х разработке архивов.
Составить хороший учебник русской истории – необычайно сложная задача, и мы должны признаться, что в нашем дореволюционном прошлом мы не имели такого учебника для средней школы. Распространенные в то время пособия (Иловайского, Елпатьевского, Иванова, Острогорского и др.) далеко не удовлетворяли своему назначению, результатом чего и явилась та недооценка своего национального прошлого русской интеллигенцией, которая и привела ее к отрыву от национальных корней.
Задача составления такого учебника в эмиграции еще более сложна, т. к., помимо общих требований, этот учебник должен отвечать и специфическим потребностям самой эмиграции в ее настоящем состоянии, т. е. он должен давать ученикам возможно более полное представление о российском народе, от которого они в настоящий момент оторваны, давать понимание его и внушать любовь к нему, иначе говоря, быть острым орудием в борьбе с неизбежной в условиях оторванности от родной страны денационализацией молодела! Кроме того, есть и большая техническая трудность: нормальный учебник для нормальной школы бывает рассчитан на определенный возраст ученика и соответствующее этому возрасту развитие, в эмиграции же приходится строить его в расчете на несколько возрастов, которым предстоит им пользоваться за неимением других пособий. Необходимость ознакомить с исторической правдой значительную часть «новой» эмиграции, т. е. уже взрослых людей, еще более осложняет эту задачу.
Автор выпущенного издательством «Россика» учебника Б. Н. Сергеевский пошел по линии насыщения страниц своего труда возможно большим количеством фактического материала в до предела сжатом изложении его, не давая этому факту «политической и нравственной оценки», как он сам говорит в предисловии. Правилен ли этот, принятый им принцип? Достаточно ли говорит ученику один голый факт без его разъяснения? Думаем, что далеко недостаточен и даже может принести вред; ученику придется самому искать его разъяснения, причем ошибки более чем возможны, или же разъяснять его придется учителю. В этом случае Б. Н. Сергеевский как бы устраняет самого себя от воспитательно-педагогической работы, перекладывая ее на неизвестных ему и, как показывает практика, далеко не всегда отвечающих необходимым требованиям учителей, что снижает смысл выпуска самого учебника, низводя его роль к конспекту.
До крайности сжато излагая одну лишь фактическую сторону русской истории, Б. Н. Сергеевский и в ней ограничивается лишь изложением военных действий и административно-государственных актов. Религиозную жизнь Руси-России он освещает лишь вскользь, перечисляя только события внешней официальной церковной жизни, но оставляя в тени огромную внутреннею творческую работу служителей Церкви, воспитывавшую на протяжении одиннадцати веков дух русского народа, стержень его самобытной национальной культуры, вовлекшей в свое русло свыше ста пятидесяти примкнувших к Руси в ходе истории иных народов и спаявшей их в единое целое – неразрывную, неделимую Российскую Нацию. О культуре этой нации в учебнике Б. Н. Сергеевского вообще ничего не сказано. Абсолютно не освещена и экономическая сторона жизни русского парода в целом, а сам народ… полностью отсутствует. О таких грандиозных проявлениях народно-государственного творчества, так, например, Земские Соборы, ополчения Смутного времени, стихийная колонизация Севера и Востока, вплоть до Ледовитого и Тихого океанов, освоение и окультуривание этих громадных пространств, произведенных Российским народом совместно с его Монархами, упомянуто лишь вскользь, наравне с фактами, во много раз меньшего значения. Исторического рельефа в учебнике Б. Н. Сергеевского не дано.
Как же сможет полюбить свой народ и его прошлое оторванный от него эмигрант-ученик, не видя его, того народа, на страницах учебника истории?
Я не предполагаю оспаривать в этой статье некоторые исторические взгляды В. Н. Сергеевского, которые он все же высказал, несмотря на свой отказ от «политической и нравственной оценки». Не предполагаю указывать и на допущенные им противоречия, которые иногда очень значительны. Так, например, повествуя о деятельности Петра I, он говорит, что его преобразования были сделаны, «не трогая основ русской жизни…, чтобы вырвать общество из косности и ставшей привычкой лжи» (лжи и косности Московского Царства? – Б. Ш.), а на странице 83 перечисляет факты разрушения Петром всех устоев национальной жизни: превращение русского самодержавия в западный абсолютизм, подчинении Церкви государству по лютеранскому образцу, переформировании служилого слоя в шляхетство, прикреплении крестьянина к помещику, а не к земле и т. д. Это детали, частности. Я позволю себе высказаться лишь о пригодности его учебника для поставленной им цели в целом, и даже не ко всему его целевому комплексу, но к одной лишь его части – сближению, сращению зарубежной русской молодежи с его родным народом, от которого она насильственно оторвана.
Этой цели «Прошлое русской земли» не отвечает. Нельзя возбудить любовь к какому-либо объекту, не показывая его самого, т. е. в данном случае русский народ в его историческом целом, во всей его многогранности и разнообразии его творческих проявлений и духовной жизни.
