В годы работы Исхакова на посту муфтия среди имамов (особенно в Закамье) действительно были те, кого с определенными оговорками можно было отнести к числу умеренных салафитов, то есть тех, кто не призывал к насилию в отношении инаковерующих и инакомыслящих. С одной стороны, как уже отмечалось выше, далеко не все, кого журналисты маркируют как «салафитов» и «ваххабитов», в действительности являются таковыми. С другой – присутствие умеренных салафитов в приходах в юрисдикции ДУМ РТ было результатом сознательной политики Исхакова, стремившегося быть муфтием всех мусульман республики, а не только лишь одной группы (сторонников так называемого традиционного ислама). Как показали дальнейшие события, эта политика оправдала себя и позволила избежать эскалации многих конфликтов, в основе которых лежала борьба за влияние разных религиозных групп в исламской умме республики[977]. При этом, допуская существование религиозного плюрализма среди имамов и верующих, муфтий активно работал над укреплением монопольного положения ДУМ РТ на религиозном рынке, возникшего в результате Объединительного съезда[978].
То, что продуманная умеренная кадровая политика Исхакова оказалась более эффективной для сохранения единства мусульман республики, чем выстраивание жесткой идеологической вертикали в ДУМ РТ, стало очевидно в 2011–2012 гг. Период пребывания Ильдуса Файзова на должности муфтия характеризовался не только резкой антиваххабитской риторикой, но и чисткой рядов: были уволены имамы и мухтасибы, которые попали в категорию «ваххабитов». В результате муфтий настроил против себя не только часть религиозных деятелей, но и верующих, которые не были сторонниками салафизма, но не одобряли методы борьбы Файзова с инакомыслием. История с неудавшимся смещением Рамиля Юнусова вызвала скандал и привела к охлаждению отношений Аппарата Президента РТ с муфтием. Кроме того, муссирование антиваххабитской тематики наносило удар по имиджу республики как очага стабильности и мира между религиями, который годами выстраивало руководство Татарстана.
Не встречая полного понимания в Аппарате Президента РТ, Файзов попытался опереться на федеральные власти. Это еще больше осложнило его отношения с Казанским Кремлем, где, как уже отмечалось, болезненно воспринимают такие действия. И дело здесь не в том, что в руководстве Татарстана были люди, тайно сочувствовавшие ваххабитам и состоявшие в мифическом «ваххабитском холдинге». Для чиновников была важна та самая стабильность и позитивный имидж республики, который в большей степени обеспечивал условный «салафит» Гусман Исхаков, чем «традиционалист» Файзов.
Чтобы не повторять прежних ошибок, руководство Татарстана особо тщательно подходило к выбору кандидатуры нового муфтия. 28-летний Камиль Самигуллин оказался для властей республики оптимальной фигурой. Новый муфтий успешно сумел встроиться в местную клановую систему и укорениться в республике, несмотря на то что является уроженцем другого региона.
Самигуллина некоторые авторы называют кадимистом или наследником кадимистов[979], имея в виду не только консерватизм муфтия в религиозных вопросах, но и его лояльность по отношению к установившемуся в России политическому режиму. Слово «кадимист» без дополнительных пояснений не вполне корректно употреблять в наши дни, так как оно отражает реалии другой эпохи. То же самое можно сказать и о слове «джадидист». В задачи данного исследования не входит поиск более точного термина для характеристики взглядов мусульманских религиозных деятелей в современной России. Поэтому, выбирая из списка уже получивших распространение понятий и терминов, я остановлюсь на слове «традиционалист» (или даже «неотрадиционалист») при определении идейных взглядов действующего муфтия Татарстана[980].
Когда Самигуллин впервые был избран муфтием в 2013 г., его религиозный консерватизм в вопросах ‘ибадата и му‘амалата мог показаться некоторым верующим не вполне уместным в реалиях XXI в. Но уже к концу 2010‐х гг., когда усилиями федерального центра стал планомерно сворачиваться проект татарстанского суверенитета, значение духовного управления и его идеологии возросло.
В условиях, когда независимый муфтият – один из признаков суверенитета Татарстана, традиционализм является наиболее приемлемой идеологией, которая позволяет сохранить ислам в среде татарского населения республики. Джадидизм (или неоджадидизм) и любые формы мусульманского обновленчества неприемлемы в ситуации, когда политические свободы ограничены, а государство активно вмешивается в религиозную жизнь. Мусульманское обновленчество, открытое внешнему миру, трансграничное и интернациональное по природе (то есть не привязанное к какой-либо почве), может выступить инструментом в руках внешних сил для размывания национальной культуры и религиозных традиций народов, исповедующих ислам. Мусульманские реформисты пытаются играть активную роль в общественной и политической жизни, поэтому они более зависимы от органов власти, чем традиционалисты, так как видят в государстве опору и союзника для проведения своих реформ.
