«Терпимый ислам» (1917–1929)
СССР иногда описывается в академической и научно-популярной литературе как атеистическое государство[398]. Это определение не совсем корректно, по крайней мере если говорить обо всей советской эпохе. Признаками атеистического государства являются «запрет на религиозные убеждения, на деятельность религий (церквей) и всемерная (правовая, финансовая, идеологическая, организационная) поддержка государством одного мировоззренческого выбора – атеистического»[399]. Как справедливо отмечает М. И. Одинцов, политика построения атеистического государства в новейшей истории последовательно проводилась только в двух случаях: в Албании под властью Энвера Ходжи (1944–1985) и в Китае в годы Культурной революции (1966–1976)[400]. В СССР мы можем найти определенные элементы атеистического государства в конце 1920‐х и 1930‐е гг., а также в конце 1950‐х – начале 1960‐х гг.
Политика советского правительства в отношении религиозных организаций и верующих с 1917 г. до второй половины 1920‐х строилась на иных принципах. Одинцов характеризует это время как период аконфессионального (внеконфессионального) государства, и такое определение выглядит уместным[401]. Провозгласив принцип отделения церкви от государства, советское правительство не стремилось бороться со всеми проявлениями религиозности, но лишь не допускало религию в публичную сферу. Еще одним важным элементом политики, проводившейся в 1920‐е гг., был дифференцированный подход к духовенству в зависимости от его лояльности к советскому режиму. В случае ислама преследовались только религиозные деятели, открыто выступавшие против власти[402].
Если использовать терминологию имперского периода, ислам, с рядом оговорок, в пореволюционное десятилетие был в Советской России «терпимой» религией. Вплоть до конца 1920‐х гг. большевики не вступали в открытую конфронтацию с мусульманами, предпочитая применять репрессии в отношении отдельных верующих, которых они считали контрреволюционным элементом. Советская политическая полиция ЧК – ГПУ – ОГПУ активно содействовала усилению противоречий в рядах мусульманских религиозных деятелей[403].
Правительство Российской Советской Федеративной Социалистической Республики (РСФСР) не препятствовало созданию Центрального духовного управления мусульман внутренней России и Сибири (ЦДУМ) на базе Диния назараты в 1920 г. Хотя муфтий Галимжан Баруди в свое время выступал с антибольшевистскими заявлениями, новая власть не решалась репрессировать этого авторитетного мусульманского религиозного деятеля, и он возглавлял ЦДУМ вплоть до своей смерти в 1921 г.[404]
Важность, которую большевики придавали мусульманскому вопросу, проявляется в ряде шагов, предпринятых ими вскоре после Октябрьской революции. 20 ноября (3 декабря) 1917 г. было обнародовано обращение Совета народных комиссаров РСФСР «Ко всем трудящимся мусульманам России и Востока», в котором правительство призывало мусульман, освобожденных от ига царизма, стать его союзниками. В Обращении, в частности, говорилось следующее:
Мусульмане России, татары Поволжья и Крыма, киргизы и сарты Сибири и Туркестана, турки и татары Закавказья, чеченцы и горцы Кавказа, все те, мечети и молельни которых разрушались, верования и обычаи которых попирались царями и угнетателями России! Отныне ваши верования и обычаи, ваши национальные и культурные учреждения объявляются свободными и неприкосновенными. Устраивайте свою национальную жизнь свободно и беспрепятственно. Вы имеете право на это. Знайте, что ваши права, как и права всех народов России, охраняются всей мощью революции и ее органов, Советов Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов[405].
Обращает на себя внимание следующая формулировка в документе: безопасность национальных и культурных учреждений мусульманских народов гарантирована. Религиозные учреждения при этом не упоминаются.
В том же декабре 1917 г. было принято важное политическое решение. По личному распоряжению председателя СНК РСФСР В. И. Ленина мусульманам была возвращена одна из ценнейших рукописей Корана – Коран Усмана. Этот шаг был положительно воспринят в мусульманской среде. Возвращение Корана и обращение «Ко всем трудящимся мусульманам России и Востока» привлекли на сторону большевиков значительную часть последователей ислама, которые изначально настороженно отнеслись к Октябрьскому перевороту[406].
