— Все топливо, что в прицепе, мы сожжем еще до того, как вернемся к Пределу, после чего перегрузим оставшееся добро в кузов, чтобы не тащить за собой полтонны мертвого груза ради сотни килограммов снаряжения, — пояснил конструктор вездехода, — и в итоге обратная дорога будет еще более быстрой, тьфу-тьфу.
Вскоре люди начали снимать лишнюю одежду: температура перешагнула нулевую отметку и медленно ползла вверх. Снега уже не оставалось — только слякоть чавкала под гусеницами, да местами пробивались кустики зеленой травы.
Макса мучило чувство дискомфорта, и дело даже не в ощущении опасности. Он как будто оказался в космосе или на Луне, словом, где-то за пределами своего мира, в месте, где все иначе, не так, как он привык. Кроме того, очень мешал свет: хотя солнце по-прежнему было скрыто тучами, но куда менее густыми и плотными. И подобные чувства испытывали и другие, можно не сомневаться в этом. А еще жара. Плюсовая температура на открытом воздухе — это очень жарко для того, кто привык к жилищам с температурой в три-четыре градуса в лучшем случае.
— Скоро мы увидим еще один город, — сверился с картой Слепнев. — Обойдем или заедем туда?
— Плохая идея, — покачал головой Игорь, — там нас не ждет ничего хорошего.
— Полностью согласен, — кивнул Пустынник, — в таких городах можно, впрочем, разжиться свежим мясом… Или самим стать чьим-то обедом.
— Значит, обойдем, — подытожил Латышевский.
Он чуть прибавил газу, и вездеход погромыхал веселее.
За этот и последующий день экспедиция без каких бы то ни было препятствий, даже ни разу не увидев алчущих или других опасных хищников, преодолела еще около семи сотен километров. До заветной цели оставалось всего двести километров — один день пути.
— У нас есть небольшая проблема, — сказал инженер, когда Волгоград уже виднелся вдали. — Река. Называется она Волга, и это самая большая река, которую мы вообще увидим. Меня беспокоит, что мосты через нее могли и не уцелеть. Я, скажем так, не гарантирую, что устоял хоть один.
— Вот черт. — Игорь выбросил пустую банку тушенки и облизал ложку. — А я-то надеялся, что все и дальше будет так же гладко, как до этого момента!
— Похоже, настало время зарабатывать наши гонорары. — Макс с ледяным спокойствием, словно взятым взаймы у Пустынника, проверял запасные обоймы в разгрузке.
— И что будет, если ни один мост не уцелел? — с беспокойством спросил Валера.
Этот Валера Максу не понравился практически в первый же день. Суетливый, вечно как-то неискренне улыбающийся, он только раздражал всех окружающих, вечно норовя завязать разговор ни о чем, хотя урчание мотора и лязг гусениц попросту отбивали охоту трудить голосовые связки понапрасну.
— Увы, дальше пешком пойдем, — ответил инженер. — Этот вездеход раньше, к слову сказать, был плавающий, но дело было очень уж давно. Мы восстановили его, как могли, но теперь он уже не способен плавать. Так что будем искать плавсредство для переправы, если моста не найдем.
— И далеко придется идти после того, как переправимся? — спросил Макс.
— Около пятидесяти километров по прямой. По старому шоссе будет больше, так как оно малость искривленное.
— Черт, — негромко, но тоскливо выдохнул Валера.
— Ладно, не переживайте раньше срока, — успокоил бойцов Латышевский. — Мосты раньше строили основательно, сами все сейчас увидим.
Вездеход шел со своей обычной скоростью, однако теперь эта скорость казалась очень уж медленной. Впереди экспедицию ждал еще один мертвый город, самый большой из всех, ими виденных по пути. Да и вообще, лишь немногие, включая Пустынника, видели раньше такие большие города.
Минут через сорок они уже находились почти у самого города. В глаза бросилось огромное количество насквозь проржавевших автомобилей, запрудивших все въезды в город.
— Что за черт?! — с досадой воскликнул инженер. — Почему тут так много машин?
— Это беженцы, — пояснил Пустынник, — дальше мы, скорей всего, не проедем. Когда началась Эпидемия, огромные количества людей пытались спастись бегством, убравшись как можно дальше от очага заражения.
— Это я понимаю, но почему все эти машины именно тут?
— Потому что все эти люди добрались только сюда. Дальше их не пустили.
— Как не пустили? — ужаснулась Ольга. — Кто не пустил?
— Другие люди. Чтобы остановить распространение «химеры», беженцев пытались не выпустить из зоны бедствия. Этого, конечно, много где не удалось сделать, огромные массы людей в отчаянье бросались на солдат, колючую проволоку, пулеметы и бронетранспортеры. Прорывали кордоны, точнее, даже сметали. И вирус продолжал распространяться — ведь многие уже были заражены. Были убиты сотни тысяч беженцев — но все напрасно. В конце две тысячи двенадцатого года очаг заражения площадью в тысячи квадратных километров был зажат между двумя реками — Днепром и Волгой, а в начале две тысячи тринадцатого Эпидемия вспыхнула с новой силой — уже во всем мире, везде одновременно.
— Откуда, черт побери, вы все это знаете? — изумился Слепнев.
