«Наша страна»,
Буэнос-Айрес, 17 мая 1956 г.,
№ 330, с. 7.
В шести предшествовавших очерках, прошедших в «Нашей стране» под тем же общим заголовком[25], я рассказал о нескольких людях, образы которых особенно ярко и целостно запечатлелись в моей памяти. Образы эти не вымышленные, не собирательные, как называют часто в литературе ее героев с тенденциозно подобранными авторами чертами. Я старался дать беглые, набросанные в сжатой форме портреты действительно живших простых, обыкновенных русских людей, каких много, очень много проходило перед глазами каждого из нас. Мы не замечали их тогда, потому что сами искали чего-то выдающегося, им, во всяком случае, ярко выделяющегося из среды, а стоявшие всегда перед нашими глазами обычные, повседневные ценности людей нашей нации ускользали от нашего внимания.
Между тем, ведь именно эти повседневные, обыденные работники и творили одиннадцативековую историю Руси-России, вкладывая кирпич за кирпичем в грандиозное здание нации-государства, отдавая труд всей своей жизни национальной идее, о которой порой в отвлеченном ее понимании они сами ни в какой мере не помышляли. Разве думал, например, купец Иванов, о котором я рассказал в первом очерке, что он, развивая свою торгово-промышленную инициативу на далекой окраине, выполняет в какой-то мере задачи России в Азии? Урядник Баулин[26] вряд ли также задумывался над государственным значением своей повседневной работы, для него она была всего лишь служебной обязанностью, которую он строго и добросовестно выполнял.
Пусть историки продолжают свой долгий спор о значении личности в развитии общества. Вряд ли они придут когда-нибудь к определенному исчерпывающему выводу. Но не вдаваясь в отвлеченности, зададим себе самим такие вопросы: могла ли развернуться во всю ширину гениальность полководца Суворова, если бы у него не было его чудо-богатырей? Смог ли бы император Александр Второй провести чрезвычайно трудную во всех отношениях освободительную реформу 1861 г., если бы ее схема не была бы заранее подготовлена «гоголевскими» чиновниками в различных канцеляриях, присутствиях и департаментах еще в царствование Николая Первого. Да и по подписании им великого манифеста практическое осуществление возвещенного им свободного труда свободного крестьянина могло произойти только при помощи обширных кадров тех же чиновников, выдвинутых волею Монарха, мировых посредников и, наконец, сельских старост и старшин, организовывавших новые общественно-экономические формы новой русской деревни.
Все эти люди, а имя им – легион, были беспогонными «штабс-капитанами» национально-исторического строительства России. Они составляли именно тот ведущий ее слой, о значении которого много, глубоко и правдиво говорил Иван Лукьянович, в который он верил и который он видел даже и в современной России.
Однако, читатель вправе спросить меня: почему же я привел в качестве образцов этих «штабс-капитанов» исключительно людей прежней, дореволюционной России?
Я отвечу, прежде всего, также вопросом:
– Как, по мнению этого читателя, могли последние сорок лет, пусть даже трагических, страшных годин, изменить психическую структуру национального типа, выработанную одиннадцатью веками? Перенесем свой взгляд в более простую и легче поддающуюся анализу область – в биологию. Мы знаем, что можно выработать путем воздействия на длинную цепь поколений ту или иную по роду лошадей, собак, овец… Но совершенно невозможно перевоспитать тяжеловоза в скакуна или развить охотничьи инстинкты в комнатном мопсе. Вероятно, в силу тех же, еще далеко не понятых современной наукой законов, и большевикам, несмотря на все виды примененного им в максимальных размерах давления, не удалось ни в какой мере на протяжении одного-двух поколений перевоспитать инициативного, свободолюбивого русского человека в пригодный к выполнению их целей социалистический робот.
Взять примеры из современной подсоветской русской жизни я не мог уж по одному тому, что в стране осуществленного социализма ни один человек не в состоянии стать самим собою, выявить полностью свою сущность, развернуть свою инициативу в той области, которая его влечет к себе. Каждый принужден носить маску и камуфлироваться в целях самозащиты. Следовательно, облик каждого лжив и показателем его истинного содержания служить не может.
Но перед нашими глазами на протяжении последнего десятилетия прошло и проходит множество массовых явлений, утверждающих то, что как только необходимость камуфлирования исчезает, под мерзкой оболочкой вынужденной лжи оказывается та же сердцевина, которой была крепка русская душа.