Определенную ясность в политику большевиков в отношении религий в целом и ислама в частности внес декрет СНК РСФСР «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» от 20 января (2 февраля) 1918 г. Юридическое подтверждение того, что в России теперь нет государственной церкви и что все религиозные организации будут равноудалены от государства и защищены от любого вмешательства в их дела, приветствовали многие мусульмане. Однако неприятие вызвали те положения декрета, которые касались отделения школы от церкви. На практике это означало, что мусульмане и другие верующие не имели возможности получать систематическое религиозное образование.
Председатель Центрального мусульманского комиссариата при Народном комиссариате по делам национальностей Мирсаид Султан-Галиев (1892–1940) настаивал на том, чтобы положения, касающиеся вопросов обучения религии, не распространялись на мусульманское население. Однако коллегия Наркомнаца отвергла это предложение. Только в 1923 г. в разгар нэпа был принят декрет ВЦИК и СНК РСФСР, в котором допускалось групповое преподавание мусульманского вероучения в мечетях и частных домах лицам, достигшим совершеннолетия по шариату и отучившимся не менее трех классов в школе 1‐й ступени. Этому же вопросу были посвящены постановления Президиума ВЦИК от 9 июня и 28 июля 1924 г. Однако на практике в соответствии с рядом подзаконных актов[407] преподавание основ мусульманской религии ограничивалось только мечетями и могло проводиться только в дни, свободные от занятий в советской общеобразовательной школе[408].
Национальная политика большевиков способствовала их успеху в Гражданской войне. Лидеры белых твердо придерживались принципа «единой, великой и неделимой России», а советское правительство предоставило народам России национально-территориальную автономию, противопоставляя ее национально-культурной автономии. По мнению большевиков, последняя представляла собой замаскированный национализм и поэтому была неприемлема в пролетарском государстве. До Октябрьской революции среди большевистских лозунгов был такой: «нет» – культурно-национальной автономии, «да» – праву наций на самоопределение вплоть до отделения[409].
На первый взгляд может показаться, что предоставление независимости отдельным территориям в гораздо меньшей степени отвечало интересам советского государства, чем национально-культурная автономия. Однако Ленин и Сталин, которые были архитекторами большевистской национальной политики, руководствовались другими принципами. Во главу угла ставились классовые интересы, и поэтому создание независимого пролетарского государства на части территорий бывшей Российской империи было предпочтительнее культурной автономии нацменьшинств. Последняя, по мнению большевиков, вела к росту национального самосознания в ущерб интересам пролетарской солидарности. Мирсаид Султан-Галиев, одна из первых жертв советского режима из среды коммунистов, подвергся репрессиям за то, что был сторонником культурно-национальной автономии мусульманских народов[410].
Большевистские идеологи и сотрудники ВЧК – ГПУ – ОГПУ делили служителей исламского культа на две группы: «прогрессивных» и «реакционных»[411]. С первыми допускался тактический союз (до тех пор, пока религия продолжала играть значительную роль среди мусульман), представители же второй группы подвергались преследованиям. Тем служителям культа, которых политическая полиция относила к категории «реакционных», не разрешалось становиться имамами и занимать другие должности. «Прогрессивные» мусульманские религиозные деятели рассматривались большевиками как «попутчики», которых необходимо было использовать в целях формирования «раскола» среди ‘улама’. Власти даже рассматривали возможность создания своего рода обновленческого муфтията при участии прогрессивных служителей исламского культа – по аналогии с обновленческими церквями в 1920‐е гг.[412]
У Объединенного государственного политического управления при СНК СССР (ОГПУ) имелся определенный сценарий для формирования непреодолимых противоречий в среде мусульманских религиозных деятелей. На первом этапе планировалось разделить служителей исламского культа по национальному признаку. Затем, на втором этапе, предполагалось усилить разногласия между мусульманскими религиозными деятелями по догматическим вопросам[413]. В данном случае это было разделение не на теологические школы и движения (большинство мусульман в России тогда и сейчас являются последователями ханафитской богословско-правовой школы в фикхе и матуридитской ‘акиды в вопросах вероисповедания), а на условных «реакционеров» и «прогрессистов».