Звероподобные и демоноликие чекисты, пьяницы и кокаинисты – выдумка Брешко-Брешковского, жалкая пинкертоновщина которых никого не испугает, но правдивый Осоргин дней грядущих, вероятно, напишет в воспоминаниях о наших днях:
«Мы допивали чай с нежным задумчивым Васей и читали Пастернака…
– Как жаль, что пора кончать, – грустно сказал Вася – сегодня четверг и у нас шлепки… Очень много работы… – аккуратно сложил в портфель патроны и ушел, приветливо улыбаясь…»
Появятся и воспоминания очевидцев о том, как добивали Великих князей и педанты-историки поспорят, чем мылили веревку для старика Краснова… Все это будет, если у большевиков найдутся такие же правдивые (без кавычек) журналисты, как Осоргин и многие в среде эмиграции.
Все это будет правдой. Ведь и Дзержинский нежно любил детей, Сталин – несомненно тонкий ценитель балета, Робеспьер был подлинно неподкупным, а Кромвель с большим чувством пел псалмы Давида.
Это правда и именно в ней ужас нашего века, а не в бутафорских чекистах Брешко-Брешковского.
Ужас в детях, играющих в шлепку, в их отцах, буднично обменивающихся «расходными» новостями, и в их дедах и прадедах, идейно и практически подготовлявших эту «шлепку» и оправдывающих эту подготовку, а – сдернув фиговый листок, – и самую шлепку до сих пор. Ужас во всей так называемой «прогрессивной», оторванной от религиозных, государственных и национальных начал мысли, в частности, для нас во всем развитии русской интеллигенции и ее современном мышлении.
– Бурбоны ничему не научились и ничего не забыли.
Представим себе, что вожделенный и долгожданный нами день, наступил: непосредственные «шлепалыцики» обезврежены тем или иным способом, машина активного террора прекратила свою работу, и все мы, захватив свои весомые и невесомые чемоданчики, устремились к «месту первоначального жительства».
Там нас встретят 170.000.000 вот этих самых детей, играющих в «шлепку» и их родителей, о ней же беседующих за стаканами чая, т. е. людей, не по своей вине утративших примитивное уважение к жизни и смерти, элементарное представление о добре и зле и тем более о государственных и общественных формах добра и зла, но не утративших, а, наоборот, болезненно усиливших в себе в силу ряда разочарований поиск этого общественного добра, его форм, стремление к нему.
Вполне естественно, что они скажут нам:
– Мы выросли или долго прожили в атмосфере газовой камеры, а вы на вольном воздухе свободной мысли… Дайте же нам кислорода из ваших чемоданов!
И мы будем принуждены их, эти чемоданы, открыть. В них…
…у одной, к счастью, малочисленной группы русской эмиграции окажутся лишь наскоро изготовленные в Нью-Йорке новейшие комментарии к Карлу Марксу, «ревизии программ», подпорки платформ и прочий хлам, от которого русский народ в лице новых Ди-Пи здесь уже отмахнулся (за социалистов в известной анкете «Посева» проголосовало лишь 0,75 %), а «там» досыта наглотались «победившего социализма» и знают ему цену.
Раскроются «чемоданы» другой группы, тех самых русских «прогрессивных» интеллигентов, которые бережно укрывали в своих кабинетах «милых и скромных» убийц тогда, теперь – профессиональных, деловитых «шлепалыциков». Эта группа будет крупнее, быть может, даже самой крупной и привезенный ею товар будет гораздо разнообразнее и привлекательнее на вид. Будет здесь и парламентаризм, и чистота демократических принципов, и свободы всех видов, и права лиц и личностей, т. е. именно те блестящие побрякушки, которыми щеголяла российская «прогрессивная» интеллигенция, выращивая и пестуя любителей стихов и шлепки. Щеголяла и дощеголялась. И по существу все эти «прогрессивные» посулы есть и будут глубоко реакционными и реставрационными, ибо и в европах-то, где у них глубокие корни, они все же доживают теперь последние сумеречные денечки, не очень приятные для европейских народов.
Будет и другой товар поновее: «завоевания февраля, очищенные от большевистских обманов», да еще наново отшлифованные a la personne, что по-русски переводится: «тех же щей, да пожиже влей» или колхоз с приусадебным участком в 0,3 га, переименованный в «функциональную собственность»…
И, конечно, во всех чемоданах будут у обеих этих групп игрушки-пугала «самодержавие», «царизм», «порабощение», «произвол» – те самые, которыми играла 150 лет «прогрессивная» русская интеллигенция… и доигралась.
Вернется в Россию и еще одна группа; даже крупная, занимающая в анкете «Посева» 38 %, к примеру, больше, чем коммунисты в парламенте Италии или Франции. Привезет и она свой гостинец, свой идейный багаж, и, если в этом багаже будет не сусальный белый конь, не прекрасный, но сказочный Иван-Царевич, а тем более не парламентские марионетки, а образ очищенного от копоти прогрессивных клеветников подлинного Русского Державина, то к нему-то и притечет Державная Мощь русского народа, и две эти Державные Силы тысячелетнего бытия и величия России, две единственные подлинно прогрессивные силы русской истории воссоздадут Российское Самодержавие.
