Мне думается, что на данном этапе жизни русского зарубежья такого рода издание не нужно, и оно может и должно быть заменено выпусками разработок отдельных вопросов, отдельных эпизодов Российского прошлого, вне их систематизации и хронологической последовательности. Приведение же этих отдельных работ в стройный систематический и хронологический порядок является уже вторым этапом общего труда, который наступит, грубо говоря, лет эдак через пять, а до тех пор много воды утечет, многое изменится… Но, во всяком случае, проделанная за этот первый период работа не пропадет даром, а послужит материалом для работников грядущих поколений национально мыслящих русских людей. Выпуск же небольших книг или брошюр по отдельным вопросам не так уж труден и вполне возможен. Я глубоко уверен, что не только «Наша страна», но и другие национальные русские издания, например, «Знамя России», охотно предоставят свои страницы для статей и очерков такого рода, воспользуются готовым набором и, изыскав необходимые средства на выпуск этих брошюр в количестве 600–800 экземпляров, смогут отпечатать их с расчетом, чтобы стоимость каждого выпуска укладывалась, примерно, в один доллар. Издания такого рода вполне доступны рядовому эмигранту. Средства же для выпуска этих брошюр достать можно. Ведь имеются же в среде национально мыслящей русской эмиграции зажиточные и даже богатые люди, которые расходуют значительно большие по размерам суммы на дела благотворительности, выпуск мертворожденных, вследствие неумелого руководства, газет и т. д. За примерами ходить недалеко, но мне не хочется называть фамилий, т. к. это может повлечь па собой неприятные последствия, следовательно, первая препона может быть преодолена.
Переходим ко второй: к подысканию и компенсации сил, необходимых для выполнения рассматриваемой задачи. Не сомневаюсь в том, что предложение Н. Потоцкого ветретит горячий отклик в среде сотрудников «Нашей страны». Вполне уверен, что у профессора Зызыкина найдется не одна, а несколько уже фундаментально отработанных им тем; в том, что Б. Башилов мог бы дать несколько прекраснейших исторических очерков по освоению Сибири на протяжении всего этого исторического периода, начиная от первых землепроходцев и кончая работой переселенческого комитета Кривошеина; в том, что такие, уже продуманные и вчерне составленные «заготовки» имеются и у М. Спасовского[207] и у Рудинского[208]; в том, что В. Федонюк мог бы очень интересно осветить этапы развития русского флота… И у меня самого кое-что найдется, равно как и у автора статьи Н. Потоцкого. Но этого, увы, все-таки мало, слишком мало.
Однако, наравне с этим печальным выводом, я глубоко уверен в том, что реальное начало задуманною труда в скором времени привлечет к нему новых сотрудников, и наш небольшой кружок будет постепенно расширяться и расти. Для того, чтобы написать систематический курс русской истории, хотя бы для средних учебных заведений, не говоря уже о трудах, подобных созданным Соловьевым и Ключевским, нужно быть, конечно, историком и глубоким, ученым историком. Но для того, чтобы написать отдельный очерк или монографию по какому либо особо заинтересовавшему и изученному данным автором вопросу, историком быть не нужно. Нужно лишь глубоко продумать и изучить именно этот вопрос. Разве не мог бы, например, офицер Генерального Штаба дать правдивый очерк о партизанском движении 1812 года – явлении, чрезвычайно, значительном в жизни русского народа? Или образованный, талантливый коммерсант типа П. Бурышкина – об экономическом подъеме первого десятилетия XX в.? Юрист – о судебных реформах Императора Александра II?
Конечно, могут, и я уверен, что, убедившись в жизненности нашей работы, дадут. Уверен и в том, что к нему примкнут такие лица, как обладающий огромным материалом историк Е. Марков, как кристаллически правдиво освещающая пережитое ею бурное время и много, очень много видевшая на своем веку А. В. Тыркова-Вильямс, как обладающий ценнейшим архивом Абданк-Коссовский[209], как… всех не перечтешь, следовательно, при расширении круга первоначальных работников за пределы «Нашей страны» и даже за пределы чисто монархического мировоззрения становится возможным и преодоление второй препоны, а вместе с этим преодолением будет разрешена и связанная с ним задача общей организации и редактирования работы, т. е. создание редакционной коллегии или какого-либо ее центрального органа.
Лиха беда начало. Так начнем же, друзья-единомышленники! От слов – к делу! И если Всеволод Константинович[210] предоставит мне высокую честь вложить первый камень в нашу стройку, то в ближайших же номерах «Нашей страны» появится мой исторический очерк «Царь и народ», посвященный описанию Земских Соборов Московского Царства. Весь последний год, подобрав материалы, я работал над этой темой и, как мне думается, теперь смогу осуществить ее.
С Богом за дело!
«Наша страна»,
Буэнос-Айрес,
6 октября 1955 г.,
О РУССКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ
Фельдфебель и Вольтер
Фельдфебеля в Вольтеры дам!
Под термином интеллигенция вообще и в частности русская интеллигенция подразумевается ряд общественных групп, подчас совершенно различных по своему внутреннему содержанию. Критерий интеллигенции в быту, и не только в бытовой повседневности, еще более разнообразен. Некоторые, например, определяют степень интеллектуального развития личности по шляпе, очкам, галстуху…
– Куда ты с мешком прешь! А еще в шляпе… интеллигенция…
Подобный критерий обсуждению, конечно, не подлежит, хотя н он не лишен значения: нередко, и очень нередко, некто, купивший себе шляпу или впервые подвязавший утративший в СССР свою принадлежность и буржуазный галстух, начинает всерьез считать себя уже интеллигентом.
Огромное же большинство определяет степень интеллигентности по профессии. Так было и прежде. Лицо, труд которого не требует затраты физических сил – уже интеллигент: бухгалтер, наторевший, не слезая с конторского стула, в дебете и кредите – интеллигент; зубной врач, фармацевт – безусловно интеллигенты; инженер, имеющий крайне слабое представление о Пушкине и никакого о Леонтьеве или Блоке – высший интеллигент. Как же – 12 тысяч в год получает! А Пушкин?.. Некогда, знаете ли… впрочем, пару сальных анекдотов о нем этот интеллигент знает…
Находилось очень мало смельчаков, решавшихся оспаривать интеллигентность фармацевта, особенно, если он получал левую газету и умел связно повторять выхваченные из нее фразы…
«Левизна», «либерализм», «прогрессивное направление» – сами по себе, даже без наличия очков на носу, уже служили вполне достаточным основанием для получения интеллигентного диплома.
И наоборот, субъект, осмеливавшийся высказывать «правые», а тем паче монархические взгляды или быть открыто религиозным, терял право на этот диплом. Священник, офицер, а тем более полицейский чиновник правом на звание обладали условно, но довелись кому-либо из них снять сан, выйти по туманным причинам из полка – диплом приклеивался сам собой. «Направление» было налицо.
– Вы, конечно, как человек интеллигентный, в Бога не веруете… – кто не слыхал этой фразы?
Предъявлялись к интеллигенту, конечно, в некоторых случаях и более глубокие требования, но именно эта расплывчатость в понимании термина и побуждает автора данной статьи начать ее с определения понятия интеллигентности. Своей формулы он никому не навязывает и дает ее лишь для ясности последующего.
Интеллигентом может быть назван только производитель нематериальных ценностей или их распространитель в массах. Ценностей, но не суррогатов, не эрзацев. Качество же этих ценностей или суррогатов определяется суммой добра или зла, причиненных ими человеку.
Мало кто знает имя давшего идею обыкновенной, хотя бы серной спички. Памятника ему нет нигде. Огромное большинство образованных и полуобразованных людей назовут имя изобретателя радио инженера Маркони. Памятниками ему пестрит Италия. Есть они и в других странах.
Первый из них раскрепостил человечество от неизбежной для каждого обременительной работы по добыванию огня, сократил число пожаров, ожогов, его идея оказывает явную, повседневную помощь решительно всем. Она – несомненная ценность.
Ценность второй идеи более чем сомнительна. Широкое распространение громкоговорителей несомненно болезненно отозвалось на нервах их невольных слушателей. Неизбежное, а при плохих аппаратах уродливое искажение звука снизило музыкальность масс, телеграфичный стиль передач и их куцая торопливость сужают умственный кругозор слушателей и снижают красочность и богатство языка, и т. д.
Таким образом, идея безымянного изобретателя спички принесла человечеству несомненное благо, идея же Маркони, пышно и эффектно реализованная, в конечном счете, является суррогатом блага.
Я знаю, что очень многие читатели с негодованием прочтут эти строчки. Склонность к поклонению фетишам въелась в нас очень глубоко…
Но в данном случае спичка и радио – только иллюстративный пример. Дело не в них. Спорить не стоит.
В развитии русской интеллигенции в период ее оформления по западноевропейскому образцу, т. е. примерно с 1700 г., роль безымянного спичечного мастера выполнял столь же безымянный фельдфебель Русской армии, бесконечное число раз осмеянный и оплеванный со всех направлений, и многие безымянные, ему подобные.
Роль же эффектного фетиша, радиоговорителя сыграл еще более эффектно философ Вольтер и ему подобные, имена которых широко известны. Имя Вольтера взято автором в данном случае, как собирательное, по традиции. Ведь первые русские интеллигенты суррогатного типа именовались «вольтерьянцами».