немузыкально гудел: «Сверкнув броней, единая армада, начнет великий собирательный поход…»
Брук тоже поднялся. Наверное, единственный из присутствующих он не знал слов гимна, так что все, что ему оставалось, — безмолвно разевать рот, словно издыхающая рыбина, да выкрикивать отдельные буквы. Он чувствовал себя глупее некуда. Потом он поднял глаза и увидел девушку-ведущую, стоявшую у самых кулис и тоже певшую гимн. Ее глаза возбужденно блестели, щеки порозовели от волнения. Неожиданно их взгляды встретились. Брук сделал над собой усилие, чтобы не отвести глаз. Он уверял себя, что это невозможно, что она не может видеть его среди сотен одинаковых людей в темном зале, и все-таки чувствовал, что краснеет. Сердце его колотилось, как бешеное.
И еще ему показалось, что девушка, так же как и он, не знает слов гимна. Уж больно неестественно двигались ее губы. Почему-то это дико развеселило его.
Знали бы вы, каково это — шевелить губами, растянутыми улыбкой до ушей! Та еще пытка.
Глава 31
Долгожданные танцы начались скучно. Сцену убрали, и ее место занял обширный буфет с пивом, коктейлями и легкими закусками, к стойкам которого сразу выстроились длиннющие очереди. Заглушая голоса, громко играла музыка. Дамы из оркестра задерживались на банкете, устроенном в их честь офицерами лагеря, и женскую часть человечества представляли лишь несколько местных служащих. На их лицах читалось плохо скрываемое за маской напускного равнодушия выражение обиды на толпу глупых самцов, которые предпочли им каких-то заезжих вертихвосток.
Среди них выделялась Вероника Рохас, чья красота послужила почвой для такого количества романов и последующих запутанных разбирательств между отвергнутыми претендентами, что только самоубийца решился бы ухаживать за ней, не рискуя навлечь на себя изощренную месть со стороны офицеров и служащих постоянного состава.
Другая — крупная белокурая девушка с мускулистыми ногами и тугим бюстом, служила на узле связи и, по слухам, однажды сломала нос заезжему майору, когда тот попытался оказать ей чрезмерные знаки внимания. Теперь ее с опаской обходили стороной, и сержант делала вид, будто происходящее ей до лампочки и она присутствует на празднике, лишь выполняя приказ начальника лагеря, а на самом деле только и ждет момента, когда можно будет, не теряя лица, покинуть это сборище озабоченных остолопов.
Что до остальных, то в зависимости от возраста и наклонностей рецензентов диапазон мнений о скучающем слабом поле разнился от «а она ничего» до «так себе тетка». Попытки даже на ранних стадиях опьянения охарактеризовать их как-нибудь вроде «та длинноногая девчонка», «эта симпатичная блондинка» или даже «вон та, с голой грудью» терпели сокрушительное поражение, ибо глупо ожидать, чтобы женщина, которая решила зарабатывать на жизнь военной службой и согласившаяся уехать в несусветную дыру посреди сырого леса, будет похожа на топ-модель и станет разгуливать по переполненному голодными мужиками залу в виде, напоминающем страницы каталога элитного нижнего белья. Нет-нет, ни одна из них — спасибо стоматологической страховке и обязательным утренним кроссам — не была уродиной, но все-таки в них отсутствовало то, на что мужчины слетаются, как пчелы на мед, — шарм и волнующая загадочность, которыми оказались так щедро наделены исполнительницы симфонической музыки.
Итак, время шло, музыка играла, немногочисленные дамы скучали, солдаты усердно потребляли пиво, сержанты степенно беседовали, держа в руках высокие стаканы с коктейлями, и все нет-нет, да и поглядывали на входные двери, отделенные от разгоряченной публики пустым и огромным, как взлетная палуба авианосца, пространством танцевальной площадки.
Что же касается Брука, то он пока ни на шаг не приблизился ни к одному из своих намерений — потерять девственность или как минимум надраться, воспользовавшись представившейся возможностью. Первое было невозможно по причине отсутствия необходимого ингредиента — партнерши, второе — из-за нежелания толкаться в очереди. Прожив несколько лет в Городе, он так и не избавился от чувства дискомфорта, которое охватывало его в густой толпе. Поэтому он тихо стоял в сторонке, подпирал стену и перебрасывался словами с Паном, который по непонятной причине остался рядом, а не убежал к буфету, охваченный чувством стадности, как остальные горожане.
— Идиоты, — с отвращением фыркнул Пан. — На что они рассчитывают? На то, что эти заезжие цыпочки спят и видят, как какие-нибудь пьяные недоумки тискают их и дышат на них перегаром?
— Кто их знает? — печально ответил Брук. Он пребывал в расстроенных чувствах. Он скучал по своей Марине и одновременно безумно желал удовольствий — и стыдился этого.
— Еще чуть-чуть, и им не понадобятся никакие танцы, — поделился Пан своим наблюдением. — Они просто не смогут стоять на ногах. — Он снова посмотрел на раскрасневшихся солдат с кружками и стаканами в руках. — Не понимаю, для чего было устраивать этот бег с препятствиями? Вот увидишь, скоро они повалят на свежий воздух, потом начнут горланить песни, а к ночи заблюют весь лагерь.
