ти ограничить полномочия муфтията или даже полностью ликвидировать его как институт, угрожающий интересам российского государства[220].
Создание Духовного собрания в Уфе с самого начала было встречено православными авторами с подозрением и воспринималось как мера, способствующая укреплению ислама. Расширение полномочий ОМДС в XIX в. только усилило эти опасения. Например, автор статьи, красноречиво озаглавленной «Нужны ли для России муфтии?», писал:
До учреждения этих муфтиев мохаммедане в России не составляли еще цельного, объединенного, обособленного государства в государстве, как ныне; органического единства между отдельными мохаммеданскими приходами и обществами еще не было, а каждый приход и каждая община составляли отдельный мирок, связь коего с прочими приходами и мохаммеданскими обществами основана была лишь на отвлеченных началах религиозного единомыслия… Установление такого порядка, вместо того чтобы привлечь к России сочувствие мохаммедан и способствовать сближению их с Русским государством и населением, в действительности лишь укрепило в мохаммеданах сознание их силы и самостоятельности, и придало энергию пропаганде их учения в среде местных русских инородцев…[221]
Некоторые православные авторы признавали, что создание ОМДС в конце XVIII в. было важным и необходимым шагом, но столетие спустя они более не видели необходимости в этом учреждении. Например, православный миссионер Н. И. Ильминский[222] писал в 1884 г. обер-прокурору Синода К. П. Победоносцеву:
Ни в Алкоране, ни в Шариате нет ему основания; русское муфтийство с магометанским собранием выдумала императрица Екатерина II по соображениям политическим и в свое время, без сомнения, основательным и полезным, по образцу православных архиереев с консисториями. Но власть архиерея ограничивается епархией, а уфимский муфтий является чем-то вроде патриарха… Знаете ли, мне что пришло в голову? Уничтожить уфимский центр, т. е. отменить существование уфимского магометанского собрания и муфтия, предоставив нынешнему муфтию Хаджи Тевкелеву доживать свой век в муфтийском сане. А все дела относительно испытания мулл, разводные и т. п. распределить по местным губернским правлениям, под высшим наблюдением департамента исповеданий[223]. А муллы, как специалисты шариата, будут участвовать в губернском правлении, о чем может быть составлена очень сносная инструкция[224].
Тезис, что муфтий является своего рода патриархом, встречается в текстах православных авторов и используется ими как аргумент, направленный против существования института муфтията. Такие авторы считали несправедливым, что в православной стране церковь лишена единоначалия, а у мусульман есть свой «патриарх» – муфтий[225]. Однако это суждение было не вполне справедливым. Как отмечалось выше, ОМДС был коллективным органом. Муфтий был просто primus inter pares (первым среди равных) в высшем мусульманском духовенстве Российской империи. Поэтому называть его единоличным лидером мусульман не совсем правильно как с чисто юридической, так и с теологической точки зрения.
Между тем и Ильминского, и Победоносцева смущало само существование института муфтията с муфтием во главе. Ильминский выразил своему корреспонденту опасения, что планы уничтожения Духовного собрания могут быть расстроены, если о них узнают некоторые противники: «Я здесь никому не сообщаю своих мыслей, иначе пропадешь. Мы все печатаем и ораторствуем громко; наши супостаты нас подслушивают и перечитывают и наши замыслы заблаговременно разрушают»[226]. Можно только догадываться, кого Ильминский имел в виду под «супостатами». Скорее всего, это были не мусульмане, а правительственные чиновники, которые выступали против предложенной миссионером системы: в Казани и других городах таковых было немало[227].
Связано это было не с симпатией имперских бюрократов к исламу и мусульманам, а с пониманием реальной ситуации. Идея об искоренении ислама и добровольно-принудительном крещении значительной части мусульманского населения представлялась ответственным за проведение конфессиональной политики затеей не только бесполезной, но и опасной для интересов государства.
