. Во второй половине июля в Казани проходили также съезды мусульманского духовенства и воинов-мусульман. 22 июля состоялось объединенное заседание делегатов всех трех съездов, на котором была провозглашена национально-культурная автономия мусульман тюрко-татар внутренней России и Сибири[384].
По мнению Садри Максуди, который в мае 1917 г. был избран председателем Милли идаре – правительства Национально-культурной автономии мусульман тюрко-татар внутренней России и Сибири, объем полномочий Диния назараты следовало ограничить обеспечением потребностей культа и нужд духовенства как класса. Религиозных деятелей можно было также привлекать для решения актуальных задач, стоявших перед народом[385].
Но ‘улама’, участвовавшие в работе съезда, не хотели довольствоваться лишь «обеспечением потребностей культа». Они стремились играть более активную роль в других сферах жизни общества. После полемики между либеральными политиками и консервативными ‘улама’ на съезде в Казани был достигнут определенный компромисс. Диния назараты вошло на правах одного из министерств (по делам религии) в состав Милли идаре[386]. Полномочия муфтията ограничивались такими вопросами, как контроль за назначением служителей исламского культа, строительство мечетей, открытие богословских образовательных учреждений и формирование их программ, регулирование брачно-семейных отношений, регистрация и раздел имущества по шариату и др.[387]
Таким образом, реорганизованный муфтият вышел из-под контроля русских властей и сразу же попал в зависимость от национального правительства, которое выступало от имени значительной части татарского общества. То, что такое положение дел не устраивало ‘улама’, хорошо видно из дневниковых записей муфтия Галимжана Баруди:
Уже настало время реформ. Нация, и стар и млад, издавна возлагала на нас большие надежды. Мы выработали идею постепенного действия, считая свойственный социалистам метод разрушения неприемлемым. Но возник Милли меджлис[388] и развеял наши планы, ограничил, как и прежде Романовы, нашу силу и энергию. Испугавшись успехов шариатского учреждения, позавидовали рождению прекрасных дел по укреплению религии и реформ и совсем не захотели заниматься не согласованными ни с кем вопросами. Создали национальное управление [Милли идаре. – Р. Б.] и передали в его ведение муфтия и кадиев, и все Духовное управление. Следствием этого стало большое ослабление и оскорбление указанного управления, отцов нации, верующих, это погасило их радость, отняло духовность и инициативу в области школ и медресе, оказалось возможным вершить экономические дела при поддержке учреждения, именуемого министерством финансов. Школы и медресе, на которые управление возлагало великие надежды, оказались в плачевном положении. Это вызвало в народе враждебное отношение. Подготовили лишь путь для осуществления целей коммунистов… и сами… оказались в катастрофическом положении. Духовному управлению ничего не осталось, как работать в старом стиле, в обессиленном состоянии[389].
В приведенном фрагменте обращают на себя внимание следующие положения.
1. Муфтий Баруди сравнивал политику национального правительства (Милли идаре) по отношению к муфтияту с политикой царей из династии Романовых, использовавших этот институт в своих интересах и игнорировавших духовные чаяния народа. Это проявилось, в частности, в передаче мусульманских школ (мектебов и медресе) в ведение министерства просвещения.
2. Муфтий считал не политических деятелей, заседавших в Милли идаре, а ‘улама’ подлинными «отцами нации», призванными играть ключевую роль в решении различных проблем тюрко-татар России. Из текста Баруди очевидно, что он рассматривал мусульманское духовенство и национальное правительство в качестве конкурентов, а не единомышленников[390].
3. Подчиненное положение Диния назараты по отношению к правительству не устраивало если не всех, то значительную часть ‘улама’.
4. Муфтий и его единомышленники представляли реформу ОМДС иначе, чем политические лидеры мусульман страны. Реформирование Духовного собрания должно было осуществляться постепенно и не приводить к его разрушению, как это произошло в 1917 г.