Но над возобновлением (не реставрацией, не подновлением), очищением этого образа в сознании русского народа, а предварительно в собственном сознании надо потрудиться. Здесь программкой или платформочкой не отделаешься. Сделать это должны те, кто называет себя монархистами, – мы, монархическая эмиграция! В этом наша задача и оправдание нашего бытия.
Начать это очищение надо с самих себя, ибо монархисты… тоже разные бывают.
[Алексей Алымов]
«Наша страна»,
Буэнос-Айрес, 13 мая 1950 г.,
№ 44, с. 6.
Путь ложных солнц
«Мы живем в таком политическом климате, в котором слова утрачивают свою ценность и свой смысл. Мы живем в условиях словесной инфляции, которая создала черную биржу слов», – сказал на Берлинском конгрессе «борьбы за свободу культуры» один из самых смелых, самых честных и самых свободных внутренне людей современности – Артур Кестлер.
На английском языке это утверждение было ново, но на русском оно было уже много раз повторено И. Л. Солоневичем и рядом других журналистов, главным образом, «новых», смогших раскрепостить себя от трагического для мировой интеллигенции «гипноза левизны».
Почти буквально совпали даже такие детали, как «духовное родство между прогрессивными либералами и поклонниками тирании и ужаса на основе общей левизны» в речи А. Кестлера, «левая вертячка» И. Солоневича, «общие боги» Б. Башилова[170] и «единая alma mater» в моих статьях. Совпадают и сами политические термины, подвергнутые А. Кестнером глубокому, смелому и объективно-свободному анализу. Эти слова: «право и лево», «социализм», «свобода», «демократия»… бедные, утратившие в наши дни свой смысл слова, пустые орехи с полинявшей, стертой с них позолотой. Даже не погремушки, т. к. в них нечему уже греметь.
Но А. Кестлер все же не совсем прав. Подобные слова, принявшие в себя множество, порой противоречивых, значений, теряют каждое из них в отдельности и все вместе, но, взамен их, приобретают одно новое.
Это новое их значение – бессмыслица.
Начнем с политической семантики «права и лева», А. Кестлер называет эти термины «вредным анахронизмом, порожденным парламентами XIX века». Неоспоримо, что коммунисты занимали и занимают в представительных органах мира крайний, «левый» фланг. Неоспоримо и то, что, действуя беспрерывно в «левом» направлении, те же «левейшие среди левых» марксисты построили в Европе и Азии беспримерную по целостности и стройности систему реакционного полицейского государства, об осуществлении каковой не смели и мечтать «правейшие из правых» идеологи XIX в. типа Аракчеева и Меттерниха.
Но коммунисты – крайние «левые». Почему же А. Кестлер считает вредным и ложным все понятие «левизны» в целом? Ведь другие, умеренно «левые» партии, не докатились, вернее, пока еще не докатились до марксистско-ленинско-сталинской реакционности?
А. Кестлер считает весь «левый лагерь» ничем иным, как «эмоциональной ловушкой, лишающей силы сопротивления реакции всех вступивших в него, демобилизующей их в борьбе против реакции «слева» «в силу общей «левизны».
Не об этой ли реакции «слева» пророчески говорил уже много лет назад, сам побывавший в «левом лагере» и ушедший из него, П. Б. Струве?
Но, ведь, «левизна» была синонимом прогресса на протяжении всего XIX века? Она сохраняет это родство с ним и в наши дни, именно в этом ее обаяние, сила ее гипноза. Следовательно…
…Следовательно, все представление о политическом прогрессе, господствовавшее в минувшем веке, было ошибочным, ибо привело к злейшей, невиданной реакции. В этой ошибочности его и скрыта причина переживаемого миром кризиса.
Вывод ясен: чтобы излечить болезнь, нужно, прежде всего, устранить ее причину и лишить питания ее возбудителей. Чтобы успешно бороться с всемирной (а не «русской») коммунистической реакцией, в идейном плане, нужно, прежде всего, подвергнуть полной ревизии все «левые» подъездные пути к ней, всю «левизну» XIX века в целом.
Одним из главных среди этих идейных путей была трактовка термина демократии. «Левизна» XIX века ограничивала ее, эту трактовку комплексом в составе: борьбы с монархией, четырехчленной формулы, партийно-парламентской борьбы и самоопределения наций.
Финал Первой мировой войны полностью осуществил этот комплекс: три мощнейших монархии пали, на их развалинах самоопределились нации, четыреххвостка1 стала обязательной для всех правительств, партии получили полную свободу борьбы за свои программы. На 19-ом году XX века версальские мудрецы полностью осуществили в Европе политический идеал XIX века.
За время перерыва между войнами осуществление этого «левого» комплекса дало такой результат: самоопределившиеся нации вступили меж собой в новые, не разрешимые мирным путем противоречия, борьба партий стала для этих партий самоцелью, что привело к образованию тоталитарных диктатур, которые и приступили к разрешению национальных и прочих противоречий путем второй мировой войны.