— Какие дисциплины входили в программу?
— Перечислить?
— Да.
— Топография, огневая подготовка, вольная борьба, фотодело, документация, радиодело. Кроме того, мы изучали типы советского оружия и военной техники. Особое внимание уделялось предметам «Основы конспирации» и «Основы нелегального существования».
— Достаточно. Назовите руководителей школы.
— Мы многого не знали. Их называли по именам, очевидно, вымышленным. Начальником школы был некий Андрей, заместителем у него Алексей. По радиоделу занятия вели американцы. Они знакомили нас с радиотехникой, с переговорными таблицами, ключами, с шифровкой. Мы изучали конструкцию радиостанций, правила пользования ими.
— На практику выезжали?
— Да. Это было в тех случаях, когда по программе проходили разведку объектов. Обычно на машине мы ехали к Мюнхену. Там, в районе аэродромов и предприятий, мы и занимались.
— Как вы попали в Японию?
— О, это длинная история. Но я буду краток.
В поведении Воробьева Михайлов подметил некоторую развязность. Видимо, тот совершенно успокоился. Речь стала гладкой, последовательной. Было ясно, что Воробьев говорит правду и даже силится не упустить важных, по его мнению, деталей. Одно не давало капитану покоя — чистая русская речь подследственного. Сомнительно, чтобы человек, подростком покинувший родину, так хорошо знал все тонкости языка. Конечно, в школе разведки этому уделяли немало внимания. Но…
— Какое задание вы должны были выполнять на Сахалине?
— Произвести разведку берега и вернуться.
— И это все?
— Да! Мне не очень доверяли.
— И, несмотря на это, вас так тщательно экипировали? Смотрите, сколько сочинили справок, причем для Приморского края.
Воробьев снова стал нервничать. Он закурил.
— Видите ли, всем этим меня снабдили на всякий случай. Мало ли что!
— Вы хотите сказать: «А вдруг не поймают».
— Я говорю искренно.
— Слушайте, Воробьев, хватит лгать! — строго сказал Михайлов. — Этим вы только вредите себе… Кстати, что вы знаете о японской шхуне?
Губы Воробьева слегка дрогнули. Но это едва уловимое движение не ускользнуло от капитана.
— Впервые слышу о ней.
— А нам известно, что кое-кто из членов ее экипажа должен был произвести разведку для вас.
— Вы хотите спровоцировать меня? — бросил Воробьев. — Я ничего не знаю.
— Нет, знаете. Могу напомнить. Шхуна задержана. Вот снимок. Читайте название — «Сакал мару».
— Я вспомнил, я кое-что слышал об этой шхуне, — тихо сказал Воробьев.
— Давно бы так. На какое задание вас послали? Отвечайте! И не стоит больше врать.
— Я должен был перебраться в Приморье для глубокой разведки.
— Шхуну посылали, чтобы изучить место вашей высадки?
— Да, но мне сказали, что она вернулась благополучно. Значит, обманули…
И Воробьев торопливо, словно боясь, что его остановят, начал рассказывать о том, как его готовили к высадке на Сахалин.
— Какие русские книги вы читали? — неожиданно спросил Михайлов.
Брови Воробьева на миг взлетели вверх. Он как бы хотел сказать: стоит ли останавливаться на таких мелочах, когда он рассказывает о более значительных вещах.
— Читал много, — после длительной паузы ответил Воробьев. — Например, Толстого Льва и Алексея, Шолохова, Пушкина, конечно, ну, поэтов Лермонтова, Некрасова, Есенина. Нас заставляли читать. А стихи я люблю по складу души. Говоря откровенно, я даже сам немного пописываю их…
— Достаточно, — прервал капитан, — продолжайте показания по существу дела. Как вы рассчитывали вернуться на базу?
— За мной должен придти катер.
— Когда?
— По моему вызову. Но в том случае, если нельзя будет прорваться в страну.
— А вы верите, что за вами прислали бы катер?
Воробьев на мгновение задумался.
— Простите, а сколько сейчас времени?
— По-сахалински пятнадцать часов.
Шли третьи сутки. Огден начал терять надежду. В условленные часы радист напрасно вслушивался в эфир, тщетно стучал ключом, взывал к «Русалке» — она не отзывалась. Майор решил выждать еще сутки, и если положение не изменится, уехать из Саппоро обратно в Иокогаму.
Терял терпение и Алл. По обыкновению, Огден увиливал от телефонных разговоров. А ему приходилось выслушивать бесконечные упреки полковника. Ну что он мог ответить? Начало операции было удачным. Экипировка агента отличная, на место доставлен благополучно. Капитан сделал все, что мог.
— Может быть, не доплыл? — спрашивал Филл.
Полковнику, видно, никак не хотелось верить, что столь тщательная подготовка может закончиться провалом. «Непонятно, чем очаровал его этот русский, — думал Алл. — Хотя…»
Он вспомнил, как месяц назад сам восхищался способностями этого парня. Вместе с лейтенантом Биллом он возил «Зворика» в Сасебо, а оттуда катером на остров. Плавал «Зворик» бесподобно. Конечно, предположения полковника, что агент не выдержал броска из глубины, напрасны. Молчание можно было объяснить только двумя причинами: или его взяли советские пограничники, или он не имел возможности связаться с базой.
В часы связи все, кто имел отношение к операции, собирались в небольшом холле по соседству с комнатой радиста. Так было и на этот раз. Огден потребовал тишины и скрылся за дверью. Вскоре стало слышно, как сержант застучал ключом. Снова в эфир полетели позывные: «Русалка», «Русалка»… Минутное молчание, и вдруг в наушники четко ворвались сигналы: «Нептун». Я — «Русалка», слышу тебя».
Огден сорвался с места и, открыв дверь, крикнул:
— Алл, он отвечает. Иди сюда, послушай.
Капитан поспешил на зов и долго молча стоял рядом с радистом, разбираясь в монотонном писке морзянки.
— Да, это его почерк, — сказал он наконец. — Признаться, я сомневался…
Радист вписывал в блокнот столбцы цифр кодированного текста. Через несколько минут перед майором Огденом лежало расшифрованное донесение: «Нахожусь районе высадки. Дальнейшее продвижение невозможно. Частая связь опасна. Кончаются продукты. Сообщите возможность возврата, повторного прорыва новом месте. Ответ через час». Далее указывалась волна, по условиям она должна была даваться в дюймах.
Майор торжествовал. Пусть операция не доведена до желанного завершения, но его подопечный жив и непреклонен в деле. Это еще одно подтверждение, что он, Огден, не ошибся в выборе человека. Теперь майор сам решил сообщить Филлу обстановку. Надо было торопиться с решением, до нового разговора с «Русалкой» оставалось сорок минут.
Полковник был так доволен, что называл Огдена просто Майклом. Это случалось лишь тогда, когда старик бывал в очень хорошем настроении. Он разрешил использовать для снятия «Русалки» быстроходный военный катер, Это, конечно, было связано с риском, но в такой «работе» рисковать приходится каждый день.
«Русалка» быстро ответила на вызов «Нептуна». Последние сомнения Огдена рассеялись. Он запросил, когда и в какой квадрат удобнее прислать катер. Ответ последовал немедленно: «Желательно этой ночью два ноль-ноль». Место было указано по кодированной карте.
Катер оттуда
Воробьев был явно возбужден Он говорил громко, часто вскакивал со стула, просил закурить и, сделав несколько затяжек, комкал папиросы, обжигая пальцы. Он убеждал следователя, что план, изложенный им, задуман давно, что он не мог бы поступить иначе. Он все равно сам сдался бы пограничникам. Ведь по советским законам искренность показаний учитывается при определении меры наказания.
Выслушав Воробьева, Михайлов счел необходимым немедленно доложить подробности разговора начальнику отряда. Смысл его был таков. Воробьев, если бы он не смог попасть в Приморье, должен был связаться с агентурной базой на Хоккайдо и вызвать судно. База работает на условленной волне в шестнадцать часов сахалинского времени. Воробьев предлагает вызвать судно.
— А почему он так уверен, что за ним придут? — спросил Богачев.
— Утверждает, что это один из, вариантов» который был обусловлен перед высадкой.
— Можно ли ему доверить рацию? Того и гляди, вместо вызова судна он сообщит о своем провале.
— Тогда судно не появится. Воробьев — трусит. Мне кажется, сейчас ему всего дороже собственная жизнь. Он хочет, чтобы ему поверили.
— Что же, риск — благородное дело. Но нужно еще раз как следует взвесить все «за» и «против».
Приняв радиограмму «Русалки», с Хоккайдо сообщили, что в условленное время придет быстроходный катер. Встретить его нужно, отплыв на два-три километра от берега и имея при себе радарный рефлектор — металлический предмет, отражающий волны локатора. Так катер быстрее отыщет пловца в море.
С наступлением темноты все было готово к встрече «гостей». В двух километрах от залива установили на якоре плотик с радарным рефлектором. В бухтах ожидали команды пограничные корабли. Ночь настала ясная. Даже при одних звездах видно было далеко. Томительно тянулось время. Руководивший операцией полковник Бочаров не покидал наблюдательного пункта на скалистом мысе.
Время шло. Ничто не нарушало покоя ночи. Катер не показывался. Когда начал заниматься рассвет, полковник хмуро сказал:
— Ну что ж. Ждать больше нечего! И все же я не верю, что Воробьев пошел на провокацию. Ведь это была его последняя ставка. Скорее всего светлая ночь помешала катеру идти к нашим берегам.
Известие о том, что катер не прибыл, Воробьев встретил чуть ли не истерикой:
— Не может быть! Вы меня обманываете! Я сделал все. Они обещали…
Он вдруг зарыдал, нервно, истошно.
— Попробуйте связаться в шесть утра, — спокойно сказал Михайлов. — Если не ответят, значит, вы чем-то выдали себя.
— Да, да, я буду работать в шесть. Они ответят, вот увидите, они ответят. Нельзя же так подводить человека.
Последняя фраза заставила Михайлова улыбнуться.
— Они все могут, Воробьев, — сказал он и вышел из комнаты.