[258]. При расследовании других злоупотреблений, в которых обвинялся муфтий, власти также вставали на сторону Хусаинова[259].
Одним из жестких критиков Духовного собрания на рубеже XIX и XX вв. был мусульманский общественный деятель, просветитель и журналист Абдуррашид Ибрагимов (1857–1944), который сам в 1892–1894 гг. служил в ОМДС кадием. В 1895 г. в Стамбуле была издана его книга «Чулпан йолдызы» («Утренняя звезда»). Книга эта была запрещена и нелегально распространялась в России[260]. В ней Ибрагимов жестко критиковал политику властей по отношению к мусульманам. По его мнению, мусульмане в России пребывали в униженном, рабском состоянии. Помимо миссионеров, Ибрагимов критиковал служащих ОМДС за корыстолюбие и нежелание заниматься делами мусульман[261]. Он предлагал усилить совещательное начало в работе ОМДС, чтобы в обсуждении важных вопросов принимали участие представители татарской элиты – ученые и купечество[262]. На Третьем Всероссийском съезде мусульман в 1906 г. обсуждался проект Ибрагимова о реформировании системы управления религиозными делами мусульман.
Отказ муфтия М. Султанова провести реформу муфтията в соответствии с решением совещания мусульманских религиозных и светских деятелей, проходившего в Уфе 10–15 апреля 1905 г., вынудил другого кадия – Ризаэтдина Фахретдина – оставить в 1906 г. свою должность[263].
Ранее я отмечал, что существовала группа критиков института муфтията, к которой относились религиозные деятели, стремившиеся создать альтернативу Духовному собранию в Уфе. Они пытались представить себя как более надежного партнера государства, чем ОМДС. Ярким примером здесь служит община, созданная Багаутдином Ваисовым[264]. Он не только выступал с критикой муфтия Тевкелева, которого считал своим личным врагом, но и, ссылаясь на текст Корана, утверждал, что муллы мусульманам вообще не нужны[265]. Соответственно, по Ваисову, не было необходимости и в институте муфтията. Ваисов основал движение «Ваисовский Божий полк староверов-мусульман»[266]. Как справедливо отмечает Кемпер, ваисовское движение было в большей степени политическим, чем религиозным. Багаутдин Ваисов предлагал себя властям в качестве посредника в отношениях с мусульманами[267].
К тому моменту, как Б. Ваисов обратился с письмом к императору Александру III, ему удалось создать религиозную структуру, полностью независимую от Духовного собрания[268]. У возглавляемой им общины имелся собственный молельный дом. Не имея соответствующих полномочий от муфтията, Ваисов регистрировал браки и рождения членов своей общины, совершал погребальный обряд, то есть присваивал себе функции, которые государство отводило указным муллам[269]. В сравнении с официально действующей фирмой-олигополистом – ОМДС – «Ваисовский Божий полк» можно охарактеризовать как нелицензированную фирму на религиозном рынке.
Другая попытка создать параллельную муфтияту структуру была предпринята еще в самом начале XIX столетия. В 1802–1803 гг. суфийский шейх тариката Накшбандийа-Муджаддидийа Хабибаллах б. ал-Хусаин ал-Оруви отправился в Саратовскую губернию. Там он призвал своих сторонников к созданию независимых от Уфы духовных собраний в Пензенской, Симбирской и Казанской губерниях. Однако власти в Петербурге не поддержали эту инициативу[270].
Таким образом, критики ОМДС из среды мусульман выбирали разные стратегии: от полного непризнания легитимности муфтията до частичного сотрудничества с ним. Во многом эта стратегия определялась отношением некоторых религиозных деятелей к российскому государству. Те, кто, по определению М. Кемпера, действовал как «изоляционисты» и максимально дистанцировался от контактов с представителями других религий, выступали против ОМДС. Они видели в Духовном собрании средство контроля над верующими. Те же ‘улама’, которые были настроены на диалог с властью ради достижения собственных целей, нашли в институте муфтията удобный инструмент для взаимовыгодного сотрудничества с государством. Как справедливо отмечают исследователи, союз мусульман и имперских властей был браком по расчету[271]. И расчет этот со стороны мусульман оказался в целом верен[272].
