Лось подошел поближе, и ей удалось кое-что разглядеть сквозь заросли осоки. Может, это погода загнала их так далеко к востоку? Животное опустило голову и пошевелило длинным ухом.
Шаг за шагом лось приближался. Она ждала; мышцы ее напряглись; немоты в ступнях как не бывало.
«Сейчас? Нет, подожду-ка еще немного».
Лось поднял голову и поглядел на север, к чему-то принюхиваясь, раздувая широкие ноздри, вслушиваясь в отдаленный шорох. В траве появилось второе животное — теленок. Он шел по пятам за взрослой лосихой.
У Пляшущей Лисы пересохло в горле, сердце ее бешено колотилось. Столько мяса! Столько сразу!
Лосиха прошла еще несколько шагов, задрав голову. Она принюхивалась к ветерку: видела она скверно, и только нюх мог ее выручить. Теленок шел вдоль русла ручейка, хорошо заметного из убежища Лисы, шел осторожно, опасаясь засады.
Она выбрала лучшее место из всех, какие только были. В это время года, ранней весной, вода обычно бывает только талая, и потому к этому ручью сбегалась дичь со всей округи, прямо как мухи на открытую рану.
Подожди, сказала она себе. Звери, как попьют, всегда размякают. Потерпи. Лосиха наклонила голову, чтобы попить вслед за своим детенышем, и пошла назад, погружаясь мордой в траву. Она подошла еще ближе к Лисе.
У лосей хороший нюх и хороший слух, но дыхание у них слабое. Хороший удар по ребрам — и с них довольно. Она стала припоминать все, что слышала об этих животных. Такая огромная тварь — и только одно слабое место. Да и кожа у них толстая — не такая, чтобы строить чумы или шить одежду, но все-таки…
Вдруг лосиха, шагах в десяти от нее, повернулась и стала щипать траву. Из своего укрытия Лиса могла различить даже белые волосы у нее на ноге.
Сейчас!
Пляшущая Лиса, не торопясь, гибко выпрямилась и, изо всех своих сил разогнув рукоятку атлатла, послала копье в цель. Копье вошло точь-в-точь между движущихся ребер, протолкнувшись чуть вперед.
Огромная лосиха с криком отпрянула, вытянула задние ноги, дважды фыркнула и пустилась наутек. Лосенок пискливо взвизгнул и бросился вслед за ней.
Пляшущая Лиса прицелилась и метнула второе копье вслед убегающей лосихе и ни на шаг не отстающему от нее испуганному лосенку. В лосенка копье не попало.
— Все в порядке! Ты убила мать! — закричала откуда-то сверху Кого-ток. — Хороший выстрел! Копье вошло глубоко. Ты убила ее, Лиса.
Она кивнула, довольная собой. Старуха стала спускаться вниз по каменной террасе. Лиса слышала, как перекатываются булыжники у нее под ногами.
Лосиха тем временем ковыляла среди оставшихся еще у подножия холмов сугробов. С трудом она поднялась по склону и скрылась из виду.
Пляшущая Лиса отметила для себя место и пошла по следам животного. Там, где лосиху настигло ее копье, виднелась свежая горка навоза.
Кого-ток склонилась над зарослями осоки и усмехнулась, глядя на глубоко отпечатавшиеся в земле следы.
— Видишь, — заметила она, — я же говорила тебе, что здесь места отменные. Я их запомнила, еще когда мы стояли здесь лагерем — когда? — десять лет назад? Давно это было. Никогда раньше я не бывала так далеко на юге. Мужик мой привел меня сюда. Хотел идти дальше, да не решился: чем дальше к югу, тем короче весна, травы быстрее отцветают.
— А Бегущий-в-Свете ушел куда дальше на юг! — вздохнула Пляшущая Лиса, вглядываясь в сверкающие ледяные горы на горизонте. — Ну так что, Бабушка, можешь ты идти? Это, должно быть, не далеко: когда я ее в последний раз видела, она уже еле двигалась.
Кого-ток пошамкала губами, цепко вглядываясь в следы.
— Вот кровь… Темная. Нутряная кровь. Ты ее до печенок пробила.
— Ты, я погляжу, не растеряла своего искусства.
— Не капельки, деточка моя, — кашлянула старуха. — Только вот в теле уже нет силенки.
Они двинулись. Солнце тускло сияло на западе.
— Она пошла вот сюда, — говорила Лиса, указывая на следы. На земле запеклись густые подтеки крови. Лиса на глаз измерила высоту солнца. Три ширины ладони над горизонтом… Того и гляди, зайдет. Мысль о том, что убитая олениха останется на съедение водкам, глубоко ранила ее.
— Недалеко уже, — утешила ее старуха. — Смотри-ка — пена. Это вытекло у нее из носа. Она издохла, пока мы с тобой толковали.
— Или просто упала.
— В любом случае сейчас-то она мертвая. Когда они падают, у них внутри начинается кровотечение, и им приходит конец. Сейчас мы до нее доберемся.
Они шли дальше по следам. Кровавых пятен было все больше. Лосиха, видно, ковыляла из последних сил, пытаясь уйти от охотников, а лосенок увивался за ней.
— А тебя хватило надолго. Я и думать не могла… — удивленно заметила старуха.
— Еще не то предстоит… — отозвалась Лиса, обернувшись на закат.
— Дивные дела! Не ожидала я, что у тебя настолько хватит силы. Я думала, ты через неделю как миленькая вернешься в племя.