— Я читал сохранившиеся газеты, которые находил. Под Москвой я наткнулся на укрепленную усадьбу, в которой был мощный радиопередатчик — тогда многие люди увлекались любительскими радиостанциями. Хозяин того дома продержался до две тысячи четырнадцатого года, а затем застрелился. Но до последнего дня он вел журнал, в который записывал все, что сообщали ему другие радиолюбители — когда все коммуникации были оборваны, именно радио стало последним средством передачи информации.
— Поразительно! Просто невероятно! И вы все это время молчали?!!
— Меня никто не спрашивал. Я думал, это никого не интересует, — пожал плечами сталкер. — То есть теперь-то я уже знаю, что данные очень ценные, но тогда, когда я читал это, то не был способен осмыслить важность того журнала.
— И где этот журнал?!
— Я положил его туда же, где взял, — в сейф радиста.
Слепнев сокрушенно покачал головой. Еще бы, источник из первых рук, освещающий все тогдашние трагические события.
— А скажите, там была точная дата падения Метеорита?
— Да. Двадцать восьмое октября.
— А начало Эпидемии?
— Радист не был уверен, но написал, что первые случаи нападения свихнувшихся людей произошли в Москве спустя четыре дня. Спустя шесть дней полуразрушенная Метеоритом Москва уже кишела носителями «химеры», нападавшими на всех подряд.
Петруха быстро взглянул на своего старшего коллегу:
— Семен Борисович, вы думаете о том же, что и я?
— Полагаю, что да. Инкубационный период «химеры» был тогда менее пяти дней. Хотя, как мы знаем, теперь он составляет пару месяцев, плюс-минус. И я без понятия, чем это объяснить.
— На самом деле нам важнее решить, что дальше делать, — напомнил Латышевский.
— Полагаю, спрятать вездеход и идти пешком, — сказал Пустынник. — Навьючимся и пойдем. Нам понадобится вся высококалорийная еда, медикаменты, патроны. Снимем с вездехода оба кормовых пулемета, возьмем как можно больше патронов и пойдем.
— Да уж, нелегка наша ноша будет, — вздохнул Ворон, — но нам не привыкать.
Вездеход загнали между остовами двух больших грузовиков и накрыли кузов брезентом. Получилось неплохо: если не знать, что именно тут есть исправный транспорт, — не найти его среди множества ржавых машин, автобусов и грузовиков. Затем начали сгружать припасы и выбирать самое необходимое, снимать пулеметы с турелей.
Макс доверху набил свой и так не пустой рюкзак галетами и тушенкой, привязал к нему пару коробов с пулеметными лентами, проверил, удобно ли будет доставать гранаты и револьвер.
— Кто понесет пулеметы? Кто вообще стрелять из них умеет? — спросил Игорь.
— Я понесу один, — вызвался Петруха и забросил свою трехстволку за спину.
— Оставь ее, — посоветовал Пустынник, — я тебе дам потом свой дробовик, нам сейчас нельзя брать лишнего.
Петруха со вздохом положил ружье в кабину и взял в руки пулемет:
— Хорошая машинка этот «Печенег». Старый, конечно, восстанавливали из хлама, но на совесть. Коробы у кого? Я штуки четыре возьму, больше не сдюжу.
— У меня два на рюкзаке болтаются. — Макс указал пальцем себе за спину. — Просто веревки перережешь или развяжешь, если что.
Пустынник взял второй пулемет, отдав свою «Сайгу» Ольге, а «Винторез» забросив за спину.
— Свой «калаш» оставь, — распорядился он. — «Винтореза» и пары автоматических дробовиков тебе должно хватить, патронов только набери к ним побольше, сколько унесешь.
— Лучше я возьму ваш автомат, Оля, — сказал Латышевский. — Я, признаться, только с пистолетом.
— Пользуйтесь на здоровье. — Рысь выдавила улыбку, наблюдая, как рожки с патронами — ее патронами — рассовываются по карманам инженера. Ладно, черт с ними, нехорошо мелочиться, если ей и Артуру дали пару тысяч патронов редчайшего калибра к «Винторезу», то пару сотен обычных можно и вернуть в качестве сдачи.
— Эх, чует мое сердце, это не кончится добром, — вздохнул Валера, взваливая на плечи набитый патронами и едой рюкзак.
— Это надо было чувствовать с самого начала, — ухмыльнулся Сергей, надевая еще больший рюкзак.
Несмотря на кажущуюся тщедушность, парень оказался не слабак, и Ольга мимоходом отметила, что сами охраняемые оказались не хуже, а то и лучше кое-кого из охраны.
Тем временем Игорь с сожалением заглянул в свою флягу:
— Я читал, что когда в мире шла война, задолго до Трех Несчастий, солдатам, перед тем как послать их в самоубийственную атаку, давали сто грамм водки для храбрости. Думаю, нам это сейчас как нельзя кстати. — Он сделал глоток, занюхал рукавом и протянул флягу Михаилу.
Тот в свою очередь передал ее Виктору, тот — Владу, а Влад — Максу.
Наемник поднес флягу к губам, сделал глоток и уже собирался передать Петрухе, когда его снова скрутило, и весьма крепко. Он рухнул на колени, выронив сосуд со спиртом и расплескав его содержимое, не в силах совладать с сильнейшей дрожью конечностей. Внутренности скрутило спазмом, казалось, вот-вот, и потроха полезут через горло наружу.