ому развитию личности, но, как увидим из дальнейшего, охранял это развитие.
Первая четверть XX в. ознаменована падением европейских монархий. Рухнули троны Испании, Португалии, Австро-Венгрии, Германии, России, окончательно утратила монархическую сущность Великобритания, пала неразрывная с европейской системой Отоманская Империя и вовлеченная с нею в связь Небесная. Версаль был более победой республиканской доктрины над монархической, чем союзников над Германией. Это ярко сказалось в результатах версальских решений, принятых вождями всех значительных республик мира, при почти полном отсутствии посланцев монархий: пожать плоды от победы над Германией не удалось, но плоды разрушения монархий были собраны полностью. Горькими они оказались для Европы… и для всего мира! Как же отразилось это торжество демо-республиканской системы на развитии победы личности, широко провозглашенной во всех новых и старых республиках?
Свобода денежного обращения, кредита и других основ международного товарообмена тотчас была замкнута и пребывает в оковах до сих пор. Свободы инициативы личности нет.
Свобода внутри государственного товарооборота взята под строгий контроль более или менее стесняющий личность в различных политических условиях, при различных степенях дирижизма.
Свобода предприимчивости личности ограничена (плановость, система лицензий и проч.).
Наконец, свобода труда, самая святая, ценная и необходимая человеку свобода, у него отнята: ограничения для иностранцев, ограничения для нечленов синдикатов, профсоюзов, ограничения коллективных договоров, регулировка зарплаты, возрастные ограничения, национальные ограничения, не будучи реставратором, невольно вспомнишь «тюрьму народов», Царскую Россию, где каждый из ее разноплеменных жителей и иностранцев мог беспрепятственно трудиться, искать себе подходящего заработка и абсолютно свободно развертывать свою трудовую инициативу в любой области, нередко при поощрении и поддержке со стороны «тиранического» правительства.
В результате «монархического» XIX в. – необычайный рост благосостояния масс и подъем их жизненного уровня.
В результате «демократических» версальских решений – разгром Европы и России, голод и нищета в ней, нищета и в Европе, принужденной итти на содержание к США.
Интересно отметить тот факт, что чем «левее» идет правительство той или иной страны, тем больше становится запрещений. Англия, вступив на путь социализма, докатилась до 6.000 запретительных законов и постановлений в год. Принимая в расчет праздники – по двадцать в день. Дошло до того, что владелец сада не может проложить в нем дорожку без целой серии дозволений из разных мест.
Невольно рождается комический вопрос: во сколько бы раз пришлось увеличить в старой России ее нищенский штат урядников и городовых для осуществления хотя бы половины этих запретов!? Для современного рядового англичанина этот вопрос трагичен: шесть таковых уже содержат за свой счет одного бюрократа. Предвидится и дальнейшее размножение этого социалистического племени.
Под каким именем можно сообщить всю эту сумму ограничений свободы личности в демократических республиках?
Приходится говорить об остром конфликте человека-личности и коллективного организма-государства. Этот трагичный и глубокий вопрос современности приковывает теперь к себе общественную мысль всего свободного мира.
Колесо истории не поворачивается вспять. Возврат к либерализму монархий XIX в. невозможен уже потому, что в жизнь вступили новые факторы, требующие, контроля коллектива. Пример – атомная энергия. Может ли быть допущена к обладанию ею и ее развитию отдельная личность? Конечно, нет. Это угрожало бы безопасности всего мира. Следовательно, нужно искать равновесия взаимных гарантий государства и личности, их компромиссного соглашения, т. е. формы действительно реальной свободы личности, а не ее пропагандных или доктринерских формулировок.
Современность не дает нам никаких оснований для предположения, что это равновесие может быть найдено партийно-представительно-республиканской системой, не обладающей этим равновесием сил даже внутри себя.
Отрицая третью форму управления государством – диктатуру, приходится искать его у монархической системы. Сможет ли она обеспечить отдельной личности эти новые, порожденные веком, свободы? Свободы денежного обращения, торгового обмена, передвижения, труда, заработной платы и т. д.?
Может, ибо она надпартийна и, будучи укрепленной поддержкой основных масс (для России – крестьянства), сможет противостоять напору групп магнатов капитализма, синдикализма, тоталитаризма и прочих, посягающих на свободу труда, инициативы – основу подлинной свободы личности в наши дни. Может, именно потому, что она и только она ставит вне этих систем, вне их конфликтов с личностью и в силу этого является регулятором.
Но получит ли она в новой России этот необходимый ей базис, эту твердую опору?