— Тогда почему же ты ушла вместе со мной? Старуха криво улыбнулась:
— Ох, сама не знаю. Думала, посмотрю-ка, что у тебя выйдет. Давненько уже женщины не покидали свой народ, чтобы жить в одиночку. Мужчины — да, бывали такие, хоть и немного. Но женщина? Цапля — последняя, кого я упомню, а ведь с тех пор уж раз двадцать с лишним миновал Долгий Свет.
Лиса покачала головой. Вот бы ей дар Сновидицы, как у Цапли, — тогда бы она точно знала, как поступать! Сейчас все тяжелее…
— Я не могла остаться, — просто сказала она.
— Не любишь Вороньего Ловчего, да?
Лиса качнула головой, потом вдруг задумалась.
— Я… Правду тебе сказать, я и сама не знаю. Не то чтобы я по-настоящему его ненавидела. — Она усмехнулась себе под нос. — Можешь ты поверить? Ведь он приволок меня обратно к Кричащему Петухом — на позор и поругание. Он насиловал меня каждую ночь, пока ты не стала спать со мной под одним плащом. А я… сама не знаю, как я отношусь к нему.
— Поэтому ты и ушла? Она улыбнулась:
— И в первый раз в жизни, Бабушка, я свободна!
— А дальше что?
Пляшущая Лиса пожала плечами:
— На Обновление придет Бегущий-в-Свете.
— Если он жив.
Внутри у Лисы похолодело. Она закусила губу.
— Нет, он жив…
— Ты хочешь выйти за него замуж?
— Не знаю, если он все еще хочет…
— Что ж, попробуй. Только не забывай: Вороний Ловчий тоже там будет. И Кричащий Петухом. — Косматые брови старухи нахмурились. — И зачем этот старый плут все еще жив? Столько добрых людей померло от голода и холода, а ему — хоть бы хны…
Пляшущая Лиса покачала головой:
— Везет ему, вот и все. Кого-ток покосилась на нее:
— Никто тебя не осудит. Женщина имеет право уйти от мужа, если он дурно с ней обращается. А Кричащий Петухом с тобой обращался дурно. Теперь это все знают.
Лиса беспомощно подняла руки, чуя, как вечерний туман окутывает равнину. Последние лучи солнца оставляли повсюду глубокие тени; роса серебрилась на листьях осоки и полыни.
— Ты думаешь, я правильно поступила? Старуха вздохнула:
— Не спрашивай меня, деточка. Какой из меня судья? Я и так уж заживаю чужой век. Кабы не ты, меня давно уж занесло бы снегом. Пока я таскаюсь на ногах, я у тебя в долгу. Да только уж позволь старухе заглянуть чуть вперед. В конце концов нас съест медведь. Что ж, это почетная смерть, не всякому выпадает. А если я прежде помру, ты отпоешь меня, посвятишь Звездному Народу. С меня довольно.
— Теперь и с меня этого довольно.
Старуха озабоченно на нее поглядела:
— Знаешь, ты ведь долго так не протянешь. Какой-нибудь мужчина силой возьмет тебя и оставит в тебе свое семя. И тогда уже тебе не выжить одной. Это уж на всех женщинах такое проклятие! Всегда найдется какой-нибудь мужичонка — и засунет в тебя свое орудие. Или они ранят тебе душу до крови, а потом и знать тебя не хотят, или раздвигают тебе ноги и берут тебя силой!
— Ну, пока Вороний Ловчий не настиг меня, мне ни то ни другое не грозит, — с надеждой сказала Пляшущая
— Конечно… — признал он. Еще бы ему не нравилось! Это как огонь в зимнюю ночь.
— Но тебе не хочется отдавать за это свою душу? Ты хотел бы играть с огнем, как ребенок, но не жертвовать собой, чтобы узнать тайну огня?
— Я всего лишь Бегущий-в-Свете. Ублюдок какого-то Другого, — горячо возразил он. — Я не…
— Ну и что же с того? — Она запрокинула голову и вопросительно подняла бровь.
Душу его ел и страх — и тоска по прежним временам. Он готов был разрыдаться, вспоминая, как легко жилось ему до Волчьего Сна. Да, он голодал, но душа его была цельной и нетронутой. А сейчас она как раздвоенный наконечник копья.
— Я даже не принадлежу по-настоящему к Народу. Я недостоин!
— Почему?
— Я больше не гожусь. У меня сил нет…
— Каждому кажется, что он не годится, не подходит для своей роли. Такова уж доля человеческая.
— Со мной такого прежде не бывало — пока Волк не позвал меня.
— А теперь что же случилось? Он поежился, борясь с недомоганием, которое всякий раз вызывало у него воспоминание о Сне.
— Теперь я совсем другой.
— Конечно!
В горле у него образовался комок.
— Но почему я? — через силу произнес он.
— Потому что тебя коснулась душа мира. Ты видел вблизи, как сражаются Дети-Чудища, как в жуткой тишине сталкиваются их копья. И себя самого, сверкающий мрак твоей души, увидел ты в их глазах.
— Слова, — печально сказал он. — Это только слова. — Но их ошеломляющая правда колотилась в груди его, как барабанный бой.
— Да, ты другой. Бегущий-в-Свете умер, когда Волк вызвал его из Мамонтового Лагеря.
Бросив взгляд на залитую солнцем каменистую равнину, он тяжело вздохнул: "Да, она права, я уже наполовину умер. Но почему же я совсем не в силах больше жить? Где Пляшущая Лиса? Что случилось со мной?
Все, что я хочу, — это оказаться в безопасном лагере с женщиной, которую люблю, и смотреть, как растут мои дети. Разве это так страшно?"
Цапля обошла его, стала перед ним лицом к лицу, взялась за его развевающийся на ветру локон и изо всех сил натянула его, так что ему поневоле пришлось смотреть ей прямо в лицо.