Показатели «культурного уровня»Письмо в редакцию
Обмен мыслями о культурном уровне современного русского читателя, возникший между г. Лавда и мною на страницах «Русской мысли», является, по существу, частью дискуссии о «советском человеке», вовлекшей в себя почти все газеты русского Зарубежья. Несомненный интерес к ней со стороны широкой общественности и побуждает меня к новому «ответу» на его письмо в редакцию («Русская мысль» № 390).
В своем «Ответе на ответ» г. Лавда широко применяет, в качестве аргумента, аналогии, ссылаясь на «корифея науки» Сталина, на реакционность пресловутого Магницкого и на Талмуд.
Но ведь мы говорим о современном русском читателе, в частности, о молодежи. Может ли И. Джугашвили быть хоть в какой-либо степени характерным показателем этой группы русского народа?
Аналогия г. Лавды между реакционностью Магницкого и ждановщиной, по существу, верна. Разница между ними лишь в коэффициенте. Но вспомним, что современниками Магницкого была пушкинская плеяда, Грибоедов и их читатели – первые «массовые» читатели в России.
В ту же эпоху вызревали юные Герцен, Грановский, Белинский, Бакунин, Катков, Киреевский и другие, обвинить которых в снижении культурного уровня вряд ли возможно. Следовательно, реакция «сверху» далеко не всегда подавляет «низы». Наоборот, мы вправе отметить другое: она вызывает, особенно среди молодежи, чувство протеста, стремление к поискам, т. е. «революционность».
Теперь о Талмуде. Я далек от мысли о придирке к этому неудачному, на мой взгляд, сравнению с книгой, не имеющей никакого отношения к современному русскому читателю и русской молодежи. Уважаемый г. Лавда, конечно, имел в виду «цитатничество», «коммунистическую схоластику». Несомненно, эти формы воздействия на развитие сознания современной подсоветской молодежи применяются в СССР с невероятным напряжением «сверху». Но столь же несомненно, что есть и другие силы, формирующие сознание, душу, творчество русского народа. Перечислять их нет места, и поэтому я обращаюсь лишь к конечным результатам этих воздействий.
Политучеба проводится повсеместно в СССР, даже в консерватории, но она ли привела русских молодых скрипачей к победам на международной эстраде? Она ли руководит неувядаемым балетом московского Большого Театра? Она ли внедряла систему Станиславского в провинциальный русский театр, превратив «Рычаловых» в приличных актеров среднего уровня?
Ждановщина в том или ином виде уже 30 лет давит с небывалою силою на русского литератора и… все же рождаются «Тихий Дон» Шолохова, «12 стульев» Ильфа-Петрова, в поэзии – Багрицкий…
В науке систематически избиваются то историки, то экономисты, то физиологи, то генетики… и все же в царстве Лысенок продолжают жить и проявлять себя молодые физиологи школы Павлова, геоботаники школы Вавилова (погибшего в ссылке), литературоведы, исследующие «Слово о полку Игореве» и московскую повесть XIV столетия…
Кто они? Откуда они, эти многоликие, почти безымянные хранители и работники русской культуры, кладущие в нее малые, но великие в сумме своей, кирпичики?
Они есть тот «средний и низший» круг читателя, повышение культурного уровня которого отрицает г. Лавда, обобщая их с «корифеем науки» Джугашвили, а их работу с цитатами из Талмуда. Эта работа их, – прогрессирующая, несмотря на тягчаишии нажим всяких ждановских политграмот и пр., вопреки им, – и есть действительный показатель культурного роста русского народа и его элиты – читательской массы, а не комментарий к давно забытому и, кстати сказать, весьма плоскому эпитету «помпадур».
«Русская мысль»,
Париж, 14 ноября 1951,
№ 397, с. 7.
