На основе этих неоспорных фактов тесной и неразрывной связи Царя и Мужика, много вернее было бы назвать Русского Монарха – Первым Крестьянином Российской Империи.
«Знамя России»,
Нью-Йорк, 31 марта 1951 г.,
№ 36, с. 7–9.
Сторонники успокоения на содержательной по своей неопределенности формуле «земля – крестьянам», которой успешно пользовались «левые» для разрушения Российской Империи, умышленно или по недомыслию оставляют в тени еще один вопрос чрезвычайно важный при решении проблемы земельного устройства новой России – ее малоземелие.
Факт этот, кажущийся невероятным на первый взгляд, подтвержден советской статистикой, устанавливающей в среднем 4–5 гектара посевной площади на колхозный двор – семью в 4–5 человек. Международная же статистика устанавливает, что мелкая земельная собственность рентабельна и способна к прогрессивному агрикультурному развитию лишь при размере подворного участка свыше 10–12 га. В противном не случае земля не в состоянии поглотить всей суммы труда средней крестьянской семьи. Это создает «внутрикрестьянскую безработицу», ведущую к обнищанию крестьянства, что и было в центральных губерниях Империи и на чем успешно спекулировали ее разрушители, направляя разрешение земельной проблемы по ложному пути – реквизиции крупных землевладений, что, как теперь известно, давало крестьянскому сектору, по данным 1913 г., лишь 13,6 % прироста общей земельной площади, и, следовательно, пресловутого аграрного вопроса ни в какой мере не разрешало…
Для экономики социалистических пятилеток проблема крестьянского малоземелья не актуальна по двум причинам: 1) колхозная семья, номинально числящая в себе 4–5 работников, фактически имеет лишь двух-трех или меньше, т. к., вследствие колхозной нищеты, – наиболее работоспособные ее члены уходят на сезонную или постоянную работу в промышленности, и «внутри-крестьянской безработицы» в колхозах нет, наоборот, в них всегда ощущается недостаток рабочей силы; 2) непомерная гипертрофия военной промышленности и стратегических работ не только поглощает все избытки рабочей силы крестьянства, но стимулирует выкачивание из него наиболее трудоспособных путем принципиальных вербовок и «наборов» в концлагеря. Поэтому, при огромных размахах пятилеток, увеличение посевной площади двинуто лишь по линии освоения земель, пригодных для ценных технических культур, главным образом египетского хлопка. Так возникли и возникают новые освоения в Средней Азии и Закавказье, стоящие народу непомерных затрат, но представляющие земельную базу количественно ничтожному контингенту крестьянства. Основная же его масса, ведущая животноводческо-зерновое хозяйство, не только не получает пополнений своей земельной площади, но даже сокращает ее, что советская статистика тщательно скрывает.
Соотношение удельного веса города и деревни в Свободной России, несомненно, резко изменится. В деревню хлынут многомиллионные волны раскулаченных, насильственно оторванных от земли крестьян, безработных с сокращаемых военных производств и, наконец, истомленных бездомными скитаниями горожан.
На основе формулы «земля – на ней трудящимся» ни одно из будущих правительств в грядущей России отказать таким трудящимся в земельном наделе не сможет. Следовательно, дальнейшее размельчение крестьянского хозяйства и неминуемо связанная с ним нищета неизбежны при всех путях к разрешению аграрной проблемы России, кроме одного… указанного Императором Николаем II, оформленного комплексом крестьянских реформ П. А. Столыпина и теоретически предугаданного акад. Д. И. Менделеевым, проф. А. И. Скворцовым и проф. П. Б. Струве[180].
Иного пути к благосостоянию российского крестьянства – нет. Но было бы наивностью страуса предполагать, что движение многомиллионной массы крестьянства по этому пути, из колхозного рабства к хуторскому благосостоянию, может быть осуществлено изданием соответственных законов «росчерком пера» какого-либо из возможных в свободной России правительств,
Проведение в жизнь этой программы теперь во много раз сложнее, чем во времена П. А. Столыпина и твердой централизованной власти Державного Самодержца. Оно потребует теперь твердой несокрушимой воли всех народов России, их готовности к жертвам, к тяготам, напряжения всех сил агротехники, промышленности, транспорта, здравоохранения, финансового аппарата – активизации всего населения и длительного, рассчитанного на годы (а быть может и десятилетия) срока.
Разгрузка переселенных центральных областей Европейской России, переброска избытков крестьянского населения на Восток, освоение им действительно необъятных массивов и создание на них подлинного благосостояния крестьянства – процесс не экономический, но исторический, завершение восточной программы. Начало проведения этой программы заложено взятием Казани первым русским Царем; дальнейшее ее развитие проводилось последующими Царями в тесном контакте с инициативой народных масс – в лице Ермака, Дежнева, Хабарова, тысяч «землепроходцев», сотен тысяч казачьих культуртрегеров, миллионов крестьян-переселенцев – эти массы приводились в движение волей народа, и движение осуществлялось волей Царя!
