изация страны, внесшая решающий вклад в ее становление и развитие[666].
Если учитывать, что Московский патриархат как религиозное объединение был создан только в 1943 г., это утверждение звучит не вполне обоснованно, а сама претензия на первенство вызывает недоумение.
Большую роль в идеологическом обосновании привилегированного статуса РПЦ играла концепция «традиционных» религий. Одним из ее авторов является бывший сотрудник Московского патриархата И. А. Куницын, рассматривавший юридические инструменты закрепления особого положения православия как необходимую меру в ведущейся ценностной войне с Западом:
На территории нашей страны идет жестокая информационная война, точнее ее разновидность – война ценностная… Ведется незаметная, но каждодневная работа, направленная на духовную дезориентацию российского народа. Развенчивается культурное наследие, поэтому острие этого оружия направлено против традиционных ценностей и конфессий. Во многих странах хотят, чтобы гражданин России ощущал себя европейцем, азиатом, кем угодно, но только не русским; католиком, протестантом, кришнаитом, но только не православным… Таким образом, действующее законодательство охватывает намного более узкий круг проблем, чем это необходимо. Требуется построение вероисповедной политики, предусматривающей юридические инструменты защиты традиционных духовных ценностей от деструктивных глобальных процессов[667].
Куницын предлагал разделять традиционные религии на «федеральные» и «региональные»:
Если Федеральное Собрание РФ признает традиционной, например, Русскую православную церковь и Центральное духовное управление мусульман, религиозные организации, входящие в их состав и находящиеся на территории любого субъекта Российской Федерации, будут пользоваться всеми правами, предусмотренными для федеральных традиционных конфессий, независимо от того, на территории какого субъекта Российской Федерации они созданы и действуют. При этом присвоение какой-либо конфессии статуса региональной в отдельно взятом субъекте федерации приведет к тому, что правами традиционных конфессий смогут пользоваться и Русская православная церковь, и ЦДУМ, и данная конфессия[668].
Если бы это предложение было в полном объеме реализовано, оно позволило бы государству более эффективно контролировать деятельность муфтиятов. ЦДУМ был бы признан «федеральной традиционной конфессией». Помимо субъективных факторов (полная лояльность этого духовного управления господствующему в стране политическому режиму и РПЦ), существует и значимый объективный фактор – исторический: ЦДУМ – старейшая мусульманская религиозная организация в современной России, даже если рассматривать в качестве даты ее создания не 1788‐й, а 1920 год. Другим же духовным управлениям мусульман был бы предоставлен статус «региональных традиционных конфессий». Таким образом, Москва формально оказывалась бы ни при чем, если бы региональные власти не регистрировали в своем субъекте федерации тот или иной муфтият.
Предложения Куницына не были реализованы в полной мере. В современной России «традиционной» может быть названа религия, которую исторически исповедует большинство представителей того или иного народа или народов[669]. Среди самих «традиционных» религий также существует градация. По словам одного из идеологов консервативного крыла в современном русском православии протоиерея Всеволода Чаплина, который в 2009–2015 гг. был председателем синодального Отдела РПЦ по взаимоотношениям Церкви и общества, конфессиональные меньшинства могут быть терпимы внутри «единой общины веры», но должны быть исключены из ее «основной социальной и мистической миссии»[670].
Иными словами, с точки зрения Чаплина, в России есть господствующая религия, призванная осуществлять социальную и мистическую миссию, и есть «терпимые» религии, основная задача которых – удовлетворять духовные запросы религиозных меньшинств. Получается, что, осознанно или неосознанно, Чаплин вводил в лексикон современной РПЦ понятие «терпимая религия», известное в Российской империи с конца XVIII в. Примечательно, что к «терпимым» относились три из четырех современных «традиционных» религий: ислам, буддизм и иудаизм.
«Пакет Яровой» 2016 г. и правовое положение мусульманских религиозных организаций
Когда руководители муфтиятов выражали поддержку федеральному закону «О свободе совести и о религиозных объединениях» 1997 г., они руководствовались текущими интересами возглавляемых ими организаций. Закон в целом действительно не ухудшал положение духовных управлений, а, напротив, способствовал выдавливанию с религиозного рынка фирм-конкурентов, работавших в том числе и в регионах с компактным проживанием мусульман и проводивших среди них миссионерскую работу. Но мусульманские религиозные деятели не учли ни законов политики, ни законов экономики. Первые указывают, что даже частичное ограничение политических и иных свобод, не вызванное объективными причинами (реальными, а не мнимыми угрозами национальной безопасности и т. п.), со временем приводит как минимум к дискриминации инакомыслящих. Что касается экономических законов, то ликвидация системы свободной конкуренции привела к монополизации религиозного рынка и обострению конкурентной борьбы между его участниками.
