[1069]
Краткая справка: Себенцов Андрей Евгеньевич (р. 23 января 1945) – советский и российский государственный деятель. В 1967 г. окончил Московский горный институт по специальности «инженер-электрик». С 1968 по 1989 г. работал на московском заводе «Прожектор» инженером, затем – начальником отдела. В апреле 1989 г. был избран народным депутатом СССР, являлся членом Комитета по законодательству, председателем подкомитета по конституционному законодательству и реформе политической системы. С октября по декабрь 1991 г. – член Верховного Совета СССР, заместитель председателя Комитета по законодательству Совета Союза Верховного Совета. С конца 1991 по 1992 г. возглавлял Научный центр правовой информации при министерстве юстиции России. В 1994–1996 гг. – первый заместитель руководителя Аппарата Правительства РФ, одновременно (в 1995–1996 гг.) – полномочный представитель Правительства РФ в Федеральном собрании. В 1996–1998 гг. – заместитель руководителя Аппарата Правительства – начальник Департамента по взаимодействию с палатами Федерального собрания и общественными организациями. В 1998–2002 гг. – полномочный представитель Правительства РФ в Совете Федерации. В 2002–2004 гг. – руководитель Отдела по работе с обращениями граждан Аппарата Правительства РФ.
– Андрей Евгеньевич, вы являетесь одним из авторов закона СССР «О свободе совести и религиозных организациях» 1990 года. Как известно, работа над законопроектом была начата еще в 1981 году, и в результате многих переработок закон был принят только в 1990‐м. С чем было связано это промедление, ведь государство и религиозные объединения остро нуждались в таком законе?
– Первый законопроект, отражающий перемены, под названием «Основы законодательства Союза ССР и союзных республик о религиозных культах» появился в 1981 году. Второй вариант появился под руководством К. М. Харчева в 1986 году. Проект вызвал резкую критику с противоположных сторон – за отход от ленинских позиций, неправомерное предоставление религиозным организациям юридического лица, с одной, и за несоответствие потребностям демократизации, совершенствования политической системы – с другой. Подобные полярные противоречия в оценке законопроектов в сфере свободы совести сохраняются и теперь. Наконец, 30 апреля внесение состоялось, и 18 мая 1990 года для доработки проекта и подготовки союзного закона была образована комиссия Верховного Совета СССР из 18 человек под руководством председателя подкомитета Комитета ВС СССР по законодательству А. Е. Себенцова.
Промедление связано с непреодолимыми противоречиями внутри партийной верхушки. Нужен был другой, менее идеологизированный подход к написанию законопроекта. Нужно было делегировать решение по ключевым проблемам другим людям, что и стало возможным в результате выборов народных депутатов СССР в 1989 году.
– Были ли у партийного и советского руководства страны в 1987–1990 годы внятная концепция вероисповедной политики и стратегия отношений с религиозными объединениями?
– Внятной концепции не было, но было ощущение необходимости перемен, ухода от противодействия религии – у одних, подтверждения жестких ограничений – у других. Поиск новых подходов выразился в назначении К. М. Харчева, активизации создания приходов (прежде всего РПЦ, но не только) и открытия храмов.
– Какие структуры играли ключевую роль в подготовке закона «О свободе совести и религиозных организациях»? Ответственным за подготовку законопроекта был Совет по делам религий при Совете министров СССР? Какую роль играл ЦК КПСС? Какую позицию занимал КГБ?
– Совет по делам религий в результате продолжительной борьбы выработал вполне приличный законопроект, в котором идеологические закавыки бросались в глаза и заменялись по мере проработки в Комитете по законодательству Верховного Совета. ЦК отстранился от вмешательства в нашу работу – видимо, сказались позиции главы МИДа и «либералов» в ЦК и его аппарате. Э. А. Шеварднадзе, А. Н. Яковлев, А. С. Черняев и другие в работу Комитета не вмешивались, А. И. Лукьянов читал и некоторую дипломатическую функцию исполнял, как и руководители Комитета по законодательству С. С. Алексеев и потом – Ю. Х. Калмыков. Соответственно, КГБ держал нейтралитет, хотя для обсуждения отдельных вопросов мы приглашали его представителей. Если бы не было подготовленного законопроекта СДР, это не остановило бы его подготовку в Комитете Верховного Совета. Были авторские проекты, забавно, что самый первый из альтернативных проектов был сочинен мной и положен на стол президиума в порядке законодательной инициативы на первом заседании Съезда народных депутатов СССР.
– Андрей Евгеньевич, как вы оцениваете деятельность Совета по делам религий при Совете министров СССР? Насколько я понимаю, не в последнюю очередь благодаря Совету РПЦ удалось приобрести то влияние в обществе, которое началось с придания общегосударственного характера празднованию 1000-летия крещения Руси? Ведь именно Харчев был инициатором встречи патриарха Пимена с Горбачевым. И Харчев активно содействовал возвращению церковной собственности и вовлечению РПЦ в общественно-политическую жизнь в стране.