Однако у муфтия Баруди не было другого выбора, кроме как смириться со сложившимися обстоятельствами, чтобы сохранить единство в рядах мусульман:
Он [Баруди. – Р. Б.] обладал таким несравнимо огромным статусом руководителя религиозной конфессии, но, уважая национальные интересы своего народа, не возражает против сокращения полномочий ОМДС при переходе к Духовному управлению. Сочувствуя идее единства нации, он соглашается на роль рядового министра и входит в состав членов Милли идаре. Очевидно, что если бы он не согласился на этот шаг, у Милли идаре не было никакого шанса на признание со стороны народа. Даже передача системы медресе и мектебов из его ведения в отдельное министерство образования и сокращение финансовых поступлений в связи с созданием специализированного управления не вызывает у муфтия возражений…[391]
Несмотря на критическое отношение к вероисповедной политике татарского национального правительства, Баруди негативно отреагировал на решение большевиков ликвидировать Милли идаре, оформленное декретом от 12 апреля 1918 г.[392] В этом декрете, однако, подчеркивалось, что Диния назараты может продолжить свою деятельность при условии, что оно не станет вмешиваться в политические дела. В июле 1918 г., после взятия Уфы войсками А. В. Колчака, Милли идаре ненадолго возобновило работу. В составе национального правительства продолжало деятельность и Диния назараты во главе с Баруди. Муфтий понимал, что ни белые, ни красные не заинтересованы в существовании Милли идаре, но они были готовы терпеть муфтият при условии его полной лояльности по отношению к ним[393].
После того как красные захватили Уфу, Баруди покинул город и перебрался в Петропавловск, находившийся в руках белых. Однако кадий Ризаэтдин Фахретдин остался в Уфе. Такая ситуация не была результатом разногласий в среде высшего мусульманского духовенства. Скорее можно предположить, что это был продуманный стратегический ход со стороны муфтия и кадиев, которые в условиях политической нестабильности пытались сохранить Диния назараты. После утверждения советской власти в Волго-Уральском регионе Баруди возвратился в Уфу.
В 1920 г. в Казани прошел съезд мусульманского духовенства, на котором было решено преобразовать Диния назараты в Центральное духовное управление мусульман внутренней России и Сибири (ЦДУМ). Были избраны муфтий (Г. Баруди) и шесть кадиев. Название «Диния назараты» было сохранено в наименовании высшего звена в структуре ЦДУМ, в которое входили муфтий и кадии (то есть высший слой мусульманского духовенства). Среднее звено (мухтасибат) включало трех человек во главе с мухтасибом. И, наконец, на низовом уровне действовал мутаваллиат, состоявший из муллы, муэдзина и секретаря-казначея мечети[394].
Опыт Диния назараты в 1917–1918 гг. показывает, что даже в условиях освобождения от контроля со стороны органов государственной власти муфтият не мог функционировать самостоятельно. Такая ситуация – не результат случайного стечения обстоятельств, а закономерный этап в развитии института муфтията, который по своей природе не мог быть ничем иным, кроме как государственным учреждением, де-юре и/или де-факто выступающим инструментом по проведению вероисповедной политики в отношении мусульман. Таким образом, ожидания некоторых мусульманских религиозных деятелей, в том числе муфтия Баруди, видевших Диния назараты независимой от светских властей структурой, а себя – лидерами нации, не оправдались.
Создание Диния назараты имело серьезные последствия для института муфтията в России. С точки зрения части башкир, этот орган, будучи министерством религии при татарском национальном правительстве, не выражал интересы башкирского населения. В ноябре 1917 г. было объявлено об учреждении Духовного управления [мусульман] Башкурдистана (с 1923 г. – Центрального духовного управления мусульман Башкирской АССР[395]), независимого от Диния назараты.
Среди светских и религиозных лидеров башкир не было единства по вопросу о форме и компетенции нового духовного управления. Позиция национал-автономистов во главе с Ахмет-Заки Валиди во многом соотносилась со взглядами представителей Милли идаре на роль муфтията как министерства религии в национальном правительстве. Разница заключалась лишь в том, что Валиди хотел видеть отдельное, независимое от Диния назараты башкирское духовное управление. Что касается определенной части мусульманского духовенства у башкир, то лидер его консервативно-монархического фланга ишан Мухаммед-Абдулхай Курбангалеев считал оптимальной формой для Духовного управления [мусульман] Башкурдистана экстерриториальную автономию с элементами теократии[396].
В новейшей истории России идея Диния назараты как министерства религии в структуре национального автономного правительства была реализована в современном Татарстане в 2010‐е гг. при муфтии Самигуллине. Опыт Диния назараты также был частично воспроизведен в постсоветском Крыму. До 2014 г. Духовное управление мусульман Крыма (ДУМК) было де-факто министерством религии при Меджлисе крымскотатарского народа