Телеграф ожесточенно работал, завы факторий рвали на себе волосы и ругались на всех языках и наречиях Средней Азии. Но Москва не хотела сдаваться. Уж очень заманчиво блестели американские доллары.
Кончилось тем, что глава Средазкоопа Зеленский, вопреки воле Внешторга, приказал выпустить всех варанов и угнать их подальше в степь, а убытки списать в графу непревиденных расходов.
Кашкарову эта история сошла благополучно, во вредительстве его не обвинили, т. к. НКВД в это время «накапливало материал» против Зеленского, который был расстрелян вместе с Рыковым в 1937 г.[119] Но до этого финала было еще далеко. Пока все смеялись. Смеялся, рассказывая мне это (не для печати, конечно) сам Зеленский. Что ему до пущенных на ветер миллионов народных рублей? Смеялся Кашкаров, собравший, наконец, нужных ему букашек. Смеялись и завы факторий, крепко погревшие руки на внеплановом кормлении варанов, и мальчишки, нежданно-негаданно получившие недоступные им леденцы…
«Научная авантюра» проф. Кашкарова не бросает на него тени. Он не имел личных материальных выгод. Но обычно спекуляция на науке или ее плодах ставит иные цели. Характерен такой случай.
В прошлом веке в Ташкент, вследствие какой-то чисто семейной истории, был сослан великий князь Николай, кажется, Константинович[120]. Это была бурная, деятельная натура. Он построил себе в Ташкенте дворец, теперь – музей, наполнил его картинами хороших художников, в саду устроил зверинец со львами и тиграми, но, главное, восстановил за свой счет древнюю, разрушенную ирригационную систему Голодной степи, превратив пустыню в огромный плодородный оазис – теперь широко разрекламированный совхоз-гигант Пахта-Арал. На этом он не остановился и разработал вместе с инженером Анненковым грандиозный проект возвращения Аму-Дарьи в ее старое русло – Узбой, выходящий в Каспийское море. Осуществление этого проекта вернуло бы к жизни гигантскую площадь пустыни. Война помешала началу работ. В 1918 г. великий князь умер, Анненков затерялся в вихрях революции, а проекты, сметы и чертежи работ попали, вместе со всем имуществом князя, в Средеднеазиатский музей. Там, в архивном хламе, нашел их в середине 20-х гг. ловкий инженер ирригации Ризенкампф[121]. Он выдал себя за автора проекта, получил за него очень крупную сумму в тогда еще веских червонцах и стал главой грандиозного строительства.
Но счастье было скоротечно. Нашлись завистники, проделка была раскрыта, оплата проекта конфискована, а сам Ризенкампф отбыл на Соловки, где я узнал от него часть истории, подробности – позже, уже в Ташкенте. Характерно, что Ризенкампф не признавал себя виновным, базируясь на «праве находки» и несомненной общественной пользе при выполнении проекта, который без его энергии заглох и был оставлен. На фоне общего советского бесправия эти аргументы звучали убедительно.
Подобную же историю о присвоении авторства проектов царского времени я слышал о постройке Московского метро. Во всяком случае, многие из грандиозных работ, предпринятых большевиками, авторство которых они приписывают себе и только себе, задуманы и подготовлены много раньше. Ведь и идея Великого Северного Морского пути родилась в гениальном мозгу Петра I, и после него неуклонно, хотя и постепенно практически осуществлялась офицерами императорского флота, начиная с командора Беринга и кончая лейтенантом Вилькицким и адмиралом Макаровым. Пресловутое «достижение» – Турксиб был не только спроектирован, но начат и уже доведен до Аулио-Ата (около 200 км). В 1916 г. О-во Риддер уже имело концессию на разработку Кузбасса, и лишь война задержала ее осуществление. Таких случаев – сотни.
Иногда спекуляция на науке бывает трагична.
В конце 20-х гг. в Ташкенте жил профессор Михайловский[122].
Как научный работник, он был слаб, выдвинулся в «краевую» профессуру из рядовых провинциальных врачей, но, по странной склонности, еще в молодости заинтересовался способами мумификации и достиг в этом искусстве больших результатов: сделанные им мумии ящериц, змей и лягушек были украшением местного музея. Его жена умерла родами первого ребенка. После революции умер и шестилетний сын. Пользуясь религиозной свободой, этот вряд ли нормальный психически профессор сделал из него мумию и посадил ее у себя в кабинете. Мумия вышла необыкновенно удачная: ребенок сидел, как живой. Сохранился даже цвет лица.
На антирелигиозников-коммунистов эта мумия производила сильное и своеобразное впечатление. Они, малограмотные и напичканные дешевыми агитками – тенденциозной популяризаций опытов Бехтерева, анабиозы и пр., видели в ней ключ к возможности оживления мертвых.