Традиционализм при авторитарном политическом режиме позволяет сохранить религию в рамках неписаного договора с государством: духовенство и верующие проявляют лояльность по отношению к действующей власти, не вмешиваются в общественно-политическую жизнь, а государство не вторгается в сферу религии. Это тот же принцип «своего огорода», только применяемый в отношениях не с религиозными организациями, а с органами власти. В свою очередь, Казанский Кремль, предоставляя определенную религиозную автономию ДУМ РТ и выступая гарантом его независимости от межрегиональных духовных управлений, может использовать татарстанский муфтият как «мягкую силу» для усиления своего влияния и сохранения остатков национального суверенитета. Ярким примером здесь может служить озвученное в 2016 г. решение Президиума ДУМ РТ о том, что пятничные проповеди (вернее, их часть, именуемая вагазом[981]) в мечетях Татарстана будут читаться только на татарском языке. Такая мера, вызвавшая критику ряда религиозных деятелей за пределами республики, оказалась крайне своевременной: на следующий год татарский был исключен из числа обязательных предметов в школах Татарстана, и его изучение стало факультативным. Таким образом, один из символов республиканского суверенитета и национальной идентичности татар был фактически лишен статуса одного из двух государственных языков (ст. 8 Конституции РТ).
На этом фоне введение в мечетях проповедей на татарском и другие инициативы ДУМ РТ по поддержке этого языка не только содействуют целям культурной политики, но и выдвигают муфтият на передний край борьбы за сохранение суверенитета Татарстана[982].
В современной России и законодательство, и правоприменительная практика регулирующих и контролирующих органов создают предпосылки для того, чтобы в стране не возникало единого общероссийского мусульманского религиозного центра, а существовало несколько конкурирующих друг с другом муфтиятов, претендующих на общефедеральный уровень. Вместе с тем руководство страны не заинтересовано в чрезмерном дроблении духовных управлений мусульман, поскольку это может вывести из-под контроля федерального центра религиозную жизнь в национальных республиках и сделать отдельные муфтияты инструментом в руках местных элит.
Поэтому позволить себе иметь независимые региональные духовные управления мусульман могут лишь немногие субъекты федерации: Татарстан, Чечня, Дагестан. Слово «независимые» не означает, что они полностью самостоятельны в административных, хозяйственных и финансовых вопросах. Напротив, такие муфтияты в национальных республиках зачастую еще более зависят от региональной власти, чем подразделения межрегиональных духовных управлений мусульман[983]. Независимые духовные управления рассматриваются руководством ряда республик в качестве государственных «мусульманских церквей», призванных служить идеологической опорой власти в обмен на предоставляемые привилегии и монопольный статус в исламском сегменте религиозного рынка. Даже если такие муфтияты и входят в структуру межрегиональных духовных управлений, имеющих свой центр за пределами республики, они сохраняют определенную финансовую, хозяйственную и административную самостоятельность.
При этом независимые региональные муфтияты могут выступать в качестве учредителей межрегиональных духовных управлений. Например, в 1996 г. ДУМ РТ и муфтий Галиуллин принимали участие в создании Совета муфтиев России. Но с 2000 г. ДУМ РТ перестало участвовать в работе СМР. Вместо него членство в Совете муфтиев продолжил учрежденный в том же году Казанский муфтият, формально созданный для взаимодействия с общинами за пределами Татарстана, но фактически служивший в качестве «запасного аэродрома» для заместителя муфтия республики – Валиуллы Якупова. В пользу тезиса о том, что Казанский муфтият был организован не для расширения влияния ДУМ РТ за пределами Татарстана, свидетельствует тот факт, что его не использовали для активной экспансии с целью присоединения общин в других регионах.
При этом было бы неверно утверждать, что независимые муфтияты, включая ДУМ РТ, не претендуют на влияние за пределами своих республик. Для этих целей зачастую используется концепция «мягкой силы». Так, для муфтията Дагестана одним из инструментов влияния является газета «Ас-Салам», издаваемая на девяти языках, включая русский и татарский, и распространяемая не только в России, но и в других бывших республиках Советского Союза. ДУМ РТ использует как инструмент «мягкой силы»