В этот миг распорядитель вечера, расположившийся на возвышении рядом с буфетом, щелкнул пультом, и зал наполнили щемящие душу звуки саксофона. Толпа беспокойно задвигалась, забормотала, однако взлетно-танцевальная палуба по-прежнему оставалась девственно чистой. Потом сержант Вирон деревянной походкой вышел вперед, вытер лицо платком, подал руку чернявой шифровальщице и зашагал с ней в неуклюжем подобии медленного фокстрота, наслаждаясь всеобщим вниманием и скаля зубы в непривычном для себя выражении улыбки. Следом решился еще один из сержантов, затем какой-то новобранец, выпивший достаточно для того, чтобы принимать за красавиц все, что шевелится, пригласил оператора связи — пышную даму неопределенного возраста, за ним отважился кто-то еще, и вскоре по площадке уже кружилось несколько пар. Распорядитель приглушил свет, и теперь танцующих освещали лишь неяркие цветные прожектора, чьи лучи скорее слепили глаза, чем позволяли разглядеть недостатки партнера.
Когда танец кончился, за ним без перерыва начался следующий, партнерш расхватали в мгновение ока, и на лицах женщин, к которым теперь выстроились едва ли не очереди, появилось паническое выражение.
— Я тоже хочу напиться, — внезапно сказал Брук, глядя, как сержант из соседней роты, весь увешанный медалями, кружит белокурую девушку с мускулистыми ногами.
Пан изумленно посмотрел на него.
— Ты? Напиться?
— А что, нельзя?
— Ты даже пива в лавке ни разу ни взял. Брук пожал плечами.
— Видел бы ты моего деда после праздника урожая.
Он не закончил, потому что двери распахнулись и в ангар, пара за парой, начали входить женщины в сопровождении офицеров.
— Поприветствуем наших гостей! — объявил сержант-распорядитель.
Зал взорвался аплодисментами и восторженными криками, которые совершенно заглушили музыку. Танцующие остановились, и толпа отхлынула от буфета с такой скоростью, как будто сообщили, что он заминирован. Порозовевшие от вина и внимания дамы чинно следовали под ручку с принарядившимися офицерами, на лицах которых светились улыбки собственников. В груди у Брука образовалась странная пустота, когда он увидел девушку-ведущую, которая улыбалась сопровождавшему ее капитану Твиду.
Пан оставил товарища скучать в одиночестве и бросился вперед. Грянул добрый старый вальс, и толпа издала дружный стон разочарования: конечно же, во время банкета офицеры воспользовались своим правом первого знакомства и все дамы оказались ангажированы. Площадка наполнилась танцующими парами. Белые, синие, голубые — сияя улыбками, женщины кружились по залу, словно яркие тропические бабочки. Где-то в этом урагане чужой радости сгинул и Пан, и тоненькая девушка, похожая на школьницу.
Разноцветные лучи превращали лица в смазанные пятна, как на недорисованной картине. Брук постоял еще несколько минут, стараясь высмотреть среди танцующих знакомое лицо, потом это бесполезное занятие ему наскучило и он направился к опустевшему буфету, над которым висела большая надпись с красной стрелкой: «Внимание: в случае обстрела лагеря всему личному составу надлежит немедленно проследовать в убежище».
По крайней мере, теперь ничто не мешало ему выполнить данное себе обещание.
Глава 32
Час спустя наполовину оглохший от музыки Брук был пьян и все так же печален. Причина последнего крылась в том, что посреди веселящейся толпы он чувствовал себя все равно что в пустыне. Стоя в углу с бокалом чего-то обжигающе-ледяного и ярко-розового, он принужденно улыбался и наблюдал, как раскрасневшиеся флейтистки, скрипачки, альтистки, смеясь и сверкая хмельными глазами, кружат по залу, то и дело переходя из рук в руки, словно мотыльки, перелетающие с цветка на цветок, и как сержант Вирон стоит у стены и без разбора глотает напитки, нисколько при этом не пьянея, и как какой-то счастливый солдатик танцует с растерявшей всю свою надменность дирижершей, и как капитан Твид, позабыв про свою сержантшу и не замечая ее ревнивых взглядов, ни на шаг не отступает от тоненькой ведущей, преследуя ее, словно коршун цыпленка, и как лихо отплясывает довольный собой Старый Мерин, все такой же свежий и бодрый, как и в начале вечера.
Вечеринка достигла апогея. Новобранцы, многие из которых уже нетвердо стояли на ногах, сбивались в кучки, которые вскоре взрывались дружным хохотом. Те, кому повезло найти себе пару, незаметно исчезли, очевидно отправившись полюбоваться на звезды. И только Брук все так же торчал в одиночестве, временами досадливо морщась, когда кто-нибудь нечаянно толкал его, и, верный своему слову, пытался утопить тоску в алкоголе. Однако единственное, чего он смог достичь своими упражнениями, было ощущение, будто в голове у него с шумом прокатывались волны невидимого мо