Итак, был фельдфебель. Во времена Петра именно к нему в первичную обработку поступало человеческое «сырье», не отличавшее правой ноги от левой.
Этот фельдфебель привязывал к ногам «сырья» пучки сена и соломы. Потом командовал:
– Сено, солома! Сено, солома! Раз, два! Раз, два!
В «сырье» воспитывался условный рефлекс внешнего поведения.
Одновременно с этим, в часы столь же оплеванной с тех же «направлений» «словесности» тот же фельдфебель внушал обучаемым:
– Знамя есть священная для солдата хоругвь! Сам погибай, а товарища выручай! Солдат есть защитник веры и отечества!
Иначе говоря, он вкладывал в сознание «сырья» ряд примитивных общечеловеческих моральных, нематериальных ценностей: понятие о долге, подвиге, жертвенности, общественном служении и любви к родине и так далее…
Страницы русской истории свидетельствуют, что он, этот фельдфебель, работал не без успеха. Была Полтава, был 1812 год, был Севастополь… Было кое-что и в 1942–1945 годах, когда пришлось вспомнить этого фельдфебеля…
Несколько беглых исторических справок:
– прогрессивная по тому времени система фребелевского обучения[211]была впервые введена в войсках, в начале прошлого века;
– при введении всеобщей воинской повинности обучение грамоте солдат стало обязательным. Следовательно, Русская армия давала стране ежегодно 200–300 тысяч грамотных;
– жертвенность, высокое сознание долга, любовь к родине, религиозное сознание и другие не военные, но общечеловеческие моральные ценности русского солдата зафиксированы всей русской историей, не говоря уже о его военных качествах:
– высоко-гуманное, христианское отношение русских солдат к побежденным и населению побежденных государств засвидетельствовано множеством иностранных документов: польских, немецких, французских, итальянских… сведения об их аморальных проступках – ничтожны. В этом отношении ни одна армия мира не может быть сравнена с русской.
Она поставляла русскому народу ежегодно 200–300 тысяч не только азбучно грамотных, но и морально грамотных.
Никто и никогда не называл русского фельдфебеля интеллигентом, и он сам не считал себя таковым, был ли он проводником, распространителем нематериальных, моральных ценностей?
Император Павел Первый первым в России противопоставил свою волю проникновению в общество, в среду дворянской тогда интеллигенции идей западного рационализма: «вольтерьянству» и «якобинству».
Первым общественно-историческим актом просвещенной этими идеями дворянской интеллигенции было поистине зверское убийство Павла Первого, совершенное при помощи кулаков, каблуков и шарфа отвергнувшими долг, честь и верность офицерами. Это варварское и подлое во всех отношениях убийство утверждено в сознании последующих поколений русской «прогрессивной» интеллигенции, как «протест против реакции» – акт положительный, т. е. достойный подражания.
Подражание, к счастью для России неудачное, последовало 14 декабря 1825 г. О моральной ценности этого подражания, выраженной в «Русской Правде» Пестеля, достаточно сказано Б. Башиловым. Повторяться не стоит. Но нужно отметить, что пример мартовских вольтерьянцев в сознании последующих поколений перерос уже в культ декабристов.
В дальнейшем темпы нарастали. Декабристов сменили нигилисты, нигилистов – народники, народников – социалисты. Эта генеалогия определена и утверждена самой прогрессивнейшей интеллигенцией, как большевистского, так и меньшевистского покроя.
Кулаки сменялись пулями, пули – бомбами, бомбы – Чекой и прочими буквенными комбинациями – «стенкой», «подвалом» и другими сейфами «прогрессивных ценностей», достигнутых в результате двухсотлетнего развития бесспорно «передовой» части русской дворянско-разночинно-пролетарской интеллигенции…
Фельдфебель в этом развитии не участвовал. Он не принадлежал к русской интеллигенции.
/Алексей Алымов]
«Наша страна»,
Буэнос-Айрес, 29 апреля 1950 г.,
№ 43, с. 7–8.
Достижение «Октября»
Американец Дэн Гриффитс, говорят, приводит в своей книге 261 определение социализма[212]. Я этой книги, к сожалению, не читал, но глубоко уверен, что 262-го, самого полного при своей краткости, в его книге нет.
Слышали его немногие и дано оно проф. В. Ключевским в коридоре Московского Императорского университета при следующих обстоятельствах.
После одной из его лекций, студенты, увидав, что любимый профессор «в ударе», окружили его при выходе из аудитории и стали засыпать вопросами. Попросили также формулировать понятие социализм.
– Социализм, это такой государственный порядок, – отчеканил уже слегка дребезжащим голосом Василий Осипович, – при котором всем, без различий пола, возраста, национальности, религии, рода занятий и культурного уровня, жить будет в равной мере, – тут он сделал короткую паузу, – невыносимо!
Тогда никто из нас, студентов, этой формулы не понял и не оценил. Гнет кровавого царизма отнимал у нас подтверждающие ее аргументы, экспортируя их носителей то в Шушенское, то в Женеву. Потом царизм пал. «Февраль» импортировал главных носителей идеи социализма при любезной помощи германского генштаба. Они блестяще аргументировали В. О. Ключевского. Русский мужик понял аргумент сплошной коллективизации. Рабочий воспринял аргумент стахановщины и к нему прилежащие. Интеллигенция не поняла, за немногими исключениями, несмотря на блестящую аргументацию Ежова и Жданова.
Придется несколько отвлечься от темы в силу того, что в термин «русский интеллигент» вкладывают, обычно, множество различных, чисто противоречивых, понятий.
См. What is Socialism? A Symposium / Ed. D. Griffiths. London: G. Richards, 1924.
Во время моего студенчества, в первом десятилетии XX в., охотно-рядские «молодцы» с рыбных складов Громова и Колчанова кричали:
– Бей телигенцу! – и били неосторожно подвернувшихся им молодых людей в фуражках с синим околышем. Именно в этом околыше для них содержалась альфа и омега диплома на интеллигентность.
В 1917 г. приблизительно то же самое кричали «молодцы» из торговых домов Гоцлибердана[213], Керенского, Ленина и К° и избивали, на этот раз уже до смерти, тех самых молодых людей, надевших тогда защитные фуражки с офицерской кокардой. Головной убор снова служил дипломом.
Литературное же определение выросло из очень часто слышанной мною фразы:
– Вы, как человек интеллигентный, конечно, в Бога не веруете…
Эта формулировка очень глубока и не только для русской интеллигенции. В этом конечно безоговорочном неверии в Бога действительно заключается альфа и омега широчайшего и всестороннего движения общественной мысли (в России с половины XVIII в.), именуемого во всех дореволюционных и пореволюционных учебниках историей русской интеллигенции. Некоторые наиболее осторожные историки добавляют еще эпитеты «передовой», «прогрессивной», допуская этим и какую-то «отсталую» ее часть, но большинство этой части визы на въезд в царство мысли не выдает.
Поэтому придется сказать коротко о русской интеллигенции вообще, а предварительно определить само это понятие:
– Интеллигентом называют, обычно, человека, производящего материальные, духовные и интеллектуальные ценности, но т. к. степень качества этих ценностей условна, то приходится заменить слово «ценность» более расплывчатым – «продукция».
Русская интеллигенция зародилась вместе с русской культурой, т. е. с принятием христианства Великим князем Владимиром. Он и был первым русским интеллигентом, производившим духовные ценности. За ним следовал Ярослав Мудрый, автор «Русской Правды», сводившей к минимуму смертную казнь и отрицавшей наказание тюрьмой; князь-государственник, публицист Владимир Мономах, учивший своих наследников тому, что правительство и государство служат народу, а не наоборот (как раз тому, что теперь отрицают и словом и действием социалистические интеллигенты всех видов): Лука Жидята, дружинный офицер, провозгласивший в 1187 г. единство и неделимость России в Насмешливое прозвание партии меньшевиков, по фамилиям ее лидеров.
«Слове о полку Игореве» (против чего сейчас ожесточенно борются конфедеративный интеллигент Керенский и самостийники с эрзац-мозгами фирмы А. Розенберг); Сергий Радонежский и, ничего не написавший на бумаге, но вписавший свою идею в само бытие России, собиратель ее, Иван Калита; пламенный публицист Божественной сущности власти, фанатик-радикал того времени – Иван Грозный; христианский юрист, эстет и гуманист Алексей Михайлович Тишайший; А. В. Суворов, автор глубокого психологического исследования «Наука побеждать», подкрепленного сотней соответствующих опытов; Серафим Саровский – старец Зосима в литературной обработке Ф. М. Достоевского; Император Николай «Палкин» с выпестованными им Пушкиным, Лермонтовым, Гоголем, Глинкой и многие другие, вплоть до «лишенных направления» правдолюбцев Лескова и Чехова, а также и исключительных интуитов-провидцев А. Блока и о. Иоанна Кронштадтского, говоривших одно и тоже в разных формах и ритмах.
Эту линию производителей духовных ценностей за некоторыми исключениями, называть интеллигентами было не принято. Мои сверстники могут себе представить, как хохотал бы и улюлюкал весь Московский университет, если кто-либо тогда (1905–1910 гг.) осмелился обмолвиться, что Серафим Саровский или Иоанн Кронштадтский – интеллигенты, или, что психологическое исследование А. В. Суворова выше хотя бы психо-этюдов Макса Нордау[214], или, что Д. И. Менделеев мыслил не только химически, но и монархически.
К производителям нематериальных ценностей этого вида применялись, обычно, термины: мракобес, реакционер, бурбон, опричник, деспот… Имя же русского интеллигента было полностью монополизир