омными. Как показали данные Всесоюзной переписи населения СССР 1937 г., 56,7 % лиц 16 лет и старше назвали себя верующими[429].
Если после революции большевики использовали дифференцированный подход при проведении вероисповедной политики в разных мусульманских регионах, то к концу 1920‐х гг. происходит унификация способов и методов взаимодействия органов власти с религиозными объединениями, представлявшими мусульман.
В борьбе с религиозными обществами и группами в 1930‐е гг. часто использовалась следующая схема. Она была рассмотрена мною подробно на примере мусульманской общины Ленинграда. После ареста в 1931–1932 гг. имам-хатибов и имамов Соборная мечеть несколько лет оставалась без официального муллы. В дальнейшем, когда ленинградским мусульманам удавалось найти нового человека, способного выполнять работу имама, администрация Петроградского райсовета, в ведении которой находилась Соборная мечеть, не спешила утверждать его в должности. Таким образом, возникал замкнутый круг: служитель культа не имел права проводить обряды, а мечеть в отсутствие зарегистрированного муллы подлежала закрытию, так как представляла собой, с точки зрения властей, место незаконного сборища верующих.
Вместе с тем ответственные за взаимодействие с религиозными объединениями чиновники в Петроградском райсовете и в Ленсовете[430] хорошо понимали, что уровень религиозности среди мусульман высок, и если не дозволять им иметь официального имама, то обряды будут проводить не имеющие регистрации муллы, которых сложнее контролировать.
То, что функции имама в Соборной мечети Ленинграда с 1932 по 1940 г. в основном осуществляли лица, имевшие лишь свидетельство муэдзина, не было случайностью. Это было своего рода компромиссным решением: с одной стороны, мусульмане получали служителя культа, то есть лицо, имевшее, по мнению чиновников, законное право проводить богослужения, с другой – его статус был ниже, чем имам-хатиба или имама. Муэдзин мог выступать в роли муллы при чтении праздничной, пятничной и погребальной молитвы.
Городские власти не были заинтересованы в том, чтобы служители культа пользовались авторитетом среди верующих и могли выступать в качестве лидеров мусульман Ленинграда. Поэтому лица, выполнявшие роль муллы, работали недолго. Так, муэдзин Искандер Жалялетдинов прослужил в мечети около года – со второй половины 1936 по начало 1937 г., после чего был арестован органами НКВД.
В таких условиях городские и районные власти оказывали беспрецедентное давление на «двадцатку», требуя выполнения обязательств по ремонту здания мечети и прилегающего к нему флигеля. Сочетание административных методов с силовыми привело к параличу деятельности религиозного общества мусульман в Ленинграде и дало возможность Ленгорсовету принять 8 июня 1940 г. решение о закрытии мечети.
Подобные ситуации складывались и в других регионах, и зачастую органам власти на местах требовалось меньше усилий, чтобы изъять из пользования верующих культовое здание и снять действующее религиозное объединение с регистрации. Со своей стороны руководство ЦДУМ пыталось повлиять на ситуацию и если не остановить, то ограничить вмешательство советских чиновников в дела религии.
Муфтий Фахретдин предпринял в 1929 г. неудавшуюся попытку попасть на прием к председателю ВЦИК М. И. Калинину, чтобы сообщить ему о препятствиях, которые чинятся мусульманам[431]. Вопросы, которые муфтий хотел обсудить со «всесоюзным старостой», были сформулированы в письме к Калинину председателя Постоянной центральной комиссии по вопросам культов при ВЦИК П. Г. Смидовича, с которым у Фахретдина состоялась встреча в мае 1930 г.:
Все религиозные организации мусульман находятся накануне полнейшего разрушения и исчезновения с лица земли. Пока закрылось 87 % мухтасибатов (мусульманские епископаты), из 12 000 мечетей закрыто более 10 000, от 90 до 97 % мулл и муэдзинов лишены возможности отправлять культ…[432]
Постоянная центральная комиссия по вопросам культов при ВЦИК была создана в соответствии с постановлением «О религиозных объединениях» 1929 г. с целью «общего руководства и наблюдения за правильным проведением в жизнь политики партии и правительства в области применения законов о культах на всей территории РСФСР». До создания Комиссии вопросы, относившиеся к ее компетенции, находились в ведении VIII (V) отдела Народного комиссариата юстиции РСФСР (1918–1924) и Секретариата ВЦИК (1924–1929). Основным направлением работы Комиссии было рассмотрение жалоб, касающихся вопросов открытия и закрытия культовых зданий. В 1934 г. этот орган был преобразован в Постоянную центральную комиссию по вопросам культов при ЦИК СССР, которая была упразднена в 1938 г. При президиумах ЦИК союзных и автономных республик также были созданы комиссии по вопросам культов. Основным направлением деятельности Постоянной комиссии был разбор жалоб на закрытие храмов и молитвенных зданий, а также на другие действия местных властей, нарушавшие, по мнению заявителей, законодательство о культах.