Было бы ошибкой определять причины этого крупного пробела учебника только техническими условиями его издания. Совершенно понятно, что технически невозможно уместить орла в клетке для чижика, а также и изложить одиннадцативековую историю Руси-России на 157 страницах. Но ведь можно было бы отыскать и другие структурные формы, например, освещение лишь главных, узловых моментов русской истории или последовательные выпуски учебника частями.
Основная причина этого пробела, как мне кажется, вскрыта заключительной фразой Б. Н. Сергеевского: «Русская история прервалась».
Вот на эту фразу уважаемого автора я решительно возражаю. Нет, русская история, история нашего народа, и в наши дни, наши проклятые годы, протекает и развивается так же, как протекала и развивалась она и под игом татарского хана и в кровавом хаосе Смутного времени. Так же, как в те трагические периоды русский народ, путем жертв и страданий, осознавал предназначенный ему жребий, свое национальное историческое единство, свою душу и в результате этого осознания устанавливал свою национальную же единую государственную власть своих монархов, так он постепенно осознает то же самое и теперь, а осознавши, примет те же решения, которые принял он на Куликовом Поле, сплотившись вокруг стяга Всея Руси Великого Князя Дмитрия (а не Московского, не Владимирского и не Рязанского) и на Земском Соборе 1613 г. Периоды, предшествовавшие этим датам, не прерывали истории русского народа. Не прерывает ее и современное нам лихолетье.
Русский народ живет и творит свою историю. Задача историка видеть эту его жизнь. Задача учебника – показать ее ученикам.
«Наша страна»,
Буэнос-Айрес, 20 янв. 1955 г.,
№ 261, с. 6.
«Россия в XIX веке»[С. Г. Пушкарев]
Объективность в изложении исторических событий и беспристрастие при их оценке – необходимейшие и главнейшие качества каждого историка. Следовать этим принципам обязан также и рецензирующий его труд и просто оценивающий его рядовой читатель. Поэтому при разборе выпущенной Чеховским издательством книги С. Г. Пушкарева[196] «Россия в XIX веке» мы проходим мимо некоторых наших разногласий с автором в его характеристиках исторических лиц этого периода, воздавая прежде всего заслуженную положительную оценку всему его труду в целом, обилию собранного им и умело скомпонованного материала, самой структуре его книги, а главное той исторической объективности, к которой успешно стремится сам автор, преодолевая господствующей, к сожалению, в нашей исторической науке до сих пор гипноз тенденциозно-прогрессивных «авторитетов»» и в некоторых случаях попросту опровергая их концепции, как измышления, как мифы, как выдумку.
«Я стремлюсь быть только объективным докладчиком, но не судьей нашего исторического прошлого», – пишет в предисловии автор рассматриваемого труда и не только пишет, но осуществляет эти поставленные самому себе требования на протяжении всех 486 страниц текста. Для этого он широко пользуется подлинниками: цитатами из манифестов, писем, докладов и т. д., характеризующих тех или иных исторических лиц, иначе говоря, дает читателю материал для собственного заключения, не стараясь внушить ему в каждом отдельном случае положительное или отрицательное отношение к историческому лицу или акту. Таким образом, не регламентируя себя ни монархистом, ни «прогрессистом», ни вообще лицом тех или иных политических убеждений,
С. Г. Пушкарев, быть может, даже и против своей воли, но лишь в силу долга исторической объективности раскрывает на страницах своего труда затушеванную «прогрессивными» историками огромную и благостную для государства-нации роль самодержавия и работу государственного аппарата, действовавшего по воле и указаниям Самодержцев XIX в.: Императоров Николая I, Александра II и частично Николая Второго.
Труд С. Г. Пушкарева «Россия в XIX веке» построен автором не в хронологическом, но в систематическом порядке. Он группирует исторические факты, объединяет их в комплексы и тем самым знакомит читателя с историческими вопросами в целом, что, конечно, является качеством книги. Основное внимание автора направлено на внутреннюю политику государственной власти и отношения, существовавшие в данный момент между правительственным аппаратом и обществом. В этом разделе он уделяет очень большое внимание функционировавшим в русской общественности оппозиционным по отношению к монархии течениям, но сам сознается в этой допущенной им некоторой однобокости, оправдывая ее тем, что оппозиционные политические течения играли в истории России XIX в. бо́льшую роль, чем течения, поддерживавшие внутреннюю политику монархии.
К сожалению, нам придется и в этом согласиться с автором, но одновременно все же поставить ему в упрек недостаточное освещение национально-русских направлений общественной мысли, выраженных в политике, публицистике и литературе. Прекрасно разработана автором и другая тема – планомерный разбор социально-экономических отношений на протяжении всего века и политика правительства в этом направлении. Внешней политике и, в частности, войнам автор уделяет меньшее внимание. Он рассматривает главным образом причины и следствия войн, но не самые военные действия. Еще меньшее внимание автор уделяет культурной жизни нации, давая лишь краткие перечисления главнейших имен работников русской культуры со столь же краткими характеристиками их направленности. Отражение искусства совсем не находит места в его книге. Но ставить упрека в данном случае автору не приходится: совершенно ясно, что им предельно использован лимит, предоставленный Чеховским издательством для выпускаемых им книг, и расширить свой труд в этом направлении С. Г. Пушкарев не мог по недостатку места.