К середине XIX в. число изоляционистов значительно уменьшилось. Мусульманам стало довольно трудно существовать в полицейском государстве и игнорировать его институты. Государство при Николае I начало проникать во все сферы общественной и даже частной жизни (включая область религии). Кроме того, по мере роста влияния ОМДС среди мусульманского населения империи, все больше верующих стало рассматривать муфтият как незаменимого посредника в отношениях с государством. Критику вызывал уже не сам институт, а его отдельные, хотя порой и существенные недостатки (прежде всего, принцип назначения на должность муфтиев и кадиев). Неслучайно предложения о необходимости установления выборности для высшего слоя мусульманского духовенства были ключевыми во всех проектах реформ ОМДС, исходивших от мусульман во второй половине XIX – начале XX в.
Проекты реформ ОМДС во второй половине XIX в
К концу XIX в. в Российской империи сформировалась следующая система управления духовными делами мусульман. Европейская часть России и Сибирь входили в округ ОМДС. Мусульманские религиозные дела в Крыму находились в ведении Таврического магометанского духовного правления. Значительная часть мусульманских общин Закавказья относилась к юрисдикции Закавказских магометанских духовных правлений суннитского и шиитского учений (с резиденцией в Тифлисе), учрежденных в 1872 г.[273] На Северном Кавказе и в Туркестане проект создания отдельного муфтията обсуждался, но так и не был реализован[274].
Мусульманские общины Северного Кавказа формально находились в юрисдикции ОМДС, однако на практике Духовное собрание практически не вмешивалось в религиозную жизнь местных общин[275]. Это было связано со сложностью религиозной ситуации в указанном регионе и с желанием кавказских наместников проводить самостоятельную конфессиональную политику. В случае подотчетности местных общин ОМДС главным органом, регулирующим религиозную жизнь мусульман в регионе, выступал бы Департамент духовных дел иностранных исповеданий[276].
В вопросе о юрисдикции мусульманских общин на Северном Кавказе ДДДИИ занимал промежуточную позицию. С одной стороны, в Департаменте не хотели усиления ОМДС за счет установления реального контроля над религиозной жизнью мусульман в этом регионе. С другой, в ДДДИИ настороженно относились к тому, что высшей инстанцией для служителей исламского культа был кавказский наместник[277].
Своеобразная ситуация сложилась в Степном крае (на территории современных Казахстана, Киргизии и некоторых регионов России). В Петербурге отказались от идеи создания в крае муфтията. В 1885 г. был подготовлен проект «Положения об управлении духовными делами киргизов в областях Степного генерал-губернаторства»[278]. В соответствии с этим документом казахское население не подпадало под юрисдикцию ОМДС по религиозным вопросам. Муллы должны были избираться исключительно из числа казахов – подданных империи и утверждаться местным губернатором. Возведение мечетей допускалось только с одобрения генерал-губернатора. Кроме того, муллы не имели права вести метрические книги, из-под их ведения были выведены брачно-семейные дела. Соответственно, они пользовались и меньшими правами и привилегиями: не получали казенного жалования и были обязаны платить подати, подобно другим туземцам. Все эти меры были приняты, чтобы уменьшить влияние татарских богословов и мулл в деле распространения исламского образования среди казахов[279].
Иными словами, в империи сосуществовали разные модели управления мусульманскими религиозными делами, и институт муфтията был ключевым, но не единственным инструментом в руках государства. Имперские власти не стали настаивать на создании муфтиятов в ряде регионов. При этом они не стремились к усилению ОМДС, а потому воздерживались от передачи в юрисдикцию Духовного собрания мусульманских общин в недавно присоединенных областях (в Закавказье, Средней Азии и Степном крае).
Отсутствие единого подхода в регулировании религиозных дел мусульман во многом было результатом соперничества между органами исполнительной власти: министерствами внутренних и иностранных дел, а также военным министерством.
На протяжении большей части своей истории ОМДС находилось в ведении Департамента духовных дел иностранных исповеданий при МВД. В сферу компетенции ДДДИИ входили вопросы, связанные не только с функционированием ОМДС и духовенства, но и с мусульманскими учебными заведениями, печатью и др.
Военное министерство отвечало и за конфессиональную политику в Туркестане, занимавшем значительную часть современной Средней Азии. Кавказом совместно управляли два министерства: военное и внутренних дел. Генерал-губернаторы на Кавказе и в Туркестане не хотели, чтобы мусульманское население полностью подчинялось муфтияту, а значит и министерству внутренних дел