Те же два основных исторических элемента России, – и только они смогут разрешить труднейшую сложнейшую и важнейшую из задач построения новой свободной России. Только они, их сочетание, тесная связь, совместный труд и общая воля Царя и Народа, какими они были на протяжении веков.
Освоение земельных богатств Восточной России возможно только в общеимперском едином плане, при подчинении проявлении местного эгоизма всенародной целесообразности. Подобные устремления, несомненно, будут проявлены не только последышами узко-шовинистических группировок, но со стороны возродившегося русского и иностранного капитала. Защитить жизненные интересы крестьянства от этих на него покушений может только сильная центральная внепартийная и надплеменная власть. Этою властью может обладать только наследственный монарх, но не лица, получившие ее из рук политических или финансовых объединений.
Длительный срок проведения всей программы крестьянского благоустройства России в ее колоссальном объеме требует неуклонного соблюдения ее идеи в очень трудных условиях и на протяжении большого отрезка времени. Прямоту и неуклонность этой идеи может соблюсти только та же несменяемая наследственная власть, стоящая вне партийных и финансовых влияний, чего не может избежать в наш век ни одно выборное правительство, даже облеченный максимальными полномочиями народа президент США. Современный российский крестьянин знает это и по опыту и из советской пропаганды.
Те же преимущества твердой внепартийной и независимой центральной власти Империи обуславливают проведение всесторонней мобилизации всех ее сил ради поставленной цели. Опыт пятилеток рядом жестоких уроков научил этому все слои населения СССР.
Но может ли современный российский крестьянин уверовать в благую волю Монарха, в направленность к добру действий Помазанника Божьего, как верили его предки?
Отбросив, как в прошлых письмах, зыбкие предпосылки возможных эмоций и традиций, скажем уверенно: – нет, не может!
Современный подсоветский человек, испытавший на своей спине «благие намерения» десятков правительств всех видов, социалистический «рай», камуфлеты генеральной линии ВКП(б), «освобождение» Гитлером, – мало верит обещаниям политиков, и имеет право не доверять им. Уж больно обманула его революция, и февральская, и октябрьская.
Но та же революция осветила и укрепила в российском крестьянстве сознание того, что именно его стомиллионная громада является основной несменяемой силой государства, требующей такого же несменяемого выразителя ее творческой воли. Тот же опыт революции подтвердил крестьянству, что таким выразителем постоянной воли народа может стать только наследственный монарх, ответственный и отвечающий за свои действия перед Высшей Справедливостью, но не временные, ответственные лишь условно, «избранники» или совсем безответственные узурпаторы.
Именно это сознание, укрепленное всем развитием революции, ведет российского крестьянина к уверенности в благой направленности действий лично и династически ответственного перед историей монарха – единственного охранителя крестьянского благополучия.
«Знамя России»,
Нью-Йорк, 15 апреля 1951 г.,
№ 37, с. 3–6.
Современный российский рабочий не менее крестьянина жаждет личной собственности и стремится личную производственную инициативу проявить. Стахановщина, потогонка соцсоревнований, бригадные колодки, авралы и прочие формы социалистического труда, тесно связанные с социалистической же нищетой, не убили в нем индивидуалистических стремлений, наоборот, укрепили в его психике их стимулы. Эпоха «построенного социализма», в которой он пребывает в настоящее время, с потрясающей и исчерпывающей ясностью показала ему подлинную сущность еще недавно обольщавшего его марева, и горькая фраза «за что боролись», как нельзя более ярко характеризует его настроения. Такова одна сторона медали.
Но есть и другая ее сторона. Действительно огромный размах индустриального строительства, действительно созданные его трудом ценности, фабрики, заводы, разработки поражают его сознание. Он ясно и вполне справедливо видит в них результат своего личного, безмерно напряженного, жертвенного труда, отнятый у него системой социалистического рабства и, ненавидя саму систему, он ни в какой мере не желает передать эти плоды его рабочего пота кому бы то ни било иному. Этот «иной» – в его представлении рисуется «акулой капитализма», «хозяином», «пауком-банкиром», в форме образов-пугал, умело и глубоко внедренных в его сознание советской пропагандой.
Ее проникновение в мозг рабочего значительно глубже и прочнее, чем в мозг крестьянина. Крестьянин много яснее видит ее лживость: загримированный в его врага «кулак» – по существу он сам, зажиточный крестьянин. Между ними нет грани. Но широка и глубока пропасть, отделяющая «акулу Уолл-стрита» от подсоветского ткача или металлиста…