Но на этот раз он наскочил на достойного его противника. Щупальца спрута, раскинутые от Москвы до Константинополя, встретили жало ехидны. Ехидна была под самым сердцем спрута, в Одессе.
Дерибас, сея ужас вокруг себя, повел с Френкелем чрезвычайно осторожно. Он умело делал вид, что хочет сам сорвать с Френкеля крупный, очень крупный куш, столь значительный, что не стеснявшийся обычно в таких случаях Френкель призадумался и начал торг при помощи доверенных лиц. А пока шел этот торг, в Москву, помимо и даже тайно от одесского отдела НКВД и, вероятно, от некоторых членов коллегии шли сообщения Дерибаса, в чем ему помогала настроенная против Френкеля религиозная часть одесских евреев.
И вот, в одну далеко не прекрасную для Френкеля и его друзей ночь, в Одессу прибыл зашифрованный поезд с особой командой московских чекистов, которая поступила под команду Дерибаса.
Френкель, вся головка одесской Че-Ка и главные «директора» треста были в ту же ночь арестованы и через несколько дней отвезены в Москву самим Дерибасом.
Далее этот авантюрный роман разыгрался так: коллегия ОГПУ вынесла Френкелю и его ближайшим сотоварищам смертный приговор. Но их покровители не сложили оружия. Говорят, что Френкель был уже приведен в подвал, когда…
«Знамя России»,
Нью-Йорк, 15 октября 1952 г.,
№ 72, с. 7–10.
…когда туда же, вслед за ним, было доставлено помилование, подписанное окончательно впавшим тогда в рамолизм Менжинским. Шлепка была заменена Френкелю десятью годами Соловецкого концлагеря, куда он и прибыл осенью 1926 г. С этого пункта начинается второй, длящийся до сих пор, период карьеры Френкеля: восхождение из тьмы подвала к блеску власти, управлению небывалой в истории мира армией двадцати миллионов социалистических рабов.
Попав на Соловки, он тотчас же, как всегда трезво-практически, оценил окружавшую его обстановку, и в его действительно широко мыслившей в этом направлении голове зародились грандиозные планы. В то время Соловки были лишь братской могилой для не совсем добитых жертв революции, но ни местное начальство, ни Лубянка не представляли себе еще тех выгод, которые может дать широкое применение каторжного труда в экономике социалистической системы. Именно Френкелем доктрина Маркса была доведена до своего логического конца. Он дописал последнюю главу «Капитала», которую не осмелился высказать вслух сам его автор.
В то время я довольно часто встречался с Френкелем, и эта фигура очень интересовала меня. Он не занимал еще значительного места в соловецкой иерархии, и с ним было можно разговаривать, как с обычным принудиловцем.
Доминирующей чертой его мышления был холодный, расчетливый цинизм, не лишенный порой своеобразного остроумия. Именно им была впервые произнесена фраза, ставшая теперь формулой построения социализма не только в многострадальной России, но и в других, идущих по ее стопам государствах.
На острове бушевала тогда страшная эпидемия сыпного тифа, и в группе интеллигентов шел о ней разговор.
– Когда умирает один человек – это драма, его личная, его близких, порой даже широких кругов, но все же драма, – оказал тогда Френкель с своей характерной улыбкой только одними губами, но не глазами, – но когда погибают тысячи, десятки и сотни тысяч, то драма уступает место бухгалтерии. Тогда это только бухгалтерия![47]
Заменив бухгалтерию статистикой, эту фразу возвели в формулу теперь советские коммунисты. Кажется, ее повторил и Гитлер, и не повторяют ли ее теперь про себя апостолы истребления русских подсоветских антикоммунистов?
В нашем лагерном быту Френкель до своего возвышения мало чем отличался от общего типа каторжника-интеллигента. Специфически еврейских черт не было даже в его внешности. Как сожитель, он был довольно приятным: чистым, спокойным, не назойливым. В нем не было, подобно Дерибасу, направленности, устремления к злу. Ни добра, ни зла для него вообще не существовало. В человеке он видел только сумму его возможной производительности, реализированной «добавочной стоимости» Маркса к затратам на обрабатываемое сырье. Эту «стоимость человека» Френкель определял безошибочно. Он был четким, вполне законченным рационалистом международного типа, отбросившим, как ненужный хлам, все, что не могло быть оценено в валюте.
Выдвинувшись своей энергией и несомненными организаторскими способностями на мелких делах, Френкель через посредство тогдашнего начальника соловецких лагерей Эйхманса[48] представил в центр свой проект массового использования ссыльных в качестве рабов строительства социализма. Он снова угадал дух времени. Первая пятилетка стояла уже не пороге, и обеспечение намеченных в ней планов дешевой, почти бесплатной рабочей силой пришлось, как нельзя более, к месту. Можно предполагать, что и вошедший тогда в силу Ягода поддержал покровительствуемого им старого друга.