В конце 1920‐х – середине 1930‐х гг. в СССР происходила перегруппировка участников религиозного рынка. Во второй половине 1920‐х гг. обновленческое движение пошло на спад, укрепились позиции «тихоновцев» – приверженцев бывшей Синодальной церкви. В 1927 г. митрополит Сергий (Страгородский), бывший в то время заместителем местоблюстителя патриаршего престола, издал послание, более известное как Декларация митрополита Сергия, в котором провозгласил полную лояльность православной церкви советскому правительству[433]. В результате руководство страны отказалось от прежней активной политики поддержки обновленческого движения в русском православии. Обновленцы к тому времени раскололись на несколько групп и так и не смогли взять под контроль бóльшую часть приходов в стране. Партийное руководство страны взяло курс на поддержку тех клириков бывшей Синодальной церкви, которые согласились с Декларацией митрополита Сергия.
Что касается ЦДУМ, то поворотным моментом в его истории стал 1936 г. 11 апреля скончался Ризаэтдин Фахретдин. На место муфтия претендовали два кандидата: Габдрахман Расулев и Кашшаф Тарджеманов (Кашшаф ад-дин Тарджемани). Каждый из этих религиозных деятелей по-своему видел будущее института муфтията. Расулев готов был идти на существенные компромиссы с советской властью, например ограничить полномочия ЦДУМ ради сохранения самой этой структуры. Тарджеманов, напротив, был убежденным сторонником расширения прав муфтията, но в случае невозможности выполнения ЦДУМ своих функций предпочел бы приостановить его деятельность[434]. Обоих кандидатов поддерживали значительные группы служителей культа и верующих.
К середине 1930‐х гг. муфтий Фахретдин понял, что эпоха компромиссов с советской властью закончилась. Лишенный полномочий ЦДУМ, по его мнению, был неспособен служить интересам мусульман[435]. Эту позицию разделял Тарджеманов, который в одном из писем Фахретдину писал: «В таком виде ЦДУМ не нужно, а ликвидация его вынудила бы советскую власть пересмотреть отношение к религии»[436]. Тарджеманов предлагал обсудить будущее Духовного управления на всероссийском съезде мусульман. Но муфтий отвечал, что проведение съезда невозможно[437], и посчитал целесообразным решить вопрос об упразднении ЦДУМ в тайной переписке между ‘улама’. Позиция Фахретдина была изложена в докладной записке, адресованной кадиям и членам Совета улемов, датированной 17 декабря 1935 г.:
…ЦДУМ не может выполнять своих обязанностей и дальнейшее его существование бессмысленно для мусульманской общественности. С закрытием ЦДУМ Советское правительство было бы вынуждено изменить свое отношение к религии. Поэтому полезнее закрыть ЦДУМ, чем дать ему существовать в теперешнем его положении… Вопрос этот должен быть разрешен не с точки зрения интересов лиц, работающих ныне в ЦДУМе, а с точки зрения общих интересов мусульманского населения… Если добровольное закрытие и роспуск такого учреждения… влечет величайшую ответственность и является чрезвычайно большой смелостью, то наравне с этим должны нести ответственность за дальнейшее существование его лишь во имя сохранения его номинального названия, которое лежит тяжелым бременем на обедневшем мусульманском населении, за сохранение его после того, как оно уже не в силах больше выполнять свои религиозные функции. Сущность вопроса в следующем: продолжает ли быть на сегодня ЦДУМ, или же с установлением этой власти оно закрыто. Говоря иными словами, служат ли члены ЦДУМ своей работой делу удовлетворения религиозных потребностей последователей Ислама или же они «работают» лишь во славу занимаемых помещений…[438]
Для того чтобы понять, что намерение ликвидировать муфтият было крайней мерой для руководства Духовного управления, достаточно посмотреть на те усилия по объединению мусульманских общин (в том числе никогда прежде не относившихся к юрисдикции ЦДУМ), которые предпринимал в 1920‐е гг. Фахретдин. Впервые с 1788 г. сам муфтий поставил вопрос об упразднении муфтията.
С точки зрения теории экономики религии эту ситуацию можно описать следующим образом. Намеренные действия регулятора религиозного рынка (государства) фактически привели к параличу деятельности фирмы-монополиста (муфтията)[439]. Топ-менеджеры, практически утратив возможность управлять деятельностью фирмы, приняли решение о ее ликвидации и запустили процедуру банкротства. Однако регулятор воспротивился этому и добился назначения на пост генерального директора лояльного менеджера (Расулева).