Андрей Ренников (А. М. Селитренников)
Андрей Реннников (настоящее имя Андрей Митрофанович Селитренников) (14/26 ноября 1882, Кутаиси, Россия – 25 ноября 1957, Ницца) – писатель, драматург, журналист. Окончил физико-математический и историко-филологический факультеты Новороссийский университет (Одесса), получив золотую медаль за сочинение «Система философии В. Вундта». Был оставлен при университете на кафедре философии. Совмещал преподавательскую деятельность с журналистской в газете «Одесский листок». В 1912 г. переехал в Петербург, где стал сотрудником и редактором отдела «Внутренние новости» газеты «Новое время», издаваемой А. С. Сувориным. Под псевдонимом «Ренников» регулярно печатал в газете фельетоны, рассказы и очерки. С 1912 г. стали выходить его книги: сатирические романы «Сеятели вечного», «Тихая заводь» и «Разденься, человек»; очерки «Самостийные украинцы», «Золото Рейна» и «В стране чудес: правда о прибалтийских немцах»; сборник рассказов «Спириты». Захват власти большевиками воспринял как катастрофу и уехал на юг России. В годы Гражданской войны вместе с группой сотрудников газеты «Новое время» работал в Ростове-на-Дону редактором газеты «Заря России», которая поддерживала Добровольческую армию. В марте 1920 г. он выехал из Новороссийска через Варну в Белград, описав свое превращение в эмигранта в воспоминаниях «Первые годы в эмиграции». В Белграде он помогал М. А. Суворину, сыну А. С. Суворина, в организации и издании газеты «Новое время», которая выходила в 1921–1926 гг. В 1922 г. вышла пьеса о жизни русских эмигрантов в Белграде «Тамо далеко». В 1925 г. в Софии были изданы пьеса «Галлиполи» и комедия «Беженцы всех стран». Пьесы пользовались успехом и ставились на сценах русских театров в Сербии, Болгарии, Франции, Германии, Швейцарии, Финляндии, Китае. Пьеса «Борис и Глеб» увидела свет в 1934 г. в Харбине. В Белграде вышли фантастический роман «Диктатор мира» (1925) а также первые два романа трилогии о жизни русских эмигрантов, объединенные общими персонажами: «Души живые» (1925), «За тридевять земель» (1926). Печатался также в газетах «Вечернее время», «Галлиполи», «Заря» и других. В 1926 г. переехал в Париж, где стал постоянным сотрудником газеты «Возрождение». В «Возрождении» с 1925 г. по 1940 г. вел рубрику «Маленький фельетон», печатал рассказы, статьи и очерки о жизни русских эмигрантов, отрывки из новых произведений. В 1929 г. в Париже вышел сборник рассказов «Незваные варяги», в 1930 г. – завершающий роман трилогии о русских беженцах «Жизнь играет», в 1931 г. сборник пьес «Комедии». В 1937 г. вышел детективный роман «Зеленые дьяволы». Во время Второй мировой войны и после жил на юге Франции, в Ницце. После войны сотрудничал в журнале «Возрождение», а также в газетах «Россия» (Нью-Йорк) и «Русская мысль» (Париж). В 1952 г. вышел роман «Кавказская рапсодия». В последние годы опубликована книга «Моторизованная культура» (1956), а также, в «Возрождении», очерки «Психологические этюды».
Неразрешимый вопрос
Французский журналист Жан Дюше выпустил книгу под заглавием «Европейская свобода».
Целью автора было – выяснить: какие взгляды на свободу высказываются сейчас в мировом общественном мнении. Для этого в книге приведены беседы с лицами, голос которых может представить интерес: с Кестлером, Рамюзом, Франсуа Мориаком, Сартром, Давидом Русселем и многими другими.
Получилось в общем нечто вроде сборника своего рода интервью, в которых каждый из опрошенных старался дать свою формулировку свободе.
Рамюз[249], например, сказал:
«Свободы вообще не существует. Это – великое слово, которое каждый присваивает себе. Коммунисты сражаются за свободу. Либералы – тоже. А затем они сражаются друга против друга тоже во имя свободы. Нет, не говорите мне о свободе. Я верю только в независимость».
Кестлер в свою очередь заявляет, что свобода не осуществима при социализме:
«Мы, социалисты, думали раньше, что социализм обязательно связан с уважением к правам и достоинству человеческой личности. А теперь видим, что национализированная экономика может служить базой тиранической структуры государства».
А что касается писателя Серстевана, то на вопрос о современном кризисе понятия свободы, он просто ответил:
«Мне плевать на своих современников».
В общем, книга Дюше любопытна и даже забавна. Но как ясно говорит она о ничтожестве и убожестве нашего века!
Где теперь настоящие мыслители, настоящие авторитеты, к голосу которых стоит прислушиваться? Были времена, когда современникам можно было справиться у Руссо: как определяются границы свободы общественным договором? Или осведомиться лично у Канта: как с точки зрения требования практического разума в конституционном государстве должны пониматься права человека? Или спросить непосредственно Гегеля: как свобода частных интересов должна согласоваться с законом саморазвивающегося разума?
А теперь? Кого спросишь? Почтенного Серстевана, которому плевать на современников? И на которого современникам тоже наплевать?
В виде опоры нет сейчас в мире не только Джона Локка, Руссо, Канта и Гегеля, но даже второстепенных авторитетов в вопросе о личной свободе, вроде Пуфендорфа, Гамильтона, Джефферсона…
Не считая Бергсона, был до последнего времени один человек, которого в Европе считали настоящим мыслителем: это – Бердяев. Но сев в вопросе о свободе между двух стульев, желая угодить одновременно и Богу и дьяволу, и демократии и большевизму, Бердяев в последние годы так запутался в своих несвободных изысканиях о природе свободы, что в конце концов сам перестал понимать себя. Превратился, по справедливому выражению П. Струве, из Бердяева в Белибердяева.
И, вот, сейчас, при отсутствии настоящих мыслителей, пытается осиротевшая европейская философская мысль взяться за вопрос о личной свободе, старается хотя бы при помощи интервью сколотить общий взгляд на эту мировую проблему.
И в результате доходит до высшего пункта современного мировоззрения:
– Наплевать…
Ведь не даром в настоящее время модным автором для европейской интеллигенции является Сартр со своим экзистенциализмом: единственно истинное и единственно главное в жизни – это существовать. А как существовать, чего придерживаться, кроме приятных инстинктов – не важно. Поэтому и о свободе сейчас принято только кричать, но не думать. Кричать именно в духе экзистенциализма: о свободе не для других, а для себя. С «присвоением свободы», по формулировке Рамюза.