Более жесткие ограничения, которые коснулись не только новых религиозных движений и протестантских церквей, но и так называемых традиционных религий, не заставили себя долго ждать. Сначала они нашли отражение в правоприменительной практике, позднее были закреплены в законодательстве.
В июле 2016 г. были приняты два закона, имевшие антитеррористическую направленность. Еще на стадии обсуждения оба законопроекта получили в СМИ наименование «поправок Яровой», или «пакета Яровой», – по имени одного из их разработчиков – депутата Государственной Думы И. А. Яровой. Один (федеральный закон от 6 июля 2016 г. № 374-ФЗ «О внесении изменений в федеральный закон „О противодействии терроризму“ и отдельные законодательные акты Российской Федерации в части установления дополнительных мер противодействия терроризму и обеспечения общественной безопасности») содержал поправки к закону «О свободе совести и о религиозных объединениях».
«Поправки Яровой» вводили жесткие ограничения на миссионерскую деятельность. Последняя определялась как «деятельность религиозного объединения, направленная на распространение информации о своем вероучении среди лиц, не являющихся участниками (членами, последователями) данного религиозного объединения, в целях вовлечения указанных лиц в состав участников (членов, последователей) религиозного объединения, осуществляемая непосредственно религиозными объединениями либо уполномоченными ими гражданами и (или) юридическими лицами публично, при помощи средств массовой информации, информационно-телекоммуникационной сети „Интернет“ либо другими законными способами (ст. 24.1, п. 1 ФЗ „О свободе совести и о религиозных объединениях“ 1997 г.)».
Как уже говорилось ранее, по действующему законодательству религиозные объединения в России могут создаваться в двух формах: в форме религиозной организации (проходит государственную регистрацию и обладает статусом юридического лица) и религиозной группы (создается в уведомительном порядке и не имеет статуса юридического лица)[671]. Если следовать буквальному пониманию процитированной выше статьи закона, проповедническая деятельность лица, действующего в личном качестве, а не от имени какого-либо религиозного объединения, не подпадает под определение миссионерской и, следовательно, ее не должны затрагивать ограничения, введенные «поправками Яровой» (в том числе запрет на проповедь религиозного учения вне специально отведенных мест)[672]. Однако именно ограничительное толкование получило широкое распространение в правоприменительной практике, несмотря на то, что оно противоречит ст. 28 Конституции[673]. Таким образом, если несколько человек проводят регулярные религиозные собрания вместе, суды склонны делать вывод о существовании «„религиозной группы, не уведомившей о начале своей деятельности уполномоченный орган власти“ и об осуществлении в интересах этой группы миссионерской деятельности с нарушением требований законодательства»[674].
Одним из ограничений, введенных «поправками Яровой», является запрет заниматься миссионерской деятельностью – за исключением специально отведенных для этого мест: в культовых помещениях, зданиях и сооружениях, а также на земельных участках, на которых расположены такие здания и сооружения; в зданиях и сооружениях, принадлежащих религиозным организациям на праве собственности или предоставленных им на ином имущественном праве для осуществления их уставной деятельности, и др. (ст. 16, п. 2 ФЗ 1997 г. «О свободе совести и о религиозных объединениях»).
На первый взгляд, положения закона и в этот раз не затрагивали интересов муфтиятов. Духовные управления осуществляют миссионерскую деятельность в местах, которые перечислены в законе. Не существует проблем и с предоставлением письменных полномочий от муфтията связанному с ним рабочими отношениями служителю культа.
По-иному обстоит дело с теми лицами, которые принадлежат к общинам, не входящим ни в одну централизованную религиозную организацию мусульман. Для законного ведения миссионерской деятельности они должны сначала уведомить органы власти о существовании своей группы или создать и зарегистрировать религиозную организацию, что может потребовать немало времени и усилий и не всегда гарантирует ожидаемый результат.