Свыше двух с половиной миллионов заявлений, поданных в армию ген. Власова, формирования ген. Краснова, ген. Хольмстона[27] и других, это исторический факт, не подлежащий оспариванию, и он говорит, во всяком случае, не о «тарелке супа», которая по мнению Б. Двинова[28] и его «прогрессивных» единомышленников, являлась стимулом Русского Освободительного Движения. Платтлинг, Дахау, Римини…[29] Тут и «тарелки супа» не было, а лишь ручьи русской крови, пролитой во имя протеста против порабощения русской души. Текущие дни дают нам примеры быть может менее яркие, но того же порядка. Попытка Советов побудить к репатриации находящихся в австрийских лагерях полностью провалилась, не нашлось ни одного желающего репатриироваться, хотя в лагерях живется совсем не сладко.
Обратим свой взгляд в другую сторону – на страницы русской зарубежной печати. Мы увидим там много новых имен, много новых авторов, как в художественной литературе, так и в области публицистики, характерной чертой творчества которых, несмотря на их партийно-политические различия, является все же одно общее для всех национальное русское мироощущение. Следовательно, и здесь мы встречаемся с тем же фактом сохранения современными русскими людьми своей национальной сущности, несмотря на полученное ими советское воспитание.
И, наконец, последние события в СССР дают нам также веское подтверждение целостности той же сердцевины хотя и в негативной по внешности форме. Стоило Хрущеву и Микояну произнести свои разоблачительные речи, как вся коммунистическая партия в количестве восьми миллионов человек безропотно признала «ошибочность» всей генеральной линии партии при возглавлении ее Сталиным. Воздвигнутое им, казалось бы, незыблемое здание монолита партийно-политического мышления рассыпалось, как карточный домик. В числе защитников его оказалась лишь незначительная группа оголтелых тифлисских студентов. Следовательно, и здесь, даже в среде самой коммунистической партии, в ее центральное аппарате, мы встречаем то, что в подсоветской России называется «редиской»: сверху красная шкурка, которая легко отделяется от сердцевины. Эта красная шкурка, этот вынужденный камуфляж не имеет и не может пустить глубоких корней в русскую почву. Личность освобождается от него при первой представившейся возможности, потому что сама, из нутра стремится к этому освобождению. А если так, то и сам русский национальный тип, сами люди земли Русской по освобождении от принудительного камуфляжа несомненно вернутся к тем обликам, которые видели мы все в дореволюционной России.
«Наша страна»,
Буэнос-Айрес, 7 июня 1956 г.,
№ 333, с. 7.
«Первая роль»
В жизни большинства артистов и артисток неизбежно наступает тяжелый момент, требующий или их ухода со сцены, или переключения на иное амплуа, соответствующее их возрасту. Горе тем, кто не осознает о той неизбежности: они становятся или смешны или трагически жалки.
Этот закон действителен и в отношении политических деятелей. Муссолини в своем последнем подлинно трагическом интервью, опубликованном уже после его гибели, сказал: «Я конченый человек, актер, не сумевший вовремя уйти со сцены. Я пережил себя. Я уже мертв».
Но не все обладают даром самоанализа. Не обладают им и остатки партии социалистов-революционеров с их лидером – А. Ф. Керенским.
Эмбрион этой партии зародился в среде русской «прогрессивной» интеллигенции 60-х гг. прошлого века и сначала смутно, потом яснее определил основную линию своего развития: закрепить себя единственным выразителем мысли, воли, чаяний русского крестьянства. Играть роль. Эффектную и яркую роль, способную захватить сердца подлинно жертвенной и героической русской молодежи…
В те далекие годы социализм еще не окреп и был еще очень далек от своего логического колхозно-концлагерного завершения. Но и тогда он уже содержал в себе зародыши своей реакционной сущности. Один из этих зародышей и стал исходной точкой эсэровского движения. Это община. Возврат к отжившим уже тогда примитивным формам крестьянского хозяйства и землевладения.
Российское Самодержавие осуществляло в те годы один из величайших исторических актов – освобождение крестьян от крепостной зависимости, возведение раба на ступень полноценной личности и неразрывно с этим, формулировало его реальное экономическое хозяйственное бытие.
Общинное владение землей или единоличное? – вопрос, который остро стоял перед фактическими деятелями реформы, и они внимательно прислушивались к голосам «передовой» части русской общественности.
Предки эсэров, народники, всеми силами ратовали за общину, правильно усматривая в ней зачатки социализма, – колхоза, – обезлички крестьянина, и, именно в силу реакционности своего мышления, нашли негласного, но верного союзника в столь же реакционной части бюрократии, видевшей в общине гарантию эксплуатации крестьянина, круговую поруку при взимании налогов. Кажущиеся противоположности: предтечи грядущих революционных бомбометателей и потомки гоголевских держиморд сошлись в своей общей реакционной сущности. Община была утверждена, и земельная собственность, предназначенная Царем-Освободителем русскому крестьянину, ускользнула из его рук…