Добавлю от себя, что таких студентов, принужденных совмещать работу для заработка и прокормления своих родителей с учебной работой было немало в тех провинциальных педагогических институтах и училищах, где приходилось мне преподавать.
В дальнейшем, года через два после этого, мне пришлось участвовать в комиссии, обследовавшей школы того района, куда попал, став учителем, этот студент, и снова встретиться с ним. Он работал в начальной школе близ своего родного селения, продолжал жить в семье и делил с нею все колхозные тяготы. Ученики и родители их, местные колхозники, отзывались о нем не только с уважением, но и с добрым чувством, какой-то теплотой и даже гордостью.
Вот этот парень не зря учился. И научную часть понимает и от нашего дела не отстал – первейший работник на поле и в огороде. Матери подмога… Отец-то помер.
Назвал ли бы я сорок лет тому назад вот такого пария-учителя безусловным интеллигентом? К стыду моему, должен сознаться: нет, не назвал бы. Этот парень имел, вероятно, слабое представление о том, где находится Мозамбик или мыс Гвардафуй, может быть слышал краем уха о Леонардо да Винчи и, во всяком случае, ничего не слыхал не только о Дебюсси, но и о Бодлере.
А при проверке знаний его учеников, они показали себя хорошо, основательно прошедшими курс.
Этот парень знал, несомненно, во много, много раз меньше моего приятеля времен минувших, но он действовал, делал, работал, претворял свои знания в реальность и отдавал их на благо своему ближнему. Он жил за свой счет, он умел «забить гвоздь», и когда родина потребовала, встал на ее защиту, как способный и внешне и внутренне носить оружие. Он не был Рудиным, но был современным русским подсоветскнм интеллигентом, одним из тех, на которых возлагал большие надежды покойный Иван Лукьянович, и которых он прекрасно знал, соприкасаясь в силу своей профессии с самыми разнообразными кругами подсоветской русской молодежи, от спортсменов «аристократического» «Динамо» до замызганных, пришибленных колхозных парней.
Эту статью я включаю в цикл интереснейшей и глубоко актуальной дискуссии, возникшей на полосах «Нашей страны» о русском интеллигенте и даже за пределами этих полос, т. к. спор о «кроликах» и «морло-ках» есть лишь расширение той же самой темы.
Каково же на самом деле интеллектуальное ядро российского народа в его современном состоянии? Что представляет собой современное подсоветское студенчество, молодые работники производства, культуры во всех видах и формах, писатели, вузовцы, врачи, ветеринары, конструкторы и пр. и пр. «Светил», «гениев», подобных Менделееву, Павлову, Чехову я не рассматриваю. Они живут не в этой плоскости. Они индивидуальны, и их появление – феномен, выходящий из общего уровня. А вот каковы эти интеллигенты среднего уровня, которые фактически и составляют творческое ядро жизни нации? Как выглядит переживаемый ими в настоящее время процесс развития личности, и по какому руслу он устремляется?
Вот Н. Иванов в своей статье «Каковы же советские студенты?»[223]утверждает, что современное подсоветское русское студенчество развивается в сторону своеобразной «аристократизации», т. е., что советские ВУЗы в настоящее время все более и более заполняются детьми советских сановников и верхних слоев совслужащих, вытесняющих оттуда детей колхозников и рабочих. Иначе говоря, создается новая, оторванная от национально-народной жизни интеллигентская каста, новые рудины, новые чеховские лишние люди или, попросту говоря, бездельники, живущие за чужой счет и бесстыдно эксплуатирующие производительные силы и труд нации. В качестве аргументов Н. Иванов приводит несколько показателей, взятых им из предвоенных лет, т. е. тех же лет, когда в подсоветской России был и я, тех лет, когда я видел там уже в достаточной мере оформившийся тип нового русского среднего интеллигента, стойко выполнявшего надлежащую ему интеллектуальную работу и вместе с тем не порывавшего с породившей его средой – с колхозом и производством. Этот тип был тогда уже достаточно ясен и приведенный мною пример – один из множества. Я возражаю Н. Иванову и утверждаю, что новый русский интеллигент народен и аргументы И. Иванова более чем сомнительны – они ошибочны, поверхностны.
Но ведь и прежде интеллигенты стремились к слиянию с народом и даже «ходили в народ», ответят мне вероятные оппоненты.
Обращаюсь за справкой снова к И. С. Тургеневу, на этот раз к его роману «Новь». Перечтите его, господа вероятные оппоненты, и вы увидите, каким жалким анекдотом было это «хождение в народ», а мои современники пусть пороются в своей памяти и вспомнят множество примеров из прошлого, когда адвокаты, врачи или просто чиновники, выходцы из крестьянских семей (каких было немало), надев пиджак и пенснэ, начисто порывали с породившей их средой… В лучшем случае отделывались посылкой десятирублевки своим деревенским родителям. Кастовый интеллигент российского прошлого, добившись зачисления в эту касту, – для чего «прогрессивность» была необходима, – рвал все связи с народом, его национальной жизнью. К этому обязывала его та же «прогрессивность».
В природе нет ничего абсолютно белого и нет ничего абсолютно черного. Следовательно, даже революция имеет какие-то свои достижения без кавычек. Их мало. Очень мало. Но думаю, что одним из главных этих достижений является «смерть Рудина», полная ликвидация чеховского «лишнего человека», не умевшего и не хотевшего работать, о чем не раз говорил Антон Павлович. В зверином быту торжествующего социализма этот тип попросту вымер, меньшею частью – в концлагерях, большею частью – от своей неприспособленности к борьбе за существование. Произошел естественный отбор сильнейших и работоспособнейших. В ходе жизни великой нации вырабатывается ее новое интеллектуальное ядро, т. е. новый русский, российский, пока еще подсоветский интеллигент. Его точного портрета мы нарисовать пока еще не можем, т. к. не видим его полностью, но отмечаем лишь некоторые черты. Главная из них – действительность, претворение интеллектуального творчества в реальность. Да, от предреволюционного российского интеллигента он разнится во многом. Он не универсален, но специализирован в своем интеллектуальном развитии. Он «ограничен» с точки зрения русской интеллигенции 1914 г. В силу этого, пережиткам тех лет он кажется недостойным высокого звания интеллигента. Но он умеет «забить гвоздь» и забивает его с толком, как надо и туда, куда надо по ходу его специальной работы. Он умеет приспосабливаться даже к самым каторжным условиям и конструировать даже на этой каторге жизнь своей семьи – первичной ячейки государства. Подтверждение этому мы можем видеть даже в протекающей перед нашими глазами жизни новой эмиграции, которая, вырываясь из-за проволоки ировских лагерей, быстро находит свое место под солнцем в совершенно новых и незнакомых ей условиях. Мы можем видеть, что и здесь, в этих новых условиях, эта докатившаяся до свободного мира волна уже выделяет свою элиту, своих интеллектуалов во всех областях культуры. Примеров приводить не стоит, их найдет каждый в лично ему видимом.
Теперь последнее замечание уже к ходу нашей дружеской дискуссии на полосах «Нашей страны». Один из высказывавшихся назвал ее «спором о термине», только о термине. Я думаю, что он ошибся. Термин важен нам лишь постольку, поскольку он будет понятен тем, с кем нам предстоит говорить в освобожденной России. Так будем же называть российскими интеллигентами тех, кого назовут ими там. Иначе мы будем говорить с народом на разных языках. А там под термин интеллигенции подводят очень широкие круги творческих работников техники, культуры, администрации, искусства и т. д. Но обязательно работников и только работников. Болтунов и дармоедов типа Рудина интеллитентами там не считают. Для них существуют многие другие клички, в том числе, например, «активист». Предоставим прицел на «активиста» другим течениям русской политической мысли, мы же, народные монархисты, рассчитываем на того нового российского интеллигента, который прет сейчас в ВУЗы из колхоза, который вполне реален, того самого, который, как описанный мною студент, бежит на экзамен за сорок километров, проработав перед этим три дня от зари до зари на приусадебном участке своего отца.
«Наша страна»,
Буэнос-Айрес, 7 октября 1954 г.,
№ 247, с. 7–8.
Подсоветская интеллигенция
При любезном посредстве Н. Н. Чухнова я получил от г. Белкина заманчивое предложение прочесть на ферме РООВА[224] доклад о постановке образования в СССР, но, к сожалению, Атлантический океан мешает мне принять это предложение. Однако, видя интерес к этому действительно актуальному для русских в США вопросу, я спешу поделиться с ними моим опытом преподавания в высших и средних учебных заведениях подсоветской России.
Вопрос, заданный мне представителем просветительного кружка при ферме РООВА очень глубок. По существу, его следовало бы формулировать так: существует ли в современной России интеллигенция, и какова она количественно и качественно? Иначе говоря, предлагаемая вниманию читателя моя статья должка быть не чем иным, как фактической справкой к уже идущему нескончаемому спору о «морлоках и кроликах».
Я начну с цифр. По переписи 1939 г. в СССР числилось 14 миллионов человек с высшим и средним образованием. Из этого числа 10 миллионов получили образование уже при господстве советов. В прошлом году в СССР функционировало 864 высших учебных заведения, в которых обучалось 1.128.000 человек. В средних учебных заведениях обучалось 34.000.000.
Учебная программа советской десятилетки, по сравнению с прежней гимназией, несколько расширена. Математика проходится в объеме прежних реальных училищ. Физика дополнена краткими сведениями по атомной теории и радио. Русская литература, заканчивавшаяся прежде на Тургеневе и Некрасове, доведена до Чехова и символистов. Кратко проходятся иностранные классики – Гете, Шиллер, Байрон и некоторые советские писатели – Н. Островский, Шолохов, Маяковский, Багрицкий. Русская грамматика проходится вплоть до седьмого класса включительно и повторяется в выпускном классе. Требования