Френкель, числившийся еще каторжником, разом вспрыгнул на второе в соловецкой иерархии место. Он был назначен начальником, вернее организатором создававшейся при управлении воспитательно-трудовой части, т. е. его отдела, в котором фактически концентрировалась вся жизнь каторги. Другие отделы управления, как то: административная часть, отдел снабжения, следственная часть стали лишь подчиненными придатками ВТЧ, в которой беспредельно господствовал Френкель.
Он быстро создал целый промышленный организм, использовав сидевших на Соловках многочисленных специалистов. Вернее, он создал лишь штабы отдельных отраслей каторжно-социалистического производства, но тотчас же перекинул работы на материк, и на лесоразработках Вишеры, Кольских торфяниках доказал высокую прибыльность рабского труда. Этого было достаточно. Он был переведен в Москву в качестве главного экономсоветника НКВД.
Там осуществление его планов сразу получило необычайный размах, для которого потребовались новые и новые «наборы рабов».
На очереди стояло строительство Беломорско-Балтийского канала, и Френкель был назначен главою этой сверхегипетской работы. Не знаю точно, но думаю, что заключенным он тогда уже не числился. Да и был ли какой-нибудь смысл в этом пустом росчерке пера для человека, фактически уже обладавшего беспредельной властью над сотнями тысяч жизней, количество которых скоро перевалило за миллион, за два миллиона и начало возрастать в таких темпах, о которых плановики пятилеток не могли даже мечтать.
Социалистическое правительство не осталось в долгу у истолкователя в действенной форме теории социализма. По окончании Беломорско-Балтийской трагедии, в процессе которой погибло несколько сот тысяч людей, Френкель был награжден орденом и званием «героя социалистического труда».
Вряд ли возможно оспаривать безусловную справедливость награждения его этим званием. Труд беломорско-балтийских страдальцев был вне всякого сомнения социалистическим, ибо ни в одном другом не социалистическом государстве, на протяжении всей истории нашей культуры, таких форм не было. Можно ли назвать Френкеля его героем? Думаю, что и должно. Понятия о героизме в наш век стали довольно разнообразные…
Сплошная коллективизация и неразрывное с нею раскулачивание лучшей части крестьянства дали в руки Френкеля невероятное количество живой силы, которую он смог распределять по всей территории СССР. Выросло множество новых концлагерей по всему пространству от Немана до Тихого океана, от полярных льдов до тропического ада среднеазиатских пустынь. Две эти последние крайности добавили лучей к шедшей все выше и выше звезде Френкеля. Соцрабы были брошены в те районы, где нормальный труд невозможен и желающих заняться им не могло найтись при самой высокой оплате. Френкель дал их Молоху социализма бесплатно.
Мозг НКВД переживал очередные катаклизмы. Пал Ягода и его сменил Ежов. Погиб и он, уступив место Берии. Сменялся и сменяется весь состав коллегии НКВД-МГБ, но Френкель пребывает неизменно и несменяемо. Его теперешнего титула я точно не знаю: нечто вроде начальника управления всеми концлагерями в СССР и члена коллегии НКВД-МГБ.
Этот очерк, вернее информация о Френкеле, является своеобразно «юбилейной». Осенью 1922 г. – ровно 30 лет назад – на Соловецкий остров были доставлены первые каторжане. В 1927 г. – 25 лет тому назад – была окончательно оформлена воспитательно-трудовая часть управления Соловецких лагерей особого назначения, т. е. тот трамплин, с которого началась эта поистине необычайная даже в наш век карьера.
Спрут активного социализма раскинул свои щупальца на два материка и готовится охватить ими весь мир. В мозгу этого спрута находится человеческая личность, имя которой далеко не общеизвестное. Сила этой личности в ее полной аморальности. Эта аморальность не является каким-то демоническим страстным порывом. Это холодный, размеренный, рассчитанный до предала шаг лже-прогресса, охватившего все человечество. Гуманизм Возрождения породил рационализм, вполне законно перешедший в материализм и, в свою очередь, родивший социализм. Френкель сочетал в себе все эти «измы» и стал их выразителем на практике.
Недавно лишь я узнал, что противник Френкеля чекист Дерибас был арестован и уничтожен в 1938 г. на Дальнем Востоке. Мне невольно подумалось; не свел ли, наконец, спрут личные счеты с укусившей его когда-то ехидной? Френкель умел выжидать и бить наверняка. Мне это стало ясным при наблюдении первых шагов второго этапа его карьеры.
«Знамя России»,
Нью-Йорк, 31 октября 1952 г.,
№ 73, с. 7–10.
Историческая шишка(клочок соловецких воспоминаний)
О том, что на Соловках легко заработать хорошую порцию «дрына»[49]за невыполненный урок, за дискуссию с начальством или просто за здорово живешь, это все знают. Но возможно ли там получить тот же рацион за незнание последовательности престолонаследия Императоров Всероссийских?