До нас дошло немало документов, наглядно демонстрирующих несовместимость интересов государства и церкви в таком вопросе, как правовое положение мусульман, – например, письмо директора Департамента духовных дел иностранных исповеданий Э. К. Сиверса к архиепископу Антонию (Амфитеатрову). Последний обратился в 1876 г. в ДДДИИ с призывом оставить в интересах распространения православной веры политику либерализма и активнее применять жесткие меры по отношению к тем, кто отпал от православия[228]. В ответ Сиверс в деликатной манере пояснил позицию правительства в вопросе распространения православия среди мусульман. Чиновник отмечал, что принимаемые государством жесткие меры не привели к ожидаемым результатам:
Был принимаем, как Вам известно, целый ряд карательных мер, независимо от преследования виновных в совращении и в отпадении от Православия судебным порядком и присуждения их к высылке в Сибирь в каторжные работы, к тюремному заключению, к отобранию детей и другим более или менее тяжким наказаниям, административным порядком совратившихся выселяли массами… и поступавшие от высланных ходатайства о возвращении на родину постоянно оставлялись и остаются до сих пор без последствий, но все эти мероприятия еще раз подтвердили ту истину, что они религиозного верования ни создать ни искоренить не могут[229].
Таким образом, мы видим, что даже в эпоху Александра II государство использовало жесткие меры для борьбы с возвращением насильственно крещенных мусульман к своей вере. Ильминский, который хорошо понимал прагматический настрой некоторых чиновников, рекомендовал обер-прокурору Синода действовать крайне осторожно: «А вопрос об отменении муфтийства следовало бы возбудить ex motu proprio[230] и это было бы, по моему мнению, весьма полезно и даже необходимо»[231]. Иными словами, Ильминский предлагал Победоносцеву самому выступить с инициативой ликвидации института муфтията. Впрочем, вскоре миссионер несколько смягчил свою точку зрения по этому вопросу. В письме к Победоносцеву от 18 февраля 1885 г. он писал:
Но и совсем уничтожить муфтийство, – а с ним нужно похерить и магометанское духовное собрание, – едва ли не будет резко и, быть может, возбудит волнение в татарах. По моему мнению, удобнее сделать меру среднюю (medio tutissimus ibis[232]): поручить исправление должности временно, например, Максютову[233] – давно он служит судьею (т. е. членом) духовного собрания; весь занят торговыми делами (это его право на должности муфтия). Он, по-видимому, пороха не выдумает. А есть там в третьем (1883) году назначенный по выбору казанцев в члены духовного собрания какой-то мулла (Авхади или Ягуди??), он, по слухам, крайний фанатик. Но в случае крайности фанатик без русского образования и языка сравнительно лучше, чем по-русски цивилизованный татарин, а еще хуже аристократ, а еще хуже человек университетского образования[234].
Последняя фраза в приведенной выше цитате отражала кредо Ильминского и его школы, одной из задач которой было изолировать инородцев от получения светского образования:
Случаи поступления инородцев в гимназию или университет он [Ильминский. – Р. Б.] рассматривал как явления, мешающие достижению конечной цели – обрусения всей массы нерусского населения. По его мнению, такие образованные люди отрывались от родной среды и, вместо того чтобы заниматься просвещением «своего собственного» народа, предпочитали идти на государственную службу, преследуя частные эгоистичные интересы[235].
Под влиянием Ильминского Победоносцев и в самом деле поднял вопрос о ликвидации ОМДС в 1886 г. Он обратился к министру внутренних дел, в чьем подчинении находилось Духовное собрание, и, ссылаясь на мнение церковных иерархов Уфы и Оренбурга, потребовал ликвидировать муфтият и передать все вопросы, связанные с его компетенцией, в ведение губернаторов. Однако в ответ ему посоветовали держать подобные мысли при себе и не будоражить мусульманскую общественность[236].
С предложением ликвидировать муфтият выступал ученик и пасынок Ильминского Н. А. Бобровников[237]. Он считал, что Духовное собрание служит «лишь для возвышения престижа магометанства»[238]. В составленной им в 1896 г. записке Бобровников предлагал создать вместо ОМДС временные комиссии при губернских правлениях для производства испытаний на звание мулл[239]. По мнению Бобровникова, «Должность эта [муфтия ОМДС. – Р. Б.] уже сыграла свою роль. В настоящее время русское население в крае между Волгой и Уралом и даже в киргизских степях настолько значительно, что русская власть не имеет надобности в мусульманском посредничестве для своих сношений с инородцами»