– Деятельность СДР при СМ СССР последнего периода можно смело считать новаторской и прогрессивной, и в продолжение его новой роли законопроект предусматривал создание органа по делам религий (тогда состав союзных органов исполнительной власти устанавливался законом СССР) с экспертными и научными функциями.
– Какую роль в разработке общесоюзного закона 1990 года сыграли религиозные объединения?
– В составе рабочей группы были высокие иерархи РПЦ и ислама, а также предложенные ими специалисты (сейчас не помню, с какого момента, но от мусульман активно работали Х. А. Саубянов и Л. Р. Сюкияйнен). На заседания группы приглашались старообрядцы, евангелисты, католики, буддисты, рядовые служители – для полноты видения проблем. Заседали через день, обсуждали каждое слово, речь о поправках в таком режиме не шла. После публикации законопроекта в газетах поступили десятки тысяч вопросов и предложений, рассмотренных в таком же режиме. Но практически все вопросы были содержательно обсуждены на предыдущем этапе, новостей не было, но формулировки уточняли.
– Как вы восприняли появление закона РСФСР «О свободе вероисповеданий» 1990 года? Жизнь этого закона оказалась дольше, чем закона СССР, хотя он и не потребовал столько усилий, сколько общесоюзный. Али Вячеслав Полосин говорил мне, что они с профессором Юрием Розенбаумом приглашали вас войти в рабочую группу, готовившую закон РСФСР «О свободе вероисповеданий», однако вы отказались. Насколько я понимаю, в основе закона РСФСР был один из проектов общесоюзного закона, разработанный Розенбаумом.
– Законопроект «не потребовал усилий» потому, что был принят на волне противоречий РСФСР – СССР без углубления в содержание. Единственный отрезок времени, когда я не участвовал в разработке законопроектов – осень 1990 года, был занят своим, а российским было заниматься бесполезно. Практически с первого дня подготовки изменений в Комитете Верховного Совета РСФСР, руководимом В. С. Полосиным, я включился в работу. В основе драмы интересов было возвращение маятника закона от либеральной точки через равновесную (эсэсэсэровскую) к крайней (в понимании того времени) ограничительной, в которую довольно дружно двинулись не только РПЦ, но и другие религиозные объединения, получившие реальных и финансово обеспеченных конкурентов. Муфтияты внешне держали нейтралитет, сами-то они получали подкормку с Востока.
– Какова была позиция правительства и самого Б. Н. Ельцина в начале и середине 1990‐х годов по вопросу об отношениях государства с религиозными объединениями?
– В апреле 1993 года распоряжением Президента Б. Н. Ельцина Правительству было поручено составить список культовых зданий, строений и прилегающих к ним территорий и иного имущества религиозного назначения для передачи религиозным организациям. В дальнейшем образовались Совет по взаимодействию с религиозными организациями при Президенте РФ (преимущественно из руководителей религиозных организаций) и Комиссия по вопросам религиозных объединений при Правительстве (в основном из представителей министерств и ведомств), оказывавшие помощь в решении возникавших у них текущих вопросов. Так что позиция федеральной светской исполнительной власти была в целом благожелательна, без ярких предпочтений.
– Андрей Евгеньевич, участвовали ли вы в подготовке закона «О свободе совести и о религиозных объединениях» 1997 года? Как вы оцениваете этот закон? Насколько своевременным он был во второй половине 1990‐х и не устарел ли сейчас?
– В подготовке закона 1997 года участвовал активно, на тот момент он был вполне хорошим компромиссом. И если бы его не испортили, введя фактическую обязательную регистрацию религиозных групп (прощай, свобода объединения!) и антимиссионерские нормы (прощайте, свобода совести, речи и информации!) плюс резиновую дефиницию экстремизма, – и до сих пор мог бы применяться (при условии мягкой общей политики). Как сказал о еще первом союзном законе умудренный советским опытом митрополит Ювеналий: «Закон-то хороший, а вот какая линия будет?» Сейчас линия преобразовалась для некоторых в петлю, причем не вполне разумно, как мне кажется.
– Кто придумал понятие «традиционные религии»? Что вы можете сказать о преамбуле к закону «О свободе совести и о религиозных объединениях»?
– «Традиционные» религии вышли из «религиозных традиций» и внедрялись в сознание РПЦ при молчаливой поддержке тех, кто надеялся попасть в ряды «традиционных». В 1997 году сей антиконституционный термин удалось не допустить в закон. Вместе с тем как не юридический, а культурологический термин он имеет право на употребление. Преамбула при некоторой неуклюжести соответствует действительности, ибо культура и государственность отдельных регионов и России как целого складывались под влиянием различных религий.