Профессор Михайловский учел это и построил на легковерии фанатиков материализма свое благополучие. Он объявил, что ведет научную работу по преодолению смерти и даже близок к ее завершению, мистифицировал какие-то опыты, читал сумбурные, демагогические доклады и тянул деньги отовсюду. Верили и давали. Слишком заманчива была цель – смертельный удар по религии.
Профессор женился на студентке-комсомолке и вдруг неожиданно ночью застрелился. Подозрительного ничего не было, его похоронили с большевицкими церемониями.
Но через несколько дней журналист Эль-Регистан[123] (теперь автор слов нового, сменившего Интернационал, гимна СССР) неожиданно заявил в ГПУ, что он вспомнил никем не замеченную деталь:
– Выстрел был сделан в левый висок.
Тело откопали, а дело раскопали. Оказалось, что проф. Михайловский был убит во время сна собственной женой, при соучастии ее любовника, а его ассистента, тоже комсомольца. Преступление было задумано и подготовлено заранее, еще до брака убийцы и жертвы, и сам брак был средством к его выполнению.
Убийцы верили в реальность и ценность шарлатанской «работы» Михайловского и хотели завладеть ее результатами. Сигналом к убийству послужила брошенная профессором фраза:
– Главное закончено. Остаются лишь технические детали. «Боженька» побежден!
Верившие в «гений» проф. Михайловского были глубоко разочарованы: его «труды» не представляли никакого научного интереса. Это были беспорядочные, небрежные выписки из различных медицинских книг…
В суд дело не поступило. Виновники убийства исчезли в недрах ГПУ[124].
Другой известный мне аналогичный эпизод еще более трагичен. Он кажется болезненной фантастикой автора авантюрных романов. И, вместе с тем, он – «советская действительность».
В 32 г. я провел несколько месяцев в Сухуме. Городок маленький, провинциальный, вся жизнь которого концентрируется вокруг двух находящихся там крупных учреждений: зональной станции всесоюзного института растениеводства и обезьяньего питомника, особенно привлекающего внимание приезжих и в силу вполне понятного интереса к жизни экзотических животных на воле и вследствие циркулирующих о нем по всему СССР пикантных слухов.
Официальное назначение питомника – разработка методов омолаживания по способу проф. Воронова. Неофициальное – служить базой живого материала для омолаживания стареющих «вождей». Говорят, что над Сталиным соответствующая операция произведена два раза, а сластолюбивый покойник Калинин омолаживался 4 раза… За верность не ручаюсь.
Однажды Сухум был взволнован самоубийством молодой сотрудницы питомника, куда-то уезжавшей, внезапно вернувшейся и в ту же ночь повесившейся. Она оставила матери истерическое, полное недомолвок, малопонятное, но говорившее о какой-то сексуальной трагедии, пережитой автором письма.
Я был дружен еще до студенческой скамьи с одним из научных сотрудников питомника и от него, под строжайшим секретом, узнал подробности происшедшей драмы.
В питомнике, в строго охраняемой НКВД тайне, под руководством живущего в Москве крупного генетика, имени которого он мне не назвал, ведутся опыты по гибридизации человека с обезьяной, для которых содержатся специальные экземпляры очень редкой породы обезьян, имеющих плоскую ступню. Можно предполагать, что руководителем этого опыта был профессор Н. Кольцов[125], допускавший возможность скрещивания только с этим видом, но только предполагать.
Опыт проводится в широких размерах, над десятками лиц. Применяются как методы искусственного осеменения, так и естественного порядка. Человеческий материал для опытов вербуется крайне осторожно, исключительно в порядке доброй воли. Привлечение его ведется путем гарантии крупной пожизненной пенсии в случае успеха, но также и призывами послужить науке, в зависимости от характера вербуемых. Контрольный период зачатия обусловлен строжайшей изоляцией объекта опыта. Эта мера вызвана несколькими случаями обмана, когда отцом предполагаемого желанного гибрида оказывался соседний Вася или Коля.
Первым пунктом контракта, заключаемого с желающими, стоит взаимное обязательство строгой тайны, подобное тому, которое берут к ГПУ.
– И много находится желающих? – спросил я приятеля.
– Недостатка нет.
– Кто же они по своему характеру, по социальному положению?
– Встречаются равные типы: бывают просто авантюристки, иногда соглашаются под давлением жестокой нужды, с голода, встречаются и любительницы сильных ощущений, порою психически расстроенные на сексуальной почве, но большая половина – молодые энтузиастки науки из вузов и комсомола, нередко девственницы…
К числу этих последних принадлежала и повесившаяся жертва отравления ядом материализма. Мой приятель, хорошо знавший ее, предполагал, что она согласилась на опыт в жажде подвига во имя науки, но психика девушки не выдержала отвратительной противоестественности совершенного: она бежала из-под замка с тем, чтобы умереть, крикнув о своей боли матери…