Получит. Ибо только она одна может стать достойным доверия гарантом главнейшей для современного россиянина формы свободы, формы, абсолютно непонятной для человека Запада и тем более для американца – свободы собственности, распоряжения ею, ее сбережения, накопления, передачи по наследству и пользования плодами своего труда.
Потребность в этой форме свободы личности рождена периодом красного, коричневого, явного, маскированного и прочих видов тоталитаризма. Республиканско-представительный строй гарантировать этой свободы не может в силу того, что он по своей сущности беззащитен против вторжения и насилия всех видов, во всех видах являющихся более или менее активными врагами личной собственности.
Потребностью в этой свободе охвачены все слои подсоветских масс: и колхозники с не более чем единственной «сталинской» коровой, барщиной трудодня и подконтрольным приусадебным участком, и горожане, не располагающие седьмым метром жилой площади в своей комнате, и старики, лишенные возможности доживать свои нетрудовые годы на плоды трудов всей прожитой жизни, и молодежь, имеющая лишь условное право собственности на свой велосипед, радиоприемник, фотоаппарат… Все!
Непонятный человеку Запада вопль несется из-за железного занавеса:
– Своего угла! Своей маленькой жизни! Собственных!
Если он, этот человек Запада, поймет этот вопль – он победит в неизбежной, неотвратимой борьбе. Откликнувшись на него, он даст подсоветским народам главнейшую из свобод! Самую насущную, самую нужную им!
«Знамя России»,
Нью-Йорк, 28 декабря 1950 г
№ 31, с. 3–5.
Предыдущее письмо было попыткой гипотетически представить те свободы, гарантий которых потребует народ от возможного монарха грядущей свободной покризисной России. Эта гипотеза была построена на устарелых концепциях так называемых «демократических свобод», не на традиционной трактовке этого термина, но исходя из стремлений и потребностей современного подсоветского человека.
Настоящее письмо является попыткой определить на той же основе современности комплекс прав, которые предоставят своему монарху освобожденный народ. Легитимистическая традиция русской монархии не может вступить здесь в противоречие с подлинной волей народа (но не партийных политиканов, конечно), т. к. стержнем этой традиции на протяжении веков был принцип державного служения Царя народу. Именно этот принцип побуждал российскую монархию к беспрерывным изменениям своей формы в соответствии о требованиями времени: революционный абсолютизм Петра сменялся просвещенным абсолютизмом Екатерины, искал новых путей в либерализме Александра Благословенного, закреплял достигнутую мощь в централизации Николая Первого, подготовляя базис для великих реформ Александра Второго. Напряжение всего государственного организма при осуществлении этих реформ потребовало передышки, данной Александром Третьим, за которой последовало завершение крестьянской реформы Николаем Вторым (программа Столыпина).
Можно ли, просмотрев этот путь, говорить о косности, исторической неподвижности, отсталости российской монархии?
Какие же права предоставят свободные российские народы своему монарху?
1. Изверившиеся в партийно-политических идеалах, глубоко разочарованные в осуществлении партийных обещаний массы российских народов передадут своему надпартийному и беспартийному Главе право формирования исполнительного аппарата власти. Предпосылку для этого решения воспитали в сознании масс сами большевики, поставив свои министерства на чисто деловые рельсы, полностью отрешив их от политической жизни. Принцип делового исполнительного аппарата власти глубоко вошел в сознание масс, принят им, и, можно смело сказать, что он восторжествует над принципом кабинета, формируемого в результате партийно-политического торга и весьма часто приводящего к руководству отраслями абсолютно не знакомых с ними людей. Утверждению делового принципа будет способствовать и современная профтехническая подсоветская интеллигенция. Это в ее интересах.
2. Введение в систему управления государством подлинно-народного плебисцитного органа не может быть осуществлено путем простой ампутации устарелых парламентских форм. Консервативные традиции представительства, хотя и выродившегося в профессиональное политиканство, все же очень сильны. Несомненно, что известный период времени оба органа будут действовать параллельно. Несомненно и то, что между ними возникнет борьба. Отсюда – предоставление надпартийному монарху верховного арбитража в законодательстве и права внесения собственных законопроектов на утверждение обеих палат и специалистов.
3. Напряжение пережитой войны (по всей вероятности, двух войн) укрепило в сознании масс и понятие необходимости твердого, решительного и последовательного в своей программе руководства обороной. В этом сознании – предпосылка к вручению монарху верховного руководства армией и права войны и мира.
4. Страдания, пережитые народами России под гнетом беспрерывного террора, побудят их вручить монарху высочайшую из его прерогатив – право помилования.