Решение задачи создания своего благополучия для колхозника совершенно ясно: единоличное владение земельной собственностью. Ясности своих перспектив у рабочего нет. Единоличным владельцем сколь либо значительного производства он стать не может. Форма коллективного труда для него неизбежна. Неизбежен и какой-то «хозяин», организующий этот коллектив. Кто он? Кто станет после свержения социалистического рабовладельца? «Акула Уолл-стрита» – иностранный капитал? Свой «хозяйчик» – нэпман нового призыва? – И тот и другой равно чужды и враждебны интересам рабочего, и на ряду с вопросом «за что боролись» встает другой – «за что бороться, за что стоит бороться подсоветскому индустриальному рабу?»
Сочетание гарантий интересов рабочего, его справедливых притязаний на плоды своего уже произведенного труда и труда ему предстоящего, его индивидуалистических стремлений с неминуемым вторжением иностранного и нарастанием своего отечественного капитала – станет одной из труднейших задач перед каждым, любой формы правительством освобожденной России, но до сих пор ни одна из партий Зарубежья не наметила сколь либо рационального пути к ее разрешению. Социальные мероприятия по охране труда и нормированию заработка, произвольное деление промышленности на крупную (национализированную) и мелкую (частную), условный в той или иной мере дирижизм – все это только полумеры, не дающие коренного разрешения вопроса.
Суть же его лежит в том, что подсоветский индустриальный пролетариат хочет стать сам собственником, реальным владельцем накопленных им ценностей, и имеет на это неоспоримое право! Допуская в свою страну либеральный капитализм, он потребует своего врастания в него, превращение себя из батрака-пролетария в производителя-собственника на базе уже накопленных им орудий и средств производства.
Автор этих строк не экономист и делает свой вывод не на основе каких-либо научных или псевдонаучных теорий, но лишь на базе опыта, приобретенного им при жизни в СССР.
Исходя из этого опыта и только из него, ему представляется единственным путем к удовлетворению справедливых индивидуалистических стремлений российских рабочих, к защите их жизненных интересов от неминуемых посягательств «акул Уолл-стрита» и столь же неизбежных жадных аппетитов предстоящих собственных «щук» – путь кооперации труда и капитала. Конечно, при регулировании этого процесса, труд должен быть отграничен от капитала, поставлен в полную от него независимость не заинтересованным в капитале лично Главою Государства. А таким Главою может быть только наследственный монарх, но не сменяемый ставленник политических партий, финансируемых теми или иными группами.
Исходная точка этого пути – признание и закрепление за рабочими и техническим персоналом каждого отдельного производства их права собственности на данное производство в форме обозначенного в денежных единицах пая. Посторонний капитал, необходимый для развития оборота, вовлекается в данное производство также в виде паевых взносов, свободно котируемых на бирже и не превышающих в своей сумме совокупности рабочих паев[181].
В дальнейшем развитии процесса роль государства выражается в поощрении и поддержке поглощения частно-капиталистического сектора сектором рабочим, т. е. к сосредоточению всех паев в руках фактических производственников данного предприятия, получающих с него прибыли или несущих возможные убытки и непосредственно, в демократическом порядке, управляющих им.
В этой политике будущего государства и заключена «генеральная линия» врастания рабочего в капитализм, превращения его из наемного батрака в собственника-акционера обслуживаемого им самим производства[182].
Экономическая реальность освобожденной от коммунизма России создает невиданный в истории, исключительно благоприятный для развития этого процесса базис, ибо никогда и нигде трудящиеся индустрии не могли получить в свои руки столь грандиозной суммы накопления ими (хотя и жесточайшим способом насилия) производственных ценностей, и нигде как в будущей России не может быть создана столь благоприятная обстановка для вытеснения мирным путем паразитарного капитала трудовым накоплением рабочего.
Конечный идеал этого процесса – создание эволюционным путем реально бесклассового общества – государства.
Но какая же форма управления государством сможет наиболее верно и неуклонно провести его индустриальных рабочих между Сциллой капитализма и Харибдой социализма, двух угрожающих им с разных сторон рабовладельцев?
Только независимая от обоих чудовищ, свободная от их влияний, стоящая над ними, внеклассовая и надклассовая. Выразить и осуществить эту форму государственной власти может только наследственный монарх, ибо все остальные формы неминуемо будут классовыми, а не национально-всенародными.
«Знамя России»,
Нью-Йорк, 29 апреля 1951 г.,
№ 38, с. 6–8.
В термин «революция» мы вкладываем теперь множество, порой противоречивых, значений, необычайно расширяя его смысл. Так, например, г. Ржевский, в своей блестящей статье («Наша страна»), причисляет к революционным актам крещение Руси св. князем Владимиром. Нужно признать, что в философском плане он прав. Но, стремясь к ясности этой короткой газетной статьи, ограничимся в ней наиболее упрощенной и примитивной формулировкой: революция есть насильственное низвержение существующего государственного строя и утверждение нового. Вопрос о пресловутой «прогрессивности» этого нового строя пока рассматривать не будем, чтобы не залезать в дебри анализа самого понятия об истинном прогрессе человечества. Ограничимся лишь напоминанием о диалектическом принципе исторического процесса: борьба тезиса и антитезы рождает в результате высший, а следовательно, и прогрессивный синтез.
Итак, на данном этапе, мы, подсоветские монархисты по «эту» и по «ту» сторону железного занавеса, прежде всего революционеры, даже более того – самые «крайние» революционеры, ибо стремимся и ищем более полную антитезу существующему и господствующему в России тезису социалистического тоталитаризма (сталинизму), отвергая компромиссные формы марксизма (меньшевизм, «народную» демократию, отрыжку эсэровщины и проч.).
Опыт прошлого показывает нам, что революции разжигаются по этапам: 1) нарастание революционных настроений; 2) борьба оружием; 3) разрушение предшествующего строя и 4) утверждение последующего строя, причем переход от третьего к четвертому этапу необычайно благоприятен для возникновения диктатур, которые обычно и проявляют себя в этом периоде.
Многие признаки говорят нам о несомненном наличии в России первого этапа революции – подъема протеста существующему строю. Таковы пораженчество 1941–1942 гг., возникновение РОА и РОД, невозвращенчество при репатриации, «новая» эмиграция, рецидив колхозного саботажа и др. Они негативно подтверждаются усилением террора, гонением на «космополитов», укрупнением колхозов и другими репрессиями Политбюро. Молекулярная теория солидаристов на этом этапе революции содержит значительную долю правды: ячейки-молекулы протеста несомненно возникают и множатся сейчас в СССР.
Но размножение этих молекул само по себе еще не может перевести революцию на ее второй этап. Разобщенные», не организованные атомы не могут дать мощного взрыва, и возможные локальные вспышки будут неминуемо затушены. Детонатор извне необходим, и им может стать только война». Думается, что лучше всех понимает это Сталин, в силу чего и ведет борьбу с миром свободы всеми путями, кроме прямого удара, избегая его даже при максимально выгодной для него ситуации, какая была в Европе до 1950 г.
Не будем гадать на кофейной гуще, предрешая характер этого второго периода (борьбы оружием) и его финала (падение большевизма). Ограничимся лишь мрачной, но трезвой мыслью о том, что он неминуемо связан со многими тяжелыми для народов России переживаниями. Бескровных революций не бывает. Знаем это по личному опыту и возложим надежды на Господа Бога.
Третий период (разрушение, лишенного своего центра советского строя) неминуемо связан с хаотическими сдвигами масс, центробежными порывами окраин, борьбою народившихся партий и попытками к установлению диктатуры. Этих последних можно ожидать со стороны высшего командования армией и со стороны тех партий, которые вовлекут в себя административную часть советской интеллигенции, благоденствие которой подлинная политическая свобода ставит под угрозу. «Правящий слой» солидаристов станет яркой приманкой для паразитарно гипертрофированного советско-социалистического чиновничества.
Только по прохождении этих этапов может наступить завершительный, выявляющий во всей полноте национальное лицо антисоветской, антисоциалистической российской революции, – этап утверждения нового порядка, надклассовой, надпартийной, надплеменной, надсословной Народной Монархии, в основу которой лягут сознание российского надплеменного единства и приоритет общественной совести над личным и партийным эгоизмом.
Имеем ли мы теперь, в данный момент, реальные, фактические предпосылки для возможности предположить утверждение двух этих начал? Мне хочется, как и в предыдущих письмах, избегнуть шаткой опоры на эмоции, традиции и проч. невесомые элементы исторического процесса. Но вот факты. Недавно г. Токаев («Соц. Вестник», № 2) привел слова маршала Жукова, свидетельствующие, что в Сталинградской битве участвовало 70 % нерусских россиян, а под Берлином их было 50 %. Что могло спаять этот разноплеменный конгломерат татар, грузин, якутов, узбеков и проч. в единый боевой монолит, без чего победа была бы невозможна, как это было в 1941–1942 гг.? Этой спайке могло послужить основой только осознание себя не якутом, не узбеком, не русским даже, но россиянином, так же, как на Куликовом поле ратники суздальские, муромские, московские, белозерские осознали себя русскими. Базой для этого надплеменного российского патриотизма послужил весь период равенства в страдании, равенства в нищете, общности в подавленном протесте, проявлявшемся и в мозгу якута и в сознании рязанского колхозника; из безличного подсоветского раба вырастал патриот-россиянин.