Она прикусила язык. Сердце вздрогнуло у нее в груди. Он говорит искренне, ошибки быть не может. От него исходит явная Сила. Он понимает, что говорит.
— Но Кричащий Петухом… Он…
Вороний Ловчий неторопливо покачал головой:
— Мне он ничего не сделает. А что он сделал тебе, я знаю. Я слышал, как он приходит к тебе ночью. Слышал, как ты плачешь. Я никогда не сделаю тебе больно.
Она тяжело вздохнула, теряя самообладание. Дыхание пресеклось у нее в груди.
— Я… я не понимаю…
— Я хочу, чтобы ты стала моей, Пляшущая Лиса. Я убил для тебя Дедушку Белого Медведя. Кричащий Петухом — просто старый дурень. Он мне, правда, сейчас нужен. Но все равно он дурень. Я его умею держать в руках!
— Но его Вещая Сила…
— Ты что, на самом деле в нее веришь?
— Я…
— Подумай о том, что я говорю. Больше я ни о чем тебя не прошу. — Он улыбнулся, гордо вскинув голову. — Со мной ты будешь по-настоящему счастлива. Всегда вдоволь пищи… И у тебя будет голос в совете Народа. Лучшего тебе не даст никто.
— А если я откажусь? Он тяжело вздохнул:
— Рано или поздно ты будешь моей. Это будет тяжелее для нас обоих, но я не отступлю. Конечно, я должен отвести тебя назад к Кричащему Петухом, но…
— Я не пойду с тобой.
— Пойдешь, куда ты денешься?
— Нет. Я уйду отсюда, как только кончится буря. — Подумай… — Он сжал пальцы и нахмурился. — У тебя никого не осталось. После смерти отца у тебя не осталось никаких родичей, кроме нескольких дядюшек и двоюродных братцев в Роду Бизоньей Спины. Если я приведу тебя обратно к Кричащему Петухом, он тебя прогонит и проклянет таким проклятием, что никто не будет с тобой знаться из страха перед ним. Будешь бобылкой, отверженной, станешь побираться из-за объедков… Разве только кто-нибудь из Народа сжалится над тобой и кинет тебе кость!
— Может, и так.
— Ив довершение всего, — продолжал он, как бы не слыша ее, — мужчина сможет взять тебя как и где захочет. — Он холодно взглянул на нее. — Любой мужчина! В любое время!
— И все это по твоей милости? Он вздохнул всей грудью:
— Я могу сделать это. Может, и сделаю. — Он покачал головой. — Вот что забавно… Мне трудно объяснить это тебе, но чем больше я тебя люблю, тем для меня невыносимее представить тебя в постели Света.
— Ты так его ненавидишь?
— Да. — Он печально улыбнулся.
— И ты мог бы убить меня? Пусть я лучше умру, чем достанусь Бегущему-в-Свете?
— На самом-то деле я спасаю тебя от ужасной участи. — Вороний Ловчий посмотрел на мясо: оно уже оттаяло и шипело от прикосновения малиновых языков огня. — Если ты пойдешь со Светом, тебе придется так солоно, что ты будешь в ногах валяться у Кричащего Петухом, чтобы он взял тебя обратно к себе.
— Сомневаюсь.
— Я знаю, что ты не веришь мне. Сейчас не веришь. Но у меня тоже бывают кое-какие видения — так же, как у моего скудоумного братца. Я никому не говорил об этом. Все это очень смутно, неопределенно… — Он в странном молчании уставился на нее. — Но я вижу, как трудно тебе с ним придется. С его завиральными мыслями… Ведь он безумец, ты же знаешь. Совершенный безумец. Он безумен, как карибу, в чьем теле поселились личинки мух. Он точно так же во власти того, что поселилось в нем и ест его плоть.
— Мне все равно.
— Тогда решать буду я. Я поведу тебя обратно.
— Я не пойду.
— Ты думаешь, от твоего желания что-то зависит? Тревожно облизав губы, она произнесла:
— Да. Ты можешь убить меня, Вороний Ловчий, но я буду сопротивляться тебе до…
— Неужто никто не научил тебя в детстве, как подобает вести себя женщине? — бесстрастно спросил он и потянувшись к копью, снял с него дымящийся красный кусок. Подув на горячее мясо, он разрезал его на части и одну протянул ей.
Лиса долго смотрела на мясо, пытаясь удержаться и не брать его, но, когда Вороний Ловчий уже собирался было отложить его в сторону, она быстро схватила кусок и запихнула в свою сумку — на потом.
— Пора. Впереди долгая дорога — назад к Народу.
— И всю дорогу тебе придется волочить меня волоком.
Его ледяной взгляд пронзил ее до самых костей. В черных глазах его мерцала глубокая боль.
— Я не хочу причинять тебе зло, Пляшущая Лиса. Но по-другому я не могу. Понимаешь? Ты думаешь, конечно, что я разрушаю всю твою жизнь… Но я-то знаю, что поступаю правильно.
Ее глаза сузились от страха. «Он сумасшедший. Дорогой Звездный Народ, помоги мне уйти отсюда!»
Он слабо улыбнулся:
— Ты же видишь, я люблю тебя. Ты — единственное существо в мире, которое я на самом деле люблю. Что же мне…
— Тогда докажи свою любовь и отпусти меня. Он мрачно покачал головой, потом сурово сжал губы и нахмурился:
— Ох, не могу. И все потому, что люблю тебя больше жизни. Ты и не поймешь как…
— Ты хочешь, чтобы я умерла? Кричащий Петухом живой меня не оставит. Он ненавидит меня, он…
— Нет. — Он поежился, словно от внезапного порыва ветра. — Ну что ты…
— Тогда…
— Я… Я не знаю почему. Я это… я все это видел. Может, во сне, а? — Он кисло усмехнулся. — Прямо как мой безмозглый братец! Только я-то вижу все правильно, как оно есть. Когда это накатывает, я все равно что листок на ветру. И я знаю — точно знаю: я должен жениться на тебе. Или убить тебя.
Он произнес это так просто, что сердце ее тревожно забилось о ребра. А Вороний Ловчий тем временем неторопливо разжевал тонкую полосу мяса. Он достал из своего высокого сапога другой кусок и протянул ей.
— Ешь, — негромко сказал он. — Тебе понадобятся силы, если ты вздумаешь убежать от меня.
Окоченевшими пальцами она взяла мясо и стала жевать, радуясь горячей пище. По вкусу она поняла: это волчатина. Значит, и он ест того волка… С трудом она проглотила мясо: поступить иначе она боялась.
— Что же ты еще видел во Сне? — спросила она, стараясь увести разговор подальше; она намеренно не глядела на него, чтобы он не видел страха в ее глазах.
Он наскоро заглотил мясо, протянул ей то, что осталось от его куска, и затоптал покрытый золой кусок навоза.
— Придет кровь и смерть. — Он указал подбородком на север. — Я вижу не все, но знаю: мой путь предначертан. И мне не свернуть с него. Я как самец карибу, что гонится за самкой.
— Даже если тебе придется убить женщину, которую ты любишь?
Он безучастно кивнул:
— Даже если это принесет погибель нам обоим. Если бы я верил в эту брехню про Отца Солнце, я бы сказал, что я — его игрушка. Я должен совершить все это, чтобы показать его силу.
Она рванулась, пытаясь выскочить в занесенное снегом отверстие, но его могучая ладонь вцепилась в ее запястье и потянула назад. Крепкие руки воина обхватили ее. Она отбивалась, как могла, — в конце концов он повалил ее на землю. Он стоял упершись в ее грудь коленом, сжимая ладонью ее глотку.
Она посмотрела на его лицо, освещенное последней вспышкой догорающего малинового костра. Она пыталась не смотреть ему в глаза — они буравили ее, проникая прямо в душу.
«Он так красив… Совсем как Свет».
Его дыхание чуть-чуть отдавало только что съеденным мясом.
Он опустил голову, и их щеки соприкоснулись. Какая теплая у него кожа!
— Отпусти меня! — Она словно падала в мягкую темноту его глаз. У нее закружилось в глазах. Голод и усталость — или его Сила? — побеждали ее.
— Ты не хочешь быть моей? — тоскливо спросил он. Она качнула головой. Глаза их оказались совсем рядом.
— Никогда.
Черты его лица исказила горечь.
— Тогда мне придется применить силу. Он стал развязывать шнуровку ее парки. Она сопротивлялась. Взгляд его потемнел, когда он увидел шрамы, оставленные Кричащим Петухом.
— Я говорил, что никогда не сделаю тебе больно… — прошептал он, раздвигая ее колени.
Она сжала зубы и зажмурилась, ожидая боли. Но это было совсем по-другому, не так, как с Кричащим Петухом… Его плоть вошла в нее нежно. Боли не было.
8
Тусклый дневной свет лег на сугробы; резкие тени упали на изможденные человеческие лица — будто чьи-то темные пальцы щупали их. У входа в большую, сооруженную из снега хижину курился столбик дыма: кому-то удалось выкопать из-под снега немного мха и березовой коры. Дети, оседлавшие белые стены, пустились врассыпную, завидев вдали двоих — мужичину и женщину. Кричащий Петухом вышел им навстречу, сверкая единственным глазом, гневно задрав подбородок.
— Вороний Ловчий, — взмолилась Пляшущая Лиса. — Не делай этого. Ты же знаешь, он…
— Я уже говорил тебе. Я должен…
Кричащий Петухом зашагал им навстречу. Его морщинистое лицо горело в предвкушении расправы. Он встрепенулся, увидев кожаные ремни, стягивающие ее руки.
— Что это значит? — беспокойно спросил он. — Она ушла к Бегущему-в-Свете. Я поймал ее в пути, — мрачно произнес Вороний Ловчий, толкая ее к ногам мужа.
— Я… я не… — пролепетала она. Ее тошнило от страха. Кругом уже столпились люди. Широко раскрыв глаза, смотрели они на ее позор. Она шарила глазами по их лицам, как бы моля о сочувствии. Серая Глыба хотела было склониться к ней, но отпрянула назад. Не посмела. Старый шаман гневно сжал челюсти. Ткнув в Пляшущую Лису скрюченным пальцем, он спросил:
— Ты вздумала покрыть свой род позором, изменив мне?
— Нет, я просто сбилась с пути… Такая буря… «Зачем я лгу? Почему я не смотрю ему прямо в лицо? Пусть делает что хочет, пусть покажет себя во всей красе. Надо опозорить его больше, чем он — меня».
Вороний Ловчий побледнел. Вид у него был как у человека, против своей воли попавшего в совершенно непереносимое положение.
— Едва ли. Я нашел ее на тропе, по которой Народ пришел сюда. Она бежала обратно…
Гримаса боли исказила ее лицо: пережитая ночь вновь возникла в ее памяти.
— Я сбилась с пути! Я не знала, где я! Я не могла…
— Она шла обратно по твоим же следам, Кричащий Петухом, — сказал Вороний Ловчий, — и добралась до Мамонтового Лагеря.
— Лжец! — Внезапно она встретила его глаза. В них сквозила благожелательная насмешка. Заметив ее взгляд